Семейная реликвия

Называя Ксению Александровну Говязову и ее мать «неудачницами», я умышленно становился на «традиционную», «житейскую» точку зрения, с которой «удача» рассматривается как яркий, с многочисленными внешними атрибутами успех. Я намеренно делал этот полемически заостренно для того, чтоб сам читатель переосмыслил, переоценил это понятие. Мне хотелось вызвать несогласие, опровержение умного, думающего читателя.

Конечно, я понимал, что немалое число «умных» и «думающих» поймут эту авторскую игру. Но нередко читатель бывает простодушен, как ребенок, и не хочет усматривать в тексте полемического или иронического подтекста. От подобного читателя я и получил одно из самых интересных писем.

«…Становится обидно за героев очерка: называя их „неудачниками“, вы набрасываете на них тень. Неудачник не пользуется симпатией, к нему относятся в лучшем случае снисходительно. В моем понимании неудачник это — безвольный, бесхарактерный человек, без определенной цели в жизни, без настоящих желаний.

Но разве можно видеть неудачника в одаренной, нравственно содержательной личности, которая не сумела себя реализовать в излюбленном деле по мотивам, вызывающим наше понимание и уважение. Например, человек мечтал стать пианистом, поступить в консерваторию, а тут… началась война. Выполняя патриотический долг он пошел добровольцем в действующую армию, был ранен, и мечта его оказалась неосуществимой. Но поскольку человек — существо разностороннее, источники творчества в нем разнообразны, то жизнь его может пойти по иному привлекательному руслу.

Вот и героиня вашего очерка: из нее не вышло музыканта, но она стала талантливым, душевным воспитателем детей. Разве это — не свершение?!

И я сама не вижу в себе неудачницу, хотя моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе, если бы в раннем детстве я не лишилась отца. Он был старшим братом и одновременно учеником одного из первых русских летчиков — Михаила Ефимова, завоевавшим славу еще на заре авиации. Отец не берег себя во время тренировочных полетов и умер от воспаления легких. Жена его — моя мать — осталась с детьми в бедности и нужде. Началась мировая война. Я была старшей из детей, должна была помогать матери, было не до учения, пошла работать. И лишь после революции я поступила на рабфак, потом получила высшее образование, техническое. Моя судьба — судьба страны: комсомолия двадцатых годов, индустриализация, пятилетки, потом Великая Отечественная война, работа на оборонных заводах, после войны — восстановление народного хозяйства. Я работала с энтузиазмом, от всей души, с верой, что делаю нужное дело. И думала все реже, что, может быть, техника — не мое поприще. Ведь в детстве я писала стихи, даже выпускала с подругами рукописный журнал. Учась на рабфаке, была рабкором, увлекалась журналистикой… И это увлечение гуманитарной сферой живет на дне души по сей день. Иногда мне задают вопросы: „Не кажется ли вам, что вы шли не той дорогой? Вам надо было учиться на филологическом или историческом факультете“. Может быть, и кажется. Но события и обстоятельства, которые формировали мою судьбу, не могли не быть сильнее меня.

Юношеские увлечения ожили во мне с новой силой на склоне лет. Я вышла на пенсию и вот уже долгие годы — ученый секретарь секции „История авиации и космонавтики“ на общественных началах, автор многих статей, очерков и даже книги „Соперники орлов“, написанной в соавторстве с журналистом. Она уже выдержала четыре издания. Оказалось, что я неплохой исследователь, получаю от этой работы не только удовольствие, но и наслаждение. Жизнь вошла или вернулась в русло, с которого она когда-то началась на заре дней. Материальных благ не добилась никаких, потому что ими не интересовалась и они меня не волнуют».

Свершение это или несвершение? Удача или неудача?

Поскольку автор письма назвала книгу, написанную ею в соавторстве с журналистом, то мне нет оснований скрывать ее имя. Это Евгения Королева, живет она в Киеве. В секции «История авиации и космонавтики», ученым секретарем которой она является, работают тридцать человек, тридцать энтузиастов, «испытывающих от разных исследований не только удовольствие, но и наслаждение».

Удача или неудача? Свершение или несвершение?

Эти вопросы не риторические, нет. Ответы на них формирует система ценностей человека, иерархия ценностей в обществе, ответы на них зависят от того, в чем видим мы самое капитальное и основополагающее в жизни, а что относит к второстепенному и малозначительному.

Не исключено, что кто-то совершенно серьезно, без полемического и иронического подтекста назовет Королеву неудачницей, потому что она «зарыла» в землю то, чем увлеченно жила в юности, и если это и дало всходы, то чересчур поздние и косвенные.

Но мне кажется, что эта судьба может послужить определенным социально-психологическим тестом для определения степени нравственного развития человека. Лишь эгоистическая сосредоточенность на себе продиктует утвердительный ответ на вопрос: «Неудачница?»

И дело не только в том, что этот человек разделил судьбу страны; самое существенное, что он разделил эту судьбу, не чувствуя себя жертвой, не ощущая «собственную персону» песчинкой в исторических бурях, осознавая достоинство и долг. И конечно, совсем немаловажно, что на «склоне лете она живет с удовольствием, с наслаждением даже. Неудачники никогда не наслаждаются жизнью. Даже достигнув тех благ, которые для Королевой несущественны, они страдают от зависти, от комплекса неполноценности, а иногда и от мук совести.

Я люблю людей непростой судьбы, долго искавших место в жизни, не раз очаровывающихся и разочаровывающихся, людей, которым вера в то, что они живут „как надо“, далась нелегко.

Вот одна из непростых, даже, пожалуй, странных судеб. Шофер такси в Ленинграде, Игорь Шенгер с той откровенностью, к которой располагает любая дорога, рассказал мне:

— Мой предок был в числе тех иностранцев, которые приехали в Россию при Петре Первом, он выращивал лекарственные растения. Мой дед был одним из пионеров исследования научных основ спорта, его портрет висит в Ленинградском институте физкультуры имени Лесгафта. Теперь — наберитесь терпения — расскажу о себе.

Я окончил горный институт, в который мне, наверное, не нужно было поступать. Меня захватила романтика странствий, оттеснившая в душе более коренные склонности. Я должен был стать геофизиком, но в год окончания института заболел туберкулезом. Болел я тяжело и переживал это как трагедию, а теперь рассматриваю эту болезнь как благо: если бы не она, я бы всю жизнь, наверное, занимался чужим делом. Когда болезнь чуть отошла, я стал работать редактором в издательстве и начал лепить — собирался поступить в художественное училище, но в это время в театральном институте начали готовить художников-скульпторов кукольного театра, и я поступил туда. Учился три года, пока не убедился, что настоящего таланта у меня нет. Тогда я ушел из театрального института, тем более что и материально тяжело было, а ведь можно жертвовать чем угодно ради большого таланта, а не во имя любительских наклонностей. Я стал опять работать редактором, но все больше чувствовал, что труд редактора в технической области не по мне, дело это неживое…

Рассказ моего спутника вызывал во мне все большее удивление. Ну и мятущаяся натура, думал я. Хотел быть геофизиком, рад, что не стал, увлекся искусством, понял: нет настоящего таланта, стал работать редактором в издательстве — разочаровался… Чем же в конце концов он увлекся по-настоящему, ведь, судя по всему, он в конце концов нашел себя. В чем-то он нашел себя в жизни, но в чем?

— …И я ушел в никуда, — рассказывал он дальше. — Кто-то, уж не помню, посоветовал мне поступить в автошколу. И я подался туда, как восемнадцатилетний мальчишка, учился, подрабатывал на овощной базе, окончил и стал работать таксистом. И поверите ли, мне понравилось, я я остался таксистом на всю жизнь. Сейчас, когда мне уже за пятьдесят, я иногда пишу рассказы, — ведь увидел в машине столько людей, переслушал столько историй! — начал делать и детские передачи для телевидения.