Ось

— Если можно, окажи еще одну услугу, — сказал Брайан. — Еще одно имя. Роберт Адамс.

ЧАСТЬ III

НА ЗАПАД

ГЛАВА 15

Не сказав больше ничего — ни по-марсиански, ни по-английски, — Айзек погрузился в сон. Разбудить его было невозможно. Четвертые по-прежнему дежурили у его постели, но не могли понять, что с ним происходит и как ему помочь. Впрочем, физически его состояние как будто бы не внушало опасений.

Сейчас с ним сидела Сьюлин Муа. По щелочным пескам за окном тянулись закатные тени. Айзек спал уже два дня. С утра — как часто бывало в это время года — над горами разразилась недолгая гроза, с молниями и громом, но почти без дождя. К вечеру гроза прекратилась, прояснившееся небо сияло чистейшей бирюзой. Воздух пах свежо и терпко. Но мальчик все не просыпался.

От короткого дождя в песках на западе расцвели веретенообразные растения. Кто знает, может, там в пустыне ожило и еще что-то. Вроде зрячей розы Айзека.

Внешне Сьюлин выглядела как всегда спокойной. На самом деле ее охватывал ужас.

Айзек разговаривал голосом Эша.

Не то ли это, что в старину называли «страх и трепет»? Гипотетики — не боги в том смысле, в каком она понимала это простое, хотя и странно растяжимое слово. Но они могущественны и непостижимы, как боги. Ей не верилось, что они обладают сознанием и волей. Даже само слово «они» — ошибка терминологии, грубый антропоморфизм. Но когда «они» являют себя, естественное человеческое желание — сжаться, спрятаться, как у кролика при виде лисы, у лисы — при виде охотника.

«Второй раз в жизни, — думала Сьюлин. — Это мой личный крест — видеть это повторно».

Грудь Айзека вздымалась и опадала в такт его дыханию. Сьюлин то и дело задремывала, иногда проваливалась в сон — мгновенный и глубокий, — как бывало с ней только в детстве. Ей снилась тогда другая пустыня, где горизонт — совсем близко, а небо — темно-синее. Там тоже были скалы и песок. Из песка росло множество ярких трубчатых и угловатых растений, словно материализовавшиеся горячечные видения. И там тоже был мальчик. Не Айзек — тот, другой… первый. Более хрупкий, с более темной кожей, но с такими же странными глазами в золотых крапинках. Он лежал там, где упал, потеряв силы от истощения, и хотя рядом со Сьюлин было множество взрослых, она первой подбежала к нему.

Мальчик открыл глаза. Больше ему ничто не повиновалось: его туловище, руки и ноги обвивали сплетающиеся не то веревки, не то лианы. Эти безумные растения пригвоздили его к земле, а некоторые проросли сквозь его тело.

Он должен был быть мертв. Никто не выживет, если его проткнуть насквозь, как шашлык.

Но мальчик открыл глаза и прошептал: «Сьюлин…»

Она проснулась, сидя на стуле возле кровати Айзека и вспотев от сухого жаркого воздуха. В дверях стояла миссис Рэбка и смотрела на нее.

— У нас собрание в столовой, — сказала она. — Нам бы хотелось, чтобы вы тоже присутствовали, мисс Муа.

— Хорошо. Я приду.

— С Айзеком все по-прежнему?

— Да, — сказала Сьюлин, добавив про себя: пока по-прежнему.

Это не была кома — просто сон, но очень глубокий и длившийся много дней. Однажды вечером Айзек проснулся. Рядом не было никого.

Он чувствовал себя… странно.

Его чувства обострились. Ум работал не просто ясно, а яснее, чем когда-либо. Восприятие стало более четким и сфокусированным: ему казалось, что он мог бы, если б захотел, сосчитать все пылинки в воздухе, хотя комнату освещала только маленькая лампа возле кровати.

Ему нестерпимо хотелось на запад. Он чувствовал зов того, что там — вдали. Это нельзя было описать никакими словами из тех, что он прежде знал. Исполненность, окрыленность? Любовь? Жажда? Он был чему-то очень нужен. А это что-то — ему.

Он не собирался опять уходить из поселка. Не сейчас. Его первый, инстинктивный поход на запад не привел ни к чему, не считая встречи с розой, — и не было смысла повторять это, пока он не окрепнет. Лишь бы только выбраться из тесных стен комнаты. Вдохнуть воздух пустыни, почувствовать его кожей.

Он встал, оделся, сошел вниз по лестнице мимо запертых дверей столовой, где взрослые вели церемонную беседу, и вышел во двор. У ворот выставили охрану — видимо, чтобы не дать ему снова уйти. Поэтому он направился в огороженный сад.

Воздух был свеж, и сад предстал перед Айзеком во всей своей красе. Он шел между растениями по дорожке, вымощенной садовником Раджем. Суккуленты распахнули свои цветы, закрывающиеся в светлое время суток, — даже в слабом лунном сиянии они выглядели радужно-яркими. Под ногами, там, где пепел смыло дождем, шебуршали какие-то мелкие существа. Айзек нагнулся и потрогал ладонью почву. В ней ощущался накопленный за день жар.

Звезды над головой светились, как хрусталь. Айзек долго смотрел на них. Это были символы, реющие за пределами человеческого понимания, буквы, из которых слагались слова, из которых слагались предложения. И он уже почти понимал этот язык.

Айзек ощутил вибрацию, когда трогал землю сада. Снова взглянув под ноги, он увидел вдруг, как земля вздулась и пришла в движение. Червь? Нет, это был не червь. Это было нечто, никогда им не виданное. Оно медленно проступало из-под земли, как мясистый, поигрывающий суставами палец. Что-то вроде корня, но для настоящего корня растущее слишком быстро. Оно тянулось к руке Айзека, словно чуя ее тепло.

Он не испугался. Нет, разумеется, испугался, еще как. Человеческое его существо просто-таки замерло от ужаса. Айзеку захотелось отшатнуться и бежать — назад, в спасительный покой комнаты. Но над этим человеческим существом возвышалось теперь и обнимало его новое, бесстрашное и доверчивое ощущение себя. Нового Айзека этот бледно-зеленый палец не только не пугал — он был ему знаком. Айзек словно уже видел его когда-то, хотя и понятия не имел, что это такое.

Он позволил пальцу дотронуться до себя. Тот медленно обвился вокруг его запястья. Айзека это наполняло удивительной силой, и сам корень, казалось, тоже наполнялся силой от него. Он опять взглянул на небо, на сверкающие звезды. Каждая из них — солнце. Теперь у каждой было как бы знакомое лицо, свои цвет, вес, расстояние и идентичность. У них не было имен, но к чему имена? Он и так знал их все наперечет.

И, как принюхивающийся зверек, он снова оглянулся на запад.

Входя в столовую, Сьюлин отчетливо понимала две вещи.

Во-первых, здесь успели уже многое обсудить без нее, так что сейчас ее вызывали не для дискуссии, а для допроса.

Во-вторых, всеми владело одно чувство — даже не грусти, а скорби, словно все понимали, что прежняя жизнь подходит к концу. В этом можно было не сомневаться. Общине оставалось жить считанные дни. Она была создана с единственной целью — создать и вырастить Айзека. И эта история так или иначе должна была вот-вот закончиться…

Все или почти все эти люди, думала Сьюлин, родились до Спина. Как и большинство земных Четвертых, они были выходцами из академической среды, хотя в поселке жили также техники, помогающие обслуживать криоинкубаторы, механик, садовник. Они не походили на тех Четвертых, среди которых выросла Сьюлин… и все же это были Четвертые. От них так и несло «четвертостью». Та же преувеличенная серьезность, гипертрофированное чувство собственной значимости, неспособность взглянуть на себя со стороны.

Разумеется, собрание возглавлял Аврам Двали. Он пригласил Сьюлин сесть в кресло так, чтобы все могли ее видеть.

— Нам бы хотелось, чтобы вы дали объяснение некоторым вещам, мисс Муа, пока ситуация не стала критической.

Сьюлин сидела подчеркнуто прямо.

— Разумеется. Буду рада помочь чем смогу.

Миссис Рэбка, сидевшая за ближним столом по правую руку от доктора Двали, посмотрела на нее откровенно скептически: