Страница 86 из 93
Через несколько дней, когда она это письмо получила, он был убит.
Она тоже пошла на войну. Она пошла на войну медсестрой, со старым томиком Пушкина, в котором лежал листок со стихами Алеши.
С войны она вернулась невестой военврача, хорошего, мужественного, заслуженного человека, чьей женой и стала.
Шли годы: однажды вечером в ее дом вошел незнакомый старик. Он ей объяснил: «Я давно хотел увидеть женщину, которую любил мой сын. Но когда кончилась война, я был далеко от Москвы, и позже под новой вашей фамилией вас нелегко было найти… Я думал о вас все годы со дня гибели Алексея».
Ей на мгновение показалось, что миновали не годы, а десятилетия и это вернулся сам Алексей, он, наверное, был бы таким, если бы его не убили, если бы он долго жил, страдал и состарился. Уходя, старик попросил: «Вы, пожалуйста, не чувствуйте себя виноватой, ведь люди умирали на войне, для того чтобы живым было хорошо». И ей опять показалось, что это говорит Алексей.
Этот старик стал для нее одним из самых душевно родных, душевно необходимых людей. И когда он умер, было такое чувство, что она потеряла Алексея второй раз.
Потом умер и муж. Она осталась одна. Раскрыла вечером старый томик Пушкина, с которым уходила на войну, в нем по-прежнему лежал листок со стихами:
Сейчас я назову имя автора стихов. Оно совершенно неизвестно. Хотя перед нами настоящие стихи. Строку об охрипшем от ярости гении добра не забудешь.
Их написал Алексей Годзев, студент Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ).
Мне не удалось найти больше ни одной его стихотворной строки. И все же рискну назвать его поэтом. Потому что поэзия — это не только стихи. Это больше, чем стихи.
Двое
Пять судебных разбирательств позволяют воссоздать все моменты события по минутам.
3 мая 1980 года во втором часу дня Марина Березуева в отличном настроении, полная сил и надежд, радуясь жизни и весне, вошла в магазин № 47, имея при себе в небольшой сумочке, которая почему-то во всех юридических документах называлась потом «дамской», кусок сыра, кусок колбасы, пачку маргарина, рыбные консервы «Частик в томате», все это куплено было, как установили юристы потом, по соседству.
В тот день не было «корзинщицы», то есть женщины, у которой покупатели оставляют сумки, портфели, пакеты, и Марина вошла в «торговый зал» с металлической инвентарной корзинкой (как полагается в магазинах самообслуживания) и с дамской сумочкой на «молнии», в которой находились ранее купленные товары.
Магазин этот двухэтажный, на первом Марине нужна была картошка, потом она пошла к лестнице, ведущей на второй — за хлебом. По дороге ей что-то понадобилось в «дамской сумочке», и она вынула из нее на минуту целлофановые пакеты с сыром и колбасой. Это заметила администратор Горбунова и начала наблюдать терпеливо, как охотник в засаде.
Когда Марина Березуева расплатилась у касс за картофель и хлеб, выросла Горбунова и потребовала, чтобы девушка открыла «дамскую сумку», показала, что в ней.
Марина показала.
— Воруешь, — тускло констатировала Горбунова.
Марина возмутилась:
— Это куплено не у вас!
— Воруешь, — уже с легкой укоризной повторила Горбунова.
— Это куплено не у вас, разберитесь, пожалуйста!
— Воруешь, — настаивала Горбунова, — а сознаваться не хочешь. Оформим акт у директора.
— Если вы не верите мне, — растерялась девушка, — я заплачу.
С детства Марина Березуева записывала в особую тетрадь понравившиеся ей строки и мысли. По этой тетради и можно воссоздать ее духовный мир. Несущественно, что это не собственные ее мысли и образы, что она их заимствовала у любимых писателей, иногда названных, а иногда и не названных ею, сам выбор помогает сегодня, когда ее самой уже нет, лучше понять, чем эта жизнь была и чем эта жизнь могла стать в будущем.
«Достоинство… достоинство, — записывает она, — повторяйте, вслушивайтесь… и вы уловите оттенок некоей торжественной старомодности. И вот уже начинает казаться, что не за горами время, когда в толковых словарях будут ставить в скобках „устар“. Достоинство и устар. — неужто воссоединятся когда-нибудь эти понятия?..»
А вот из Радищева: «Были люди, которых удовольствие помрачалось блаженством Моего жития».
Тетрадь эту полудетскую она взяла с собой, когда окончила с золотой медалью десятилетку у себя в Кургане, и — о чем, кажется, всю семнадцатилетнюю жизнь мечтала, — поступила на физфак Ленинградского университета. По воспоминаниям девушек, которые жили с ней в одной комнате, была она «чересчур домашней и поэтому немного замкнутой и настороженной».
Теперь Горбунова не сомневалась, что перед ней воровка.
— Ишь ты… — усмехнулась. — Заплатишь, если украла.
И тут подбежала Шманева, заведующая гастрономическим отделом, двадцатипятилетняя, худощавая, нервная, все эти минуты она из укромного места нетерпеливо наблюдала инцидент у касс и решила, что настала пора действовать ей. Она подбежала и… дальше показания очевидцев не совпадают. Кто-то из тех, кто был поблизости, видел будто бы, как она два раза ударила Марину ладонью по лицу, а кто-то этого не видел и уверяет, что не била, а ухватила за руку, потащила к директору Анатолию Павловичу Андрееву. Сомнения, как известно, разрешаются в пользу обвиняемого, и суд решил: не била.
Не била Марину. Но на суде было доказано, что она иногда покупателей била.
«Охота за людьми», как скрупулезно установлено, была особенностью этого маленького государства. Покупатели, которые становились жертвами, чаще женщины, выставлялись на видном месте для демонстрации, будто бы у позорного столба. Их унижали, доводили до истерик, потом заставляли уплатить за украденное или будто украденное десятикратную стоимость товаров.
…Шманева потащила Марину к директору Андрееву.
— Вот, Анатолий Павлович, — доложила, войдя в кабинет, — воровку поймали.
Теперь ни жива ни мертва Марина стояла перед самим директором. Для нее, едва восемнадцатилетней, это был большой человек, большущий. Неважно, директор чего. Директор. В названии этой должности ей, должно быть, слышалось: ректор. Ректор университета, в котором она ощущала себя, как верующий в храме. Бог.
Андреев лишь начал обживать этот небольшой, невзрачный кабинет, раньше он занимал кабинет большой — директора райторга; не удержался в нем, потому что распорядился доставить себе — в этот самый большой кабинет — шесть кожаных импортных пальто на меховой подкладке стоимостью более четырех тысяч рублей, которые тут же и распродал в кабинете нужным людям и родственникам, оставив полученные деньги как ни в чем не бывало в кармане. И лишь через месяц, когда эта история стала широко известной, он нашел силы расстаться с четырьмя тысячами. Но было уже поздно, и Андреев был вынужден расстаться и с большим кабинетом.
Шманева между тем действовала быстро, отобрав у Марины ее сумочки, вытряхнула перед Андреевым их содержимое: из «дамской», той, что побольше, — «беззаконные» товары на сумму, как синхронно она подсчитала, два рубля тридцать три копейки, а из маленькой — документы.
Юристы, осуществив потом каторжную работу, доказали: нескольких секунд достаточно было для серьезных сомнений в том, что товары похищены, и двух-трех минут, чтобы точно удостовериться, что куплены они в соседнем универсаме. Но для этого надо было на них хотя бы посмотреть.