Страница 81 из 84
— Да… — протянул Андрей Константинович. — У тебя было более интересное лето, чем представлялось до сих пор. Развлекалась, как могла!
— Я была занята серьезным делом, но мне, действительно, было интересно — на кону стояло доверие, ты играл краплеными картами и так хотел выиграть. Я получала все удовольствия сразу! Кстати, хочу отдать должное твоему профессиональному чутью — в главном ты не ошибся, помощь была мне нужна. Не исключаю, что именно ты мне и помог.
— Рад за тебя, если ты получила то, что хотела — старался, как мог. Но ты ведь хотела получить больше?
— Андрей! Я не в претензии! Пара тестов шокирующего характера, и сказка про ведьм захотела стать явью. Реальность обслужила и твои фантазии. К слову сказать, вышло совсем недурно.
— Что же, задатки у тебя были, но совсем не обязательно было уезжать. Я не собирался больше надоедать тебе.
— Тебя, действительно, не оказалось на вокзале, но потом ты стал звонить моим родным и знакомым.
— Мне нужно было убедиться, что ты жива и здорова.
— Комплекс вины?
— Примерно так. Кстати, все твои питерские приятели — безбожные вруны.
— В таком случае, у тебя есть надежда стать моим лучшим приятелем.
— Надежды нет, я на пути к исправлению.
— Комедия ошибок и положений с прекрасным финалом — герой становится нравственным человеком!
— Это мне не грозит при всех стараниях.
— Не хочешь покаяться, раз уж сегодня выдался вечер откровений?
— Почему бы и нет? Ты была второй женщиной в моей жизни, на которой я хотел жениться. Первая погибла пять с половиной лет назад, когда я разрушил ее вполне счастливый брак. Она разрывалась между мной и своим мужем, и, кто был отцом ребенка, мы с ним так и не узнали. А тебе, девочка, похоже, я крепко сломал жизнь. Что-то не так во мне, Марина!
— Эта мелодия знакома мне до боли, во мне тоже что-то не так, и я уехала именно поэтому. Не стоит себя казнить сейчас, к тебе это имело только косвенное отношение. И я не считаю, что моя жизнь сломана, у меня сейчас временные трудности, не более.
— Косвенное! — тихо взбунтовался Андрей Константинович, — и я ни при чем! А был ли мальчик вообще?
— Был, но не ты. Помнишь «Алое и зеленое» Айрис Мэрдок? О молоденьком английском лейтенанте я смело могла сказать известными словами: «Мадам Бовари — это я». Я не завистница по своей природе, но все-таки смертельно завидовала тем немногим, кто обладал даром личной свободы. Не хватало ее во мне, как в том маленьком лейтенанте, а это так сильно мешает и в жизни, и в творчестве. Я слишком многого боялась, и правильный выбор, зачастую, приходил с опозданием, когда вопрос о выборе уже не стоял. Это всегда касалось только самого главного, а с мелочами я справлялась настолько успешно, что разыскать во мне раба редко кому удавалось. Однако ты сыграл именно на этом, и мне стало стыдно за себя. Пусть на пару часов, но я поверила в ту чушь, которой ты меня угостил напоследок, когда я пожаловалась на скуку. Ты ловко сложил ее из моих же кирпичиков, и я поверила дешевой пошлой истории, которой пугают во всяких антисоветских детективах. Отличный был performance!
— Ты зря считаешь, что я имею право бросить в тебя камень. К примеру, не будь я конформистом, я не смог бы заниматься тем, что меня интересует. Ты должна это понимать.
— Я сама бросила в себя камень, ведь речь шла не о том, что снаружи, это касалось только нас с тобой.
Я считала, что люблю тебя, но отказалась в один момент. Ты говорил, а я думала об одном — когда и как я убью тебя. Ты же понял это!
— Да, стало очевидно, что наша совместная жизнь будет взаимным уничтожением. В ту ночь ты представлялась мне ночным кошмаром, который нужно пережить и забыть, а погода, если помнишь, была нелетной, вот я и врезался перед неняйским мостом в столб. Обошлось без серьезных травм, но машину удалось отремонтировать только к вечеру следующего дня. Так что, я не мог встретить вас на вокзале в любом случае.
— Я боялась чего-то в этом роде той ночью, поэтому и хотела расстаться по-доброму. А потом на меня нашло, и я, действительно, возжелала тебе всяческого зла. Что было, то было…
— Я уже не судья тебе, Марина! Я слишком легко всегда брал на себя эту роль. Когда ты исчезла, мне стало понятно, что у тебя был слишком тяжелый день для такого финала, а я был попросту жесток. В другой день ты бы вряд ли поверила моей сомнительной истории. Знаешь, я был в тихом отчаянии от себя все это время. Не гожусь, и все тут…
— Другого дня у нас не было, другой жизни тоже. По приезду я позвонила вечером из Расторгуева удостовериться, что ты приехал. Я услышала твой голос, и уехала следующим утром… А то, что я кошмар, тебя еще покойная Евгения Юрьевна предупреждала. Считай, что тебе еще повезло!
— Нескладные мы с тобой люди, Марина Николаевна, ничьи… В этом ты оказалась права, — сказал он с такой грустной и окончательной твердостью, что дальнейшее обсуждение этого факта представилось его единственному собеседнику абсолютно бессмысленным. В комнате тут же воцарилась гробовая тишина, всегда поджидающая живых за ближайших углом, и сначала у нее был только бесприютный запах старого зимнего снега, а потом она зазвучала плеском холодных балтийских волн о корабль мертвецов, курсировавший этим мартовским днем у петербургских причалов с упорством швейного челнока.
— Ну, что ж, кто виноват — мы выяснили, а что делать — я тебе сразу сказала.
— Я не снимаю своей доли вины за двусмысленность ситуации, и, надеюсь, что мы в любом случае найдем достойный выход из нее, — сказал он, и торжественность этой фразы довлела приговору.
Грустно жить на этом свете, господа! Грустно, когда хоронят близкого и дорогого, а виноватых нет, и плачущих нет, и все так милы и внимательны, словно аккуратно примеривают друг друга к почетному месту на скорбном столе и сожалеют о случившемся. Так уж получилось! Прекрасная истина, тихий дружелюбный разговор — так уж получилось, и ничего не поделаешь. Все мы там будем, и ничего не поделаешь… Да, нескладно, нехорошо, несправедливо, но ничего не поделаешь, ничего не поделаешь, ничего не поделаешь…
И все одобрительно вслушиваются в шипящие звуки рефрена, потому что страшно признаться в главном — что ты сам лежишь там, на столе, полный сладкого сочувствия и еще более сладкого бездействия.
Одним словом — раскаялись, и я плавала в этом приторном сиропе, пока не ощутила внутреннее противодействие. Панночка открыла глаза, и чернота быстро затягивала ее туда, где вечно идут дожди, и сегодня так безнадежно и неотвратимо похоже на вчера и завтра, и меловой круг вокруг страхователя размывает еще до завершения окружности. Да, он готов выполнить свой долг и дочитать молитву до конца — только это никого не спасет, друзьями мы стать не сможем. Сейчас он предложит мне материальную помощь…
— Андрей! Тезис о моей загубленной жизни, которым ты тешил себя все эти месяцы, согласись, не слишком состоятелен. Я ведала, что творила, твоя роль незадачливого кукловода меня забавляла, и особых долгов передо мной у тебя нет.
— Марина! Я понимаю, что выглядел перед тобой не лучшим образом, но хотелось бы довести до твоего сведения только одно — что бы ты сейчас мне не сказала, мы все равно уедем завтра в Москву вместе со всеми твоими вещами. Разобидеться и уехать одному мне просто неприлично. Так что смелей, и лучше в кровь!
— А за что именно? — поинтересовалась я.
— К примеру, за это — если бы мы поженились тогда в Пакавене без всяких лишних слов, то все могло сложиться более удачно. Как считаешь, у нас был этот вариант?
— Что ж, признаюсь честно — те три дня, действительно, были лучшими в моей жизни, и я вовсе не сомневалась в искренности твоих намерений, иначе тебя бы здесь не было. Да, сейчас можно каяться до бесконечности, но, знаешь, мы устраивали друг другу неплохие розыгрыши, и я не хотела бы ничего менять.
Отличное лето, доктор, выдалось!
— Давай поужинаем! — сказал он после недолгого, но продолжительного молчания, — ты же знаешь, я могу простить женщине все, кроме пустых кастрюль.