Страница 4 из 13
- А разве неясно, что нужно сказать? - Меган выуживает из своего джинсового пиджачка маленькую курительную трубку. Она набивает её конец небольшим количеством табака, поджигает зажигалкой Bic и делает большую затяжку. Молодая женщина лет тридцати с оливковой кожей и окрашенными хной волосами, вьющимися вокруг узкого лукавого лица, с кашлем выдыхает зеленоватый дым. - Я имею в виду, посмотри на этого парня, он огромный.
- И что это значит, чёрт подери?
Меган ухмыляется.
- Парень выглядит так, будто он может сам о себе позаботиться. Вот и всё, что я хочу сказать.
- Его телосложение не имеет к ситуации ни малейшего отношения.
- Ты с ним спишь?
- Что? - говорит Лилли, глядя на свою подругу. - Ты серьёзно?
- Это просто вопрос.
Лилли качает головой и вздыхает.
- Я не собираюсь вознаграждать его этим…
- Не собираешься... да ты что, правда? Благочестивая малышка Лилли. Благочестива до самых пят.
- Может уже прекратишь?
- И всё же, почему? - усмешка Меган превращается в ухмылку, - Почему ты не взобралась на эту гору мускулов? Чего ты ждешь? Ведь это тело... то, как он держит...
- Прекрати! - гневно вспыхивает Лилли, чувствуя острую боль за переносицей.
Её эмоции почти выходят на поверхность, дрожь возвращается, и она сама начинает поражаться громкости своего голоса.
- Я не такая как ты... ладно. И не очень общительный человек. Господи Иисуси, Мег. Я уже запуталась. С кем из этих парней ты сейчас?
Меган в течение секунды смотрит на неё, кашляет, а затем делает очередную затяжку.
- Знаешь что? - Меган предлагает ей трубку. - Почему бы тебе не затянуться разок? Дрожишь?
- Нет, спасибо.
- Эта травка успокоит тебя. Убьет ту муху, которая постоянно кусает твой зад.
Лилли трёт глаза и качает головой.
- Ты такая трудная, Мег.
Меган затягивается и выдыхает.
- Предпочитаю быть трудной, чем куском дерьма.
Лилли молчит и продолжает качать головой. Грустная правда заключается в том, что Лилли иногда задумывается, а точно ли Меган Лафферти не кусок дерьма. Девушки были знакомы ещё со времен средней школы Спрейбери в Мариетте. Тогда они были неразлучны, делились друг с другом всем: от сделанной домашней работы до наркотиков и парней.
Но затем Лилли приняла решение строить карьеру, и провела два по-адски мучительных года в Массейском колледже бизнеса Атланты, а затем в Технологическом институте Джорджии для получения степени магистра делового администрирования, получить которую ей, однако, было не суждено. Она хотела стать дизайнером, возможно, сделать себе имя в мире моды, но не прошла дальше приёмной во время своего первого интервью на чрезвычайно желанную интернатуру в Майкл Найт Фэшнс. Она просто струсила. Её старый друг - страх, положил конец всем её планам.
Страх заставил её сбежать из этой шикарной приёмной, сдаться и вернуться домой в Мариетту. Здесь она возобновила свой обычный образ жизни праздного бездельника, зависала вместе с Меган в наркотическом угаре, часами просиживала на диване за просмотром повторов программы "Подиум".
Однако что-то изменилось между этими женщинами за последние годы. Нечто на химическом уровне, и Лилли ощущала это также сильно, как языковой барьер. Меган жила без амбиций, без чёткого направления, без концентрации - и ей это нравилось. Но Лилли всё ещё питала мечты, пускай и мертворождённые. Она втайне желала поехать в Нью-Йорк или создать веб-сайт, или вернуться в приёмную в Майкл Найт Фэшнс и сказать: "Ой, извините, мне просто пришлось отлучиться на годик-полтора..."
Папа Лилли, бывший учитель математики и вдовец по имени Эверетт Рэй Коул, всегда поддерживал свою дочь. Эверетт был добрым, вызывающим уважение человеком, который с середины 90-х в одиночку и со всей известной ему мягкостью воспитывал свою дочь, оставшуюся на его попечении после медленной смерти жены от рака молочной железы.
Он знал, что она хотела большего от жизни, знал и то, что ей необходима бескорыстная любовь, ей нужна семья, ей нужен дом. И Эверет был для неё всем. Такое положение вещей лишь адски подрывало моральный дух и усугубляло душевное состояние Лилли на протяжении вот уже пары месяцев.
Первая волна ходячих нанесла немалый ущерб северной части округа Кобб.
Они пришли из промышленных зон, северных индустриальных парков лесов Кенессо, пожирая население как злокачественная опухоль. Эверетт принял решение забрать Лилли и сбежать на разбитом пикапе марки Фольксваген. Они успели добраться до магистрали 41, но последняя была забита автомобилями. В миле к югу от магистрали они нашли блуждающий городской автобус, который быстро проезжал то вверх, то вниз по глухим улицам и подбирал оставшихся в живых. По сей день, воспоминание об отце, проталкивающем её через передний вход автобуса в то время, как к нему приближались зомби, до сих пор бередит её сознание.
Старик спас ей жизнь. Он захлопнул за ней складывающуюся дверь буквально в последнее мгновение и сполз на тротуар, схваченный тремя каннибалами. В тот самый момент, как автобус рванул с места, кровь старика брызнула на стекла, и Лилли завизжала так громко, что сорвала голосовые связки. Лилли свернулась калачиком на сиденье автобуса, оцепенела и до самой Атланты так и не отвела взгляда от окровавленной двери автобуса.
Это было маленькое чудо, что Лилли нашла Меган. Во время первой волны зомби сотовые телефоны всё ещё продолжали принимать и передавать сигнал, так что Лилли смогла договориться с подругой о встрече в окрестностях аэропорта Хартсфилд. И две женщины отправились автостопом на юг, ночуя в брошенных домах, и просто старались выжить. Уровень напряжённости между девушками возрос. Казалось, что каждая из них по-своему старается компенсировать страх и пережитые потери. Лилли ушла в себя. Меган же пошла другим путем: большую часть времени оставаясь под кайфом, она не умолкала ни на минуту и цеплялась к странникам, с которыми они пересекались по дороге.
В тридцати милях к юго-западу от Атланты они присоединились к колонне других выживших: три семьи из Лоренсвиля, путешествующие на двух минивэнах. Меган убедила Лилли, что пока их много, они будут в безопасности, и Лилли согласилась ехать вместе с ними некоторое время. Она держалась особняком от всех в течение следующих нескольких недель зигзагообразного перемещения по фруктовым садам, но вскоре Меган закинула аркан на одного из муженьков. Его звали Чед и он был хорошим крутым парнем, со следами табака под губой и жилистыми руками, покрытыми татуировками, которые рисуют себе матросы и ярые морские волки. Лилли была потрясена тем, как флиртовали эти два голубка, когда вокруг творится такой кошмар. Прошло совсем немного времени, и вот Меган и Чед скрылись в тени мотеля, чтобы "немного расслабиться". Стена между Лилли и Меган стала ещё выше.
Это произошло в тот момент, когда на сцену их жизни вышел Джош Ли Гамильтон.
Однажды вечером примерно на закате, их караван был зажат на парковке Кмарта толпой мертвецов и тогда здоровый афроамериканский тяжеловес пришел им на помощь из тени погрузочной площадки. Он вышел словно некий мавританский гладиатор, размахивая двумя мотыгами для сада, на которых всё ещё болтались ценники. Он легко расправился с полудюжиной зомби, и путешественники как следует отблагодарили его. Он показал группе несколько совершенно новых ружей в задней части магазина, а также оборудование для кемпинга.
Джош ездил на мотоцикле и после того, как помог загрузить минивэны продуктами, решил присоединиться к группе. Он следовал за ними на байке, в то время как колонна приблизилась к заброшенным садам Меривейзер Кантри.
Сейчас Лилли уже жалела о том дне, когда она согласилась ехать на заднем сиденье огромного Сузуки. Не была ли её привязанность к здоровяку просто проекцией её горя по потере отца? Не был ли этот отчаянный акт манипуляцией среди нескончаемого ужаса? Не было ли это так же дешево и явно как неразборчивость Меган? Лилли желала знать, не был ли акт трусости, то как она бросила Джоша на поле битвы, мрачным, тёмным, подсознательным актом самовнушения?