Страница 171 из 207
Вскоре в дверях появился один из лакеев. Марсель снова удивился и спросил:
— А где Гассан?
— Негра нет во дворце, — почтительно ответил лакей. — Мы уже искали его, чтобы послать к вам.
Жестом отпустив лакея, Марсель призадумался.
«Странно! — подумал он, оставшись один в комнате. — Что могло произойти? Неужели этот Бофор или Марильяк попытались его заманить, чтобы побольше выведать обо мне?» Как следует поразмыслив, Марсель решил, что все может оказаться значительно хуже.
Да, Гассан верен ему. То есть — до последнего времени был верен. Куда же он мог запропаститься? Ни друзей, ни знакомых в Париже у него нет. Да он и не посмел бы отлучиться так поздно без спроса. И кому он нужен в этом чужом городе, простодушный негр? Его отсутствие может иметь только одно объяснение. Если он кому‑то и нужен, так только Бофору и Марильяку… И если это так и есть, то дело скверно — эти двое коварных и хитроумных негодяев могут искусно соблазнить и более искушенную душу. Что они могли пообещать тебе, Гассан? К чему они вознамерились склонить тебя? К измене? Марсель опустился в кресло, охваченный сомнениями и нахлынувшими воспоминаниями.
Когда он внезапным ударом подавил бунт каторжников на корабле и спас Генуэзской республике ее судно, он затем без помех привел корабль в нужный порт. И там, в гавани, он увидел отвратительную сцену — дюжина пьяных матросов избивала одного негра. И не вмешайся Марсель, они бы наверняка убили несчастного.
Спасенный от верной смерти Гассан припал к ногам своего спасителя, клянясь в вечной верности и преданности и обливаясь слезами благодарности. Растрогавшись, Марсель поднял и обласкал его, предложив свое покровительство. Так Гассан стал его слугой.
Марсель, наведя также порядок в колонии каторжников и восстановив там спокойствие, отправился обратно в Геную, где его заслуги были оценены куда выше, чем он ожидал.
Дож своей высокой властью пожаловал ему титул маркиза и новое имя — в память того далекого порта, который Марсель сумел сохранить для республики. Отныне Марсель Сорбон по праву именовался маркиз Спартиненто. И всему этому Гассан был свидетелем, являя своему господину такую преданную верность, что прокураторы решили отметить рвение чернокожего слуги и подарили ему толстый кошелек, в котором было столько золотых монет, сколько Гассан не видел за всю свою жизнь. И благодарности его не было предела!
А вскоре Марселю удалось завладеть сокровищами, оставленными ему в наследство благородным греком Абу Короносом. И Гассан видел собственными глазами, что в тугих кожаных мешках чистое золото — Марсель намеренно не таил этого, желая испытать Гассана. И Гассан был честен и верен.
«Неужели ты поддался искушению именно теперь? — подумал Марсель. — Если это так, то мне тебя жаль. Но если ты поддался искушению и связался с теми негодяями, я просто опасаюсь за тебя…»
Марсель покосился на большие золотые часы, негромко тикавшие на каминной палке, — кованые фигурные стрелки показывали полночь.
Поднявшись с кресла, он взял один из подсвечников и направился через большой зал, в котором на стенах горели масляные лампы, в свою спальню. Поставив свечу на ночной столик у изголовья кровати, он задул ее. Света, проникавшего через открытую дверь из соседней комнаты, где горели свечи, было достаточно, чтобы в спальне оставалось светло.
Не мешкая, Марсель быстро разделся и лег.
Портьера на дверях первой комнаты бесшумно шевельнулась и из‑за нее показалась курчавая голова. Негр, поблескивая белками, осторожно оглядел комнату и, убедившись, что маркиз, по всей видимости, уже у себя в спальне, скользнул через порог. Лицо Гассана ужаснуло бы любого, кто мог бы сейчас увидеть его. Злая гримаса сменялась выражением растерянности и нетерпения, странная смесь страха и отчаяния уступала место решимости.
Шагнув в комнату, он пригнулся, замер, прислушиваясь, и быстро сбросил кожаные башмаки, чтобы ступать как можно тише.
Да, маркиз у себя — свидетельством тому была негромкая музыка, доносившаяся из спальни. Там в стену у изголовья был встроен музыкальный ящик. И ложась, маркиз всегда заводил его, чтобы немного развлечься перед сном. Но Гассан не прислушивался к мелодии. У него в голове словно наяву звучал голос Марильяка: «Тысяча золотых… Свобода… Тысяча золотых…» И этот дьявольский голос заглушал не только музыку, он заглушал в дикой душе Гассана все добрые чувства к хозяину, когда‑то спасшему ему жизнь и сделавшему для него столько добра.
Гассан терпеливо ждал, и наконец музыка смолкла. Настала глубокая тишина. Маркиз спал, ничего не подозревая.
Но Гассан продолжал напряженно прислушиваться. В нем проснулся тот кровожадный дикарь, который, не шелохнувшись, выжидает мгновения, чтобы броситься на жертву.
Из спальни по–прежнему не доносилось ни звука. Негр сделал осторожный бесшумный шаг и снова замер. И тут же внезапно вздрогнул — то ли какой‑то шорох, то ли скрип послышался из спальни. И едва он подумал, что ему просто почудилось, как совершенно явственно раздался голос хозяина:
— Гассан!
Маркиз зовет его. Значит, он не уснул. Это было неожиданно и опасно — все могло сорваться.
Из спальни донесся звук шагов, приближавшихся к двери.
Негр сорвался с места, бесшумной черной молнией метнулся через комнату и нырнул за портьеру. Маркиз появился в дверях и, пристально оглядевшись, громко позвал:
— Гассан!
Негр, скорчившись за портьерой, затаил дыхание. Маркиз пробормотал, явно сердясь на самого себя:
— Значит, почудилось… Но почему он до сих пор не появился? Странно…
Вернувшись в спальню, Марсель снова прилег, но уснуть не мог — мысль о том, что Гассан исчез не просто так, не давала ему покоя. И не хотелось верить, что верный слуга решил бежать.
Когда все снова стихло, из‑за портьеры опять осторожно выглянула курчавая голова. Гассан сразу заметил, что маркиз не закрыл дверь, ведущую в спальню.
Постояв минуту неподвижно, словно черная статуя, Гассан бесшумно пересек комнату и, приблизившись к полуоткрытой двери, увидел в широком стенном зеркале, что господин его лежит на широкой софе, отвернувшись лицом к стене. Было похоже, что он крепко спит.
Негр, не колеблясь больше, шагнув через порог, проскользнул в полуотворенную дверь. Кошачьей походкой, двигаясь совершенно неслышно и на ходу вытаскивая из‑за пояса длинный острый кинжал, он приблизился к своей жертве и занес над ней смертоносный клинок.
И в это страшное мгновение маркиз внезапно приподнялся, повернулся и резким движением вырвал кинжал из руки ошеломленного Гассана. Борьба не заняла и нескольких секунд. Кровь брызнула на ковер и кушетку — маркиз поранил руку, отнимая кинжал. А смертельно перепуганный негр рухнул на колени, бормоча непослушными губами:
— Пощадите, синьор… Пощадите…
Марсель отшвырнул кинжал в сторону и со смешанным чувством презрения и жалости взглянул на валявшегося у него в ногах негра, охваченного страхом и раскаянием.
— Твоя жизнь в моих руках, — проговорил он наконец. — Я могу без долгих рассуждений убить тебя и тем самым избавить мир от такой неблагодарной змеи. Но я уверен, что ты не сам замыслил преступление против своего господина и благодетеля. И поэтому я второй раз дарю тебе жизнь. Я знаю, кто склонил тебя к этому черному делу. Но не знаю, что предложили тебе Бофор и его сообщник в награду за преступление.
Негр только что‑то промычал в ответ, обхватив руками голову.
Марсель, теряя терпение, приказал:
— Отвечай! Я приказываю!
Гассан, продолжая мотать головой, пробормотал:
— Свободу и тысячу франков…
— Свободу и тысячу франков! И за эту тысячу франков ты, иуда, не только предал, но и пытался убить своего господина! — Марсель презрительно хмыкнул. — За ничтожную тысячу франков ты хотел убить того, кто спас твою жизнь и, не задумываясь, отпустил бы тебя на волю, если бы ты только сказал, что затосковал по родине. Но я не хочу марать о тебя руки и не стану тебя убивать. Больше того, я не отправлю тебя в тюрьму, хотя ты это, несомненно, заслужил.