Страница 22 из 71
— Как же вы очутились за бортом? Ведь на поверхности был полный штиль. Ведь не ваши же товарищи выбросили вас…
— Это исключено. Помню только, что я находился в шлюпке.
— Странно, очень странно и неправдоподобно… — Вебер пожевал губами. — Не то ли это судно, на борту которого находится знаменитый профессор Румянцев?
— Профессора Румянцева нет на «Академике», — отвечал Андрис. — Насколько мне известно, он находится сейчас… э-э-э… на острове Буяне.
Рузе, молча слушавший этот диалог, удивленно поднял брови.
— Скажите: почему вам не оказали помощь? Ведь у вертолета была, конечно, радиосвязь с судном.
Но тут Андрис ощутил озноб и сильнейший приступ тошноты.
— Ладно, пока хватит, — брезгливо сказал немец. — Подождем пока он очухается. Мишель, дайте ему подкрепиться чем-нибудь да присмотрите, чтобы он не совал нос дальше туалета. Потом я решу, что с ним делать. Наделали вы мне хлопот, болван этакий!
Господин Вебер, продолжая ворчать, удалился. За ним вышел Рузе, но вскоре возвратился с подносом, на котором стояли стакан и еда.
— Выпейте это, может, полегчает, — сказал он, к великому удивлению Андриса, на чистейшем русском языке. Усевшись на стул и положив руки на колени, он уставился на Андриса и покачал головой. На лице его, напоминавшем выжженные солнцем руины, во взгляде усталых глаз Андрис читал сострадание, жалость, желание придти на помощь, — именно те чувства, которые герр Вебер начисто отрицал.
— Ну, парень, влипли вы в историю, должен я вам сказать, — грустно обронил Рузе. — В общем — из кулька в рогожку.
— Да скажите же, наконец, на каком судне я нахожусь? взмолился Андрис.
Рузе помялся, будто не решаясь раскрыть ему правду.
— Вы не на судне. — Он оглянулся, встал, плотно закрыл дверь. — Вы — на подводной станции.
— Как, как? — переспросил ошеломленный Андрис. — На какой станции?
— Собственно, не на самой станции, а в верхней ее части…
Из дальнейших расспросов и коротких, отрывистых ответов Рузе Андрис уяснил, что станция помещается в кратере потухшего подводного вулкана, поднятого некогда могучей катаклизмой почти к поверхности океана. Секция, в которой находился Андрис, имела чисто административное назначение, это был, так сказать, контрольно-пропускной пункт. Сама станция («целый промышленный комбинат» — как пояснил Рузе) располагалась значительно ниже.
— Скажу вам откровенно, — признался он, вздохнув, — хочется мне вам помочь. Да ведь я сам здесь фактически на положении узника. Порядки тут крутые, казарменные, хуже — тюремные. Когда я завербовался на станцию, то подписал обязательство никому и никогда не сообщать о существовании станции и о всем, что здесь увижу.
— Но вы-то сами как сюда попали?
Рузе махнул рукой.
— Это такая история с географией… Все в погоне за теми же самыми деньгами. Плата, правда, большая, но что в ней? Деньги здесь стоят не больше бумаги, на которой напечатаны.
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — поинтересовался Андрис.
Рузе покосился на дверь и, нагнувшись, прошептал:
— Русский я, понимаете? Никакой не Мишель Рузе. Это имя я принял, когда попал в лагеря для перемещенных лиц. Звать меня Михаил, фамилия — Козлов. С Волги я…
Он осекся. Дверь распахнулась, и раздался жесткий, повелительный окрик:
— Шлафен, шлафен! Рюкцуг!
На пол швырнули свернутый матрац и постельные принадлежности. Дверь захлопнулась.
— Я освобожу вам койку, — сказал Андрис, собираясь встать.
— Нет, нет, — засуетился Мишель, принимаясь раскладывать матрац. — Лежите. Ведь вы у нас гость, — прибавил он с кривой усмешкой. — Я тороплюсь, видите: через пять минут выключат свет. После двенадцати разговоры категорически воспрещены. Будем спать — утро вечера мудренее.
— Ауфштиг!
Тот же казарменный, лающий голос заставил Андриса вскочить, выла сирена. Андрису показалось, что он только несколько минут назад свалился в черный провал сна, но часы показывали уже пять.
Около койки стояли Рузе и здоровенный верзила в такой же зеленовато-голубой полуформенной курточке и в шортах. На подпоясывающем его солдатском ремне справа, под рукой, висела кобура с пистолетом, так, как это было принято когда-то у эсэсовцев. В руках верзила держал пакет.
— Одевайтесь, — сказал Рузе, кивая на вещи Андриса, сложенные на табурете. — Мне приказано доставить вас на материк, — добавил он официальным тоном.
Андрис быстро натянул рубаху и брюки. «Меня или нас обоих, дружище? — мелькнуло в голове. — Вот этот цербер открывает дверь, а куда она ведет? Может быть к самому черту в лапы? Андрис Лепет, держи ухо востро!»
…Они шли по длинному, глухому коридору, поднимались по узкой металлической лесенке, миновали какие-то переходы, поднимались опять, немец все время бормотал: шнелль, шнелль — и Андриса все время не оставляло ощущение, будто за ними следят невидимые глаза. Наконец конвоир остановился у полукруглой двери, сказал: тут!
Повинуясь движению рычага, дверь открылась, и они оказались в камере, где на небольшом возвышении стоял глиссер не виданной Андрисом конструкции. Верхнюю часть его длинного, дельфинообразного корпуса покрывал колпак из прозрачного пластика, а на борту готическим шрифтом было выведено: «Нифльгейм-1».
Судно было обращено носом к двухстворчатым герметическим дверям, к ним вел рольганг.
Немец снял трубку настенного телефона, пролаял что-то. Тотчас послышался глухой шум воды; когда пол дрогнул и камера начала подниматься, Андрис сообразил, что это откачивают воду из балластных цистерн.
Нажатие кнопки. Створки двери откатились направо и налево, и перед Андрисом открылся океанский простор, позлащенный утренним солнцем. Он глубоко вдохнул теплый соленый воздух, и сердце дрогнуло и сжалось: свобода ли это?
Рузе нажал рукоятку в носовой части глиссера, пластиковый колпак раздвоился, как скорлупа ореха, и половинки его, щелкнув, ушли в боковые пазы. Он полез в глиссер, потом оттуда раздалось:
— Берейтшафт!
— Фарен! — деловито сказал немец, пуская рольганг. Глиссер пополз вниз и сел на воду.
— Давайте, Лепет! — крикнул Рузе, указывая ему место рядом с собой, у щита управления. Последним влез немец и развалился на корме.
«Нифльгейм-1» с ревом рванулся вперед. Андрис обернулся и увидел, как сомкнулись створки в круглом куполе станции, как зубурлила вода вокруг него… Потом океан со вздохом принял загадочное сооружение в свое лоно и только небольшая воронка еще несколько секунд вертелась на том месте, куда, как мираж, ушла морская тайна.
Ветер свистел над головами Андриса и его спутников.
— Игрушка! — прокричал Рузе в ухо пленника. — В Филадельфии заказывали по особым чертежам. Скорость — фантастическая. Может погружаться и идти на небольшой глубине несколько часов. И заметьте: это не какое-нибудь безобидное спортивное суденышко, у него на вооружении новейшие реактивные торпеды-молнии, способные отправить ко дну крупный военный корабль.
— Вижу и удивляюсь, — отозвался Андрис. — Оказывается, в этом «тихом» океане водятся и такие аллигаторы…
Пронзительный вой моторов постепенно стих, хотя скорость, видимо, не уменьшалась, а увеличивалась. Андрис, приподнявшись, попытался выглянуть за щиток и тотчас, словно ударом могучей ладони в лицо, был отброшен обратно в кресло. Теперь судно совсем вышло из воды и, выпустив подводные крылья, неслось, еле касаясь поверхности: где-то в глубине корпуса глухо ворчали сверхмощные двигатели.
— Вы обратили внимание на название? — спросил Рузе. «Нифльгейм» — ведь это из древненемецкого эпоса взято: таинственная подводная страна нифлунгов или нибелунгов, злобных карликов, стерегущих скрытое сокровище. Вполне во вкусе нацистов, любителей подобной старонемецкой бутафории. Только совсем не бутафория это, ox! — не бутафория…
— Вы-то как сюда попали, Мишель? — спросил Андрис.