Ось

— Наверное, с неделю не прибирали, — сказала она. — С таким комфортом они на уборке не разорятся.

Прах богов. Останки творений гипотетиков. Теперь это уже все так называли. В новостях мелькало множество сюжетов такого рода, но объяснить все равно никто ничего не мог. Может, это и было когда-то машинами или живыми организмами. Говорили, что в пепле попадаются полуорганические молекулы необычайно сложного строения.

За стенкой слышны были громкие голоса — в соседнем номере ругались на языке, похожем на филиппинский. Лиза достала свой телефон и стала дожидаться очередного выпуска новостей. Турк с подозрением посмотрел на нее и сказал:

— Ты не забыла?..

— Разумеется. Никаких звонков — ни входящих, ни исходящих.

— Завтра к этому времени мы должны уже добраться до деревни, — сказал Турк. — Лишь бы за ночь дорогу расчистили. Там мы, может быть, что-то узнаем наконец.

— Ты так веришь в эту… Диану? Или как там ее…

— Не то что верю. Во-первых, ей нужно рассказать о Томасе. Может, она сумеет ему чем-то помочь. Во-вторых, она давно знает всех здешних Четвертых. И возможно, даже знает что-то о твоем отце.

Она спросила, давно ли он сам связался с Четвертыми. Турк ответил, что и не думал с ними связываться. Просто Диана доверяет ему, а он — ей. Ему случалось оказывать ей кое-какие маленькие услуги. Именно она порекомендовала его Сьюлин Муа как самого надежного перевозчика. Больше ему сказать было нечего. Он никогда не стремился знать слишком много.

Лиза вновь взглянула на подоконник, на пыль.

— Теперь я чувствую, что во всем этом есть какая-то связь. Во всем этом бреде: пепел, Томас, землетрясения…

Новости начались с сюжета о подземных толчках, которые вывели из строя вышки и трубопроводы в Руб-эль-Хали.

— Ну, связь не связь, — сказал Турк. — Просто беда не приходит одна.

— Что?

— Была у Томаса такая поговорка: беды ходят троицей. Мы как-то раз нанялись на один сухогруз, в Малаккском проливе. Сначала машина забарахлила, пришлось стать на якорь и ее чинить. Потом ни с того ни с сего погода испортилась, налетел штормовой ветер. На следующий день погода была отличная, зато пришлось нам смывать из шланга с палубы малайских пиратов. У Томаса было такое мнение: случилась какая-то дрянь — смело жди еще двух.

Обнадеживает, ничего не скажешь, подумала Лиза.

Они легли спать вместе, но этой ночью им было не до любви. Оба все отчетливее понимали, что это уже далеко не палатка на озере, не безобидное приключение в горах. Вмешались силы посерьезнее. Пострадали люди. Что, если, думала Лиза, ее отец тоже ненароком провалился в какой-нибудь подобный колодец «трех бед»? Что, если с ним произошло то же, что с этим Томасом Джинном, другом Турка? Люди без имен… в фургоне без номеров…

Турк, как всегда, уснул, едва повалившись на матрац. Но Лизе нравилось просто лежать рядом с ним, ощущать его тепло. Перед сном он сходил в душ, и она, как всегда, опьянела от его запаха с легкой отдушкой мыла. Чувствовала ли она когда-нибудь нечто подобное с Брайаном? Едва ли. У Брайана и не было никакого особенного запаха. Если не считать его дезодорантов. Наверняка он даже чуть гордился тем, что ничем не пахнет.

И все-таки это несправедливо по отношению к нему. Он верит в жизнь по плану. Но это не значит, что он чудовище и злодей. Она прекрасно понимала, что лично он не причастен ни к слежке за ней, ни к похищению Томаса. Это игры без правил. А Брайан всегда играл по правилам.

У всего есть свои плюсы и минусы. Конечно, он не такой отчаянный, как Турк. Зато на него можно положиться. Он бы никогда не полетел в горы, не нанялся матросом на какую-нибудь ржавую, дырявую лохань. Зато если он что обещает, то обещает, а клянется, так клянется. Потому и было так трудно подводить с ним итоги их неудавшейся жизни. Она повстречала Брайана, когда готовилась к получению журналистского диплома в Колумбийском университете. Он в то время был младшим сотрудником ньюйоркского бюро УГБ. Ее подкупили его мягкость и обходительность. Она не сразу поняла, что он всегда был, есть и будет при ней, но никогда не будет с ней. Он был одним из запевал в хоре голосов, призывавших ее отречься от собственной истории, — поскольку на дне этой истории может оказаться невыносимая правда.

И все-таки он любил ее. Любил, не сомневаясь и не отступая. Утверждает, что до сих пор любит. Она открыла глаза и посмотрела на свой телефон, слабо мерцающий на тумбочке возле кровати. Накопилось уже несколько звонков от Брайана, она не ответила ни на один. Это тоже несправедливо. Слежка слежкой, но это неправильно. Надо будет поговорить об этом с Турком. Брайан такого не заслужил.

К утру движение по дороге было открыто, и они часа четыре