Страница 17 из 59
До субботы оставался один день.
Штрихи биографии. Черноусов Федор Яковлевич родился в 1936 году в деревне Дулино. Окончил школу шоферов. Двенадцать лет работал в колхозе шофером. Служил в милиции. С 1976 года — секретарь партийной организации колхоза «Заря». В 1979 году окончил ВПШ.
Нынче колхоз «Заря», где председательствует Наумов, — экономически крепкое хозяйство. Дела здесь ведут грамотно, с размахом. А в те далекие годы колхоз называли «дулинской развалиной».
«Те далекие годы» — это годы до освоения целины. Была тогда в колхозе одна автомашина. Имелось пять конных плугов, да кое-что еще по мелочи для конной тяги. Колхоз обслуживала МТС. Вспоминают ее старые колхозники добрым словом.
Сейчас колхоз имеет 41 трактор, 15 комбайнов, 25 автомобилей. Много другой сельскохозяйственной техники. Тридцать лет назад в колхозе работало 224 человека. Сейчас — 261. Производство мяса увеличилось за эти годы в 15 раз, молока — в 13, зерна — в 3 раза. В то время как посевные площади увеличились только вдвое и составляют 5600 гектаров.
Построена двухэтажная контора колхоза, магазин, детский сад, пятнадцать двухквартирных жилых домов. Подходит к концу растянувшееся на семь лет строительство прекрасного культурного центра стоимостью 670 тысяч рублей.
Колхозники имеют 20 личных легковых автомобилей. О мотоциклах я уж не говорю. В каждом доме есть газовая плита. Почти в каждом — холодильник и телевизор.
Идет время. Растут потребности. Появляются новые проблемы. Их у дулинцев тоже немало.
На временное жительство в Дулино Черноусов устроил меня к своей матери Евдокии Алексеевне. Живет она в старом, слегка сгорбатившемся пятистеннике с приусадебным участком.
В палисаднике ярко цвела сирень.
Знакомство было приятным.
— Сын Сани Суздалевой?! Я ведь ее хорошо знала. Тут они жили. Теперь уж избенки-то нет. Как же, хорошо знала. Песельница была.
Я слушал и перед глазами оживало материнское лицо.
— И деда твоего Ивана Емельяновича знала. Уж больно строг был. А бабушку что-то не помню. Да она и пожила-то мало.
Я попросил Евдокию Алексеевну вспомнить песни, которые пели здесь при маме. Она вспоминала с трудом (семьдесят лет не шутка). Кое-что вспомнила. Я записал. А сам подумал: «О чем я думал раньше, когда мама была жива?!»
Утро было прохладным. После ночных заморозков пожелтели цветы яблонь. По совету Евдокии Алексеевны решил походить по деревне, поспрашивать о родных. Все здесь дорого сердцу. Вышел к речке, к тому же Кочердыку. Речка-невеличка. Где воробью, где курице — по колено. Вода мутная, белесая. Сырзавод мутит. Но об этом позже… Водились в ней раньше караси золотистые. Ловились чебак и окунь. И щука. Доводилось и мне здесь рыбачить. Берега стали пологими. Поросли ивой. А может, только в детстве все кажется большим и вечным? Много воды утекло. Мало осталось.
Деревня растянулась вдоль речки. Больше по левому берегу. Гоготали гуси. Лаяли собаки. Мычал теленок на привязи. С полей доносились деловые речи тракторов. Не слышно было только вечного жаворонка. Химикаты отлучили его от этой земли. Что же будет дальше? Я закрыл глаза и слушал музыку окружающего мира. Созвучную с музыкой души и памяти.
Перешел по жердочке речку. Вышел на окраину. Улица была безлюдной. Только на скамеечке сидела старушка в старой вельветовой телогрейке. Я поздоровался. Она смотрела на меня подслеповатыми глазами и молчала. Я поздоровался громче.
— Вот теперича слышу, — сказала она.
Я присел рядом.
— Не тутошний?
— Нет, бабушка, из Челябинска. Вы давно здесь живете?
— Родилась здесь.
Я обрадовался и стал расспрашивать. О моих родных она знала не больше Евдокии Алексеевны.
— Съездил бы ты в Костыгино. Там живет сродная сестра твоей матери Мария. Слышала, что жива она.
Потом она потеряла нить разговора.
— Мать-то твоя добра девка была. Посиди-ка, сынок, подле меня. У вас в Челябинском-то глаза-то лечат?.. Да у меня ноги-те не ходят. Будешь в колхозной конторе, дак зайди, пожалуйста, к врачихе. Скажи, что ее требует бабка стара. Ты подумай-ка, два раза была, а больше не идет. На регент водили, лучше было. Где вот она теперь?
— Ты что, бабушка, одна живешь?
— Одна. Старший-то уехал, где на собаках ездят. Токо три раза женился. Токо женится — жена умрет. Мужика-то убили, как война началась. Пенсию назначили. Сперва двенадцать рублей получала. Теперь добавили. Тридцать получаю. Жить-то уж устала. В глазах-то у меня как будто серебро. Спаси господи каждого грешного от такой жизни. Доброго привета ни от кого нет. Два сына и две дочери — все забыли. Юбку постирать некому. Последнюю пенсию отберут. Только чуть выпили — драться. Спасибо Анатолию Амосовичу. Это он мне избушку-то дал. Пошла к нему, пожаловалась. Дай ему бог здоровья. Он их стыдил, он их всяко… Мало толку. Старых-то никому не надо. То сядешь неладно, то встанешь неладно…
Она говорила и говорила… А у меня к глазам подступали слезы и першило в горле.
— Зайди, батюшко мой, к врачихе-то. За добро-то всегда добро бывает…
Медленно шел по улице. Остановился у памятника погибшим в Великую Отечественную. Читал на обелиске списки погибших. Лосевы, Бухарины, Сосновских, Чащины, Садовы… Всего семьдесят одна фамилия. Тогда в деревне было 124 двора. Страшная арифметика войны…
Вечером пошел к дочери Лидии Захаровны. Живут они с мужем Александром Черниченко в доме на две семьи. Имеют приусадебный участок. Держат корову, теленка, поросят и птицу. Она — ветфельдшер, он — инженер-механик. Мы сидели за столом и пили чай с вареньем. Я откровенно рассматривал квартиру. Квартира уютная. Современная мебель. Телевизор с большим экраном, холодильник, газовая плита. Хорошая библиотека.
Больше говорила Света. Чувствовалось, что голос ее в молодой семье — решающий:
— Училась в Макушинском зоотехникуме. А здесь была на практике. Как только поженились, сразу же получили эту квартиру.
На душе светлело. Было приятно сидеть в счастливой семье и пить чай с вареньем.
С Анатолием Амосовичем мы познакомились в районной больнице. Лидия Захаровна позвонила ему. Нельзя ли его навестить? Сказала обо мне. Он не очень охотно, но согласился. Вышел в пижаме. Высокий, симпатичный, на вид моложе своих лет. Нервный. Сухо поздоровался.
— Ну как, Анатолий Амосович, себя чувствуешь? — спросила Лидия Захаровна. — Что это ты разболелся?
— Плохо. Нервы не на месте. Пора списывать. Ищите другого.
Я понял, что он говорит самые главные для себя слова. И самые для себя страшные. Случись это самое «списание», он стал бы, наверное, очень несчастным человеком.
— Кто у вас там на радио работает? — неожиданно спросил он.
Лидия Захаровна назвала.
— Гнать их надо в три шеи! Включил вчера на полную громкость приемник. Как раз в сончас. Думал сводку посевной по району узнаю. Говорят — ни черта не разберешь!
Я хорошо его понимал. Не может человек, столько отдавший земле, чувствовать себя спокойно в посевную кампанию.
Анатолий Амосович Наумов родился в 1925 году. В 1943 ушел на войну. До этого работал в Дулино рядовым колхозником: пошел по стопам родителей. Демобилизовался в 1948 году. И снова — в родной колхоз. За участие в Великой Отечественной войне награжден орденом Красной Звезды, медалью «За взятие Кенигсберга» и другими наградами. Председательствует в колхозе «Заря» с 1954 года, после окончания Курганской средней сельскохозяйственной школы. А в 1970 году районная газета «Голос целинника» писала: «За небольшой период колхоз «Заря» из экономически отсталого, с низкой трудовой дисциплиной, стал передовым хозяйством района». К боевым наградам Наумова добавились орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени.