Семейная реликвия

Я вижу, вы меня не понимаете… Постарайтесь, пожалуйста, понять. У людей бывает стыд за нечто, совершенное ранее, но есть еще и тайный стыд: за то, что ты должен был совершить и не совершил. Я испытываю оба стыда. Иногда видишь на улице человека с горестным, потрясенным или заплаканным лицом. Понимаешь, что надо подойти, узнать, помочь, и не можешь что-то перебороть в себе, а потом мучаешься, что не задал необходимого вопроса: „Что с вами?“ Я это испытываю часто. Отсюда и стыд — за то, что должен был совершить и не совершил.

Ну, это тема личная, лучше расскажу вам о детском доме. Несколько месяцев назад я познакомился ведь таксист контакты устанавливает мгновенно — с одной женщиной, она работает музыкальным руководителем в детском доме. Она рассказала, что не ладятся у них литературные праздники. Ну я и подумал: помогу ей по литературной части. Сочинил несколько текстов к разным юбилейным датам, а потом решил поехать к ребятам, посмотреть на них. В детском доме живут дети, которых судьба обделила самым дорогим: родителями, семьями. Если бы вы увидели, как они меня встретили. Кинулись, не хотят отпускать. И тексты мои читают наизусть. Поначалу испытывал лишь жалость к детям, а потом увлекся: стал с ними говорить о жизни, рассказывать о пассажирах, играть, и вот зачастил в этот детский дом, и душа моя в нем осталась, и теперь уже не мыслю жизни без него.

Лично я качество человека определяю степенью его ответственности. Низший уровень, это когда не отвечают даже за себя. Первая ступень: ответственность только за себя. Это, конечно, неплохо, но называть подобного человека интеллигентом — нелепость. Вторая ступень: это ответственность за родных, за семью. Тоже не интеллигент. А вот третий уровень ответственности — с него и начинается интеллигентность — ответственность за всю страну. Четвертый же, самый высший, так сказать, космический: ответственность за все человечество. По степени ответственности можно понять, с кем имеешь дело.

Помню давно, когда я работал в издательстве „Недра“, американский бомбардировщик потерял над океаном, недалеко от Испании, атомную бомбу. Зашел об этом разговор, и один редактор говорит: „Ну и что, это же не у нас“. И стал он мне ясен и виден со всех сторон, как на ладони. Это даже не третья степень ответственности за страну, а лишь вторая — за собственный домик, потому что третья неотрывна от четвертой, особенно сегодня. Нельзя думать о стране, не думая о человечестве.

Я отвечаю за все, что совершается на моем веку, и если даже я бессилен помочь хотя бы тем же испанцам, я все равно буду мучиться, как будто бомба упала на мою голову. Ответственность — это не только действие, но и мысль, и даже чувство. Я на старости лет стихи написал: „Чужих не бывает болезней и бед, за горе чужое ты держишь ответ“. Понимаю, что по форме они, как говорится, оставляют желать, но сутью дорожу…»

В истории морских путешествий известны занимательные сюжеты, когда моряки на парусных суднах направлялись для открытия одних земель, а открывали совсем иные, о существовании которых и не догадывались. Ценность открытия от этого, конечно, не уменьшалась.

Человеческая жизнь тоже своего рода путешествие по морю, недаром в старину судьбу называли «житейским морем». В этом «житейском море» Игорь Шенгер немало поплутал, поблуждал, ошибался, восклицал радостно: «Земля!», когда перед ним вырисовывались одни лишь голые камни пустынных безлюдных островов, но, наконец, нашел землю. Он нашел землю людей. И поэтому его путешествие — путешествие к людям — видимо, удалось.

Глава 3. Когда на Земле исчезают мамонты…

Зачем, начав с рассказа о конкретной дискуссии, я разрешил себе отступление в глубь человеческих судеб?

