Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 71 из 85

В середине пятидесятых годов Бернарду Докеру пришлось вступить в конфликт с законом. Вся их (и главным образом се) жизнь неизменно выставлялась напоказ, и неудивительно, что в высоких инстанциях в конце концов заинтересовались, каким образом они умудряются жить на такую широкую ногу, тогда как, согласно ограничениям на обмен валюты, они имели право тратить за границей лишь по двадцать пять фунтов каждый. Сама она объясняла это так: «Мое пристрастие к розовому шампанскому, норке, бриллиантам, яхте „Шемара“ и золоченому „даймлеру“ оказалось причиной появления слишком большого количества скандальных публикаций. Вот банки и насторожились».

Против Бернарда было возбуждено дело о нарушении валютных ограничений, и ему пришлось заплатить двадцать пять тысяч фунтов судебных издержек и штраф в пятьдесят фунтов. Кроме того, ему пришлось подать в отставку с поста члена правления «Мидлэнд бэнк».

Но главные неприятности были еще впереди. Правление «БСА» давно собиралось с силами, чтобы скинуть Докера с кресла председателя. Слишком многого они не могли ему простить. Одной из таких вещей были 7919 фунтов, списанные со счета компании в оплату нарядов Норы для посещения парижского автомобильного салона. Другим обстоятельством, вызывавшим возмущение, было то, что подразделением «Даймлер», которое терпело, тяжелые убытки, руководил зять Норы.

И вот в мае 1956 года Бернарда забаллотировали на выборах в правление.

Нора выслала каждому из семнадцати тысяч держателей акций свою фотографию с автографом, тогда как Бернард непосредственно обратился к ним по телевидению. Но на внеочередном общем собрании держатели акций поддержали решение правления. Докеров вытеснили. Спустя пятнадцать лет «БСА» обанкротилась.

Подобно королевской чете в изгнании, чета Докеров оставила свою резиденцию и подалась к иным берегам. Они выбрали остров Джерси. — По их словам, это было как-то связано с налогами. Но вскоре за скандальное поведение Нору с позором изгнали из местного бара.

Изгнанная из Монте-Карло. Изгнанная из королевской ложи в Эскоте. И наконец, изгнанная из местного бара.

В конце своей книги она пишет: «Мир, как он мне представляется сейчас, стал тесен для меня. В нем уже не существует ничего, что могло бы подстегнуть мое честолюбие или бросить мне вызов. Здешний бал окончен. Посмотрим, что будет па другом!»

Из Джерси Докеры отправились в Испанию, в Пальма-де-Мальорка. Но теперь времена дорогих вин и букетов роз остались в прошлом. Уже не было квартиры в Клэридже и танцев в «Савойе». Во время своих наездов в Лондон они останавливались в отеле «Грейт Вестерн» в Пэддингтоне. По иронии судьбы этот отель в свое время тоже считался одним из лучших в Европе. Но это было уже давно.

Когда Бернард заболел, он вернулся в Англию и его поместили в клинику в Борнемуте. Нора осталась совсем одна в их небольшой квартире в Пальма-де-Мальорка. Уже незадолго до его смерти Нора сказала в интервью одному женскому журналу: «Я думала, что счастливые времена будут продолжаться вечно».

Через пять лет она последовала за своим мужем.

Однажды утром в 1983 году горничная зашла в одноместный номер отеля «Грейт Вестерн» и увидела Нору, откинувшуюся на подушках. Она умерла во сне.

Главный портье Фред Райт вспоминает ее с большой симпатией: «Она была маленькой, хрупкой женщиной. Но ее волосы цвета шампанского всегда были прекрасно уложены, и она всегда старалась хорошо одеваться. К концу жизни она больше не носила вызывающих нарядов — у нее уже не было на это денег. Она была чрезвычайно правдивым человеком и всегда говорила то, что думала. Она любила побыть с людьми. Она часто спускалась в наш бар, если кто-нибудь спрашивал, нельзя ли ее угостить, она обычно отвечала: „Да, если вы не возражаете, я бы выпила розового шампанского“.

По словам Райта, она очень хорошо относилась к Бернарду. Чего, как говорили, нельзя было сказать о нем. Ходила сплетня, что однажды, когда чета Докеров принимала участие в охоте и один из охотников случайно угодил Норе дробью пониже спины, Бернард только пожал плечами и сказал: «Не о чем беспокоиться. Она всего лишь рекламный агент».

«Гардиан» писала после ее смерти, что главными чертами «строптивой Норы» были «недалекость и расточительность», но проявляла она их с неподражаемым шармом.

Возможно.



Но порой она могла быть и совершенно невыносимой. Часто упоминается принадлежащее ей высказывание: «Не существует мужчин-импотентов. Существуют только неумелые женщины».

Пока розовое шампанское лилось рекой, у нее были тысячи друзей.

И только двадцать девять из них пришли на ее похороны.

Она написала в завещании, что хотела бы, чтобы на ее могиле стояло надгробие из красного оникса. Пока она была жива и богата, ей всегда удавалось добиться всего, что она хотела. После смерти в нищете все стало иначе. Викарий той маленькой церкви в Мэйденхеде счел, что исполнение ее посмертной воли нарушит скромный пейзаж деревенского кладбища.

Джон Экэсс писал о ней в «Дейли экспресс»: «После десятилетия шумной и роскошной жизни, когда первые полосы всех газет были заполнены ее фотографиями, ее уход оказался совершенно незамеченным».

Некоторые женятся на богатых невестах, чтобы расстратить их деньги.

Джорджу Хантингтону Хартфорду II в этом не было необходимости — он родился достаточно богатым.

Его назвали в честь деда ДХХ I, который создал «ЭЙ энд Пи» — гигантскую империю гастрономических магазинов, охватывающую всю территорию США. Его внук рос с сознанием того, что его ждет наследство в девяносто миллионов долларов и жизнь полная роскоши и удовольствий. Он родился в 1911 году и, став взрослым, отказался от употребления имени Джордж и династического титула «Второй», предпочитая (на разных этапах своей карьеры) называть себя издателем журналов, меценатом музеев, коллекционером картин, писателем и градостроителем.

Если бы на его визитных карточках оставалось место, то туда можно было вписать еще один титул: обаятельный неудачник.

Автоматический гараж и парковка «Спид-парк», которые так и не были достроены, обошлись ему в два миллиона долларов. Нью-йоркская «Галерея современного искусства» и «Хантингтон Хартфорд коллекшн» обошлись ему в 7,4 миллиона, но в 1974 году ему пришлось продать все картины, чтобы выручить хоть какие-нибудь деньги, а само здание было перестроено для офисов управления по культурным связям, Теперь уже не существующая нью-йоркская газета «Пи Эм» согласилась взять его на должность репортера криминальной хроники в обмен на то, что он вложил в газету сто тысяч долларов. Еще шестьсот тысяч он вложил в Фонд Хантингтона Хартфорда, который, по сути дела, представлял собой пансионат для творческих работников в Калифорнии и который ему в конце концов пришлось продать, потому что Хартфорд был известен как противник так называемого модернистского движения в искусстве, а все художники, которые в те дни собирались в таких пансионатах, как на грех, поголовно были модернистами.

Он основал в Голливуде Театр Хантингтона Хартфорда, чтобы вбить в головы изнеженных калифорнийцев хоть какое-то представление о культуре. Но театр (по крайней мере, пока он находился в собственности Хартфорда) ни в какую не хотел приносить дохода. В 1964 году Хартфорд сдался и продал театр. Спустя двадцать лет дирекция театра стерла его имя с фасада здания.

В те годы, когда ему казалось, что он увлечен театром, он написал сценический вариант «Джен Эйр» Шарлоты Бронте и собственноручно поставил этот спектакль с Эрролом Флинном в главной роли. Но к этому времени Флинн уже совершенно спился и даже не мог запомнить свой текст. Он требовал себе телесуфлера, а перед самой премьерой вообще отказался играть. «Джен Эйр» обошлась Хартфорду в пятьсот тысяч долларов.

В начале шестидесятых Хартфорд увлекся изданием иллюстрированного журнала под претенциозным названием «Шоу». Журнал разорился и унес с собой восемь миллионов долларов.

Но самый блистательный провал ожидал его на Багамах. Он «открыл» остров площадью семьсот акров под названием «Остров свиней» и в тот же день купил его. Остров ему понравился с первого взгляда, и он немедленно подписал контракт. Ему и в голову не пришло пригласить своих адвокатов, чтобы они хотя бы прочли то, что было написано на этом небольшом листке бумаги стоимостью в одиннадцать миллионов долларов.