Потому что судьба — именно судьба, а не умозрительные теории — самый убедительный, более того, неотразимый аргумент для утверждения истинности или ложности тех или иных ценностей. Подавляющее большинство людей, разумеется, не философы, хотя о смысле жизни думают на том или ином уровне сознания почти все. Но хотя мы и не философы, у любого из нас есть собственная «философия жизни».

«Философия жизни» — это те внутренние психологические установки, которые определяют наше поведение в обществе, наш способ «охоты за счастьем» (если употребить широкоизвестную форму Стендаля).

Имеют ли отношение те судьбы, «лабораторию» которых я попытался раскрыть, к диспуту, развернувшемуся вокруг письма читательницы Л. Поповой о ее удачливом муже-репетиторе? Пожалуй бы, и не имели, если бы диспут шел на уровне элементарно житейском, в рамках бытового сознания. Но ценность дискуссии в том и состояла, что она постепенно поднималась на все более высокие мировоззренческие этажи.

На этих этажах решалось не только: хорошо или дурно созидать материальный и нравственный комфорт, думая больше о себе, чем об обществе, но и нечто более отвлеченное и в то же время существенное. Решался вечный вопрос о смысле жизни.

С самого начала дискуссия показала, что шкала ценностей и целей в советском обществе подверглась за последнее время определенным и, не будем этого уменьшать, весьма существенным изменениям. «Дискуссионный» герой — репетитор Попов, инженер Гаврилов, автослесарь Васька, — который еще несколько лет назад вызвали бы в печати единодушное осуждение, сегодня был окружен сочувствием и пониманием немалой части читательской аудитории.

Тут необходимо одно важное уточнение. Конечно, и раньше люди, подобные названным героям, пользовались определенными симпатиями. Новизна в том, что раньше эти симпатии было как бы непристойно высказывать открыто. Это были, так сказать, симпатии потаенные. Сегодня публичное выражение этих симпатий стало определенным симптомом нравственной и социальной жизни общества. Я не буду сейчас давать оценок: хорошо это или дурно, я лишь констатирую определенное явление.

Когда система ценностей и целей несколько перестраивается, весьма важно определить — что в ней изменилось, что осталось неизменным. Судьбы, о которых я рассказал во второй главе, говорят о неизменном: о том, что в системе ценностей некие идеалы и цели не подверглись изменениям.

Что же это за идеалы и цели?

Один из самых обаятельных образов русской литературы — образ чудака. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля, изданный в 1882 году, дает такое определение: «Чудак, чудачка — человек странный, своеобычный, делающий все не по-людски, а по-своему, вопреки общему мнению и обыку».

То есть естественны условия жизни, формирующие определенные мнения, естественны сложившиеся обычаи, и странны, неестественны люди, поступающие вопреки всему этому.

Старинное колоритное определение Даля отражало, бесспорно, глубоко горестный опыт дореволюционной народной жизни. Но и после революции, совершившейся в семнадцатом году во имя того, чтобы «обык» не был враждебен лучшим устремлениям человека, чудаки на нашей земле не перевелись. Изменилась «точка отсчета», более того, коренным образом перестроилась вся система жизненных ценностей, а чудаки остались. Более того, первым поколениям советских людей стали особенно близки и понятны чудаки, запечатленные Лесковым, Писемским, Короленко, Горьким, те странные, своеобычные люди, которые все время выламывались из нравственных и социальных норм дореволюционной жизни.

Но если раньше называли чудаками людей странных, экзотически-необычных, то теперь это определение лишилось оттенка острого недоумения, непонимания или неприятия. Чудаками стали называть людей духовно красивых, деятельных и бескорыстных, не лишенных разных человеческих странностей. Определение «чудак» начало наполняться изнутри обаянием, которого оно раньше чаще всего было лишено.

Но это вовсе не означает, что образ жизни чудака стал некоей социальной нормой. В этом случае он перестал бы быть чудаком. Нет, и в совершенно новых социально-нравственных условиях, в абсолютно иной исторической ситуации он оставался избранной натурой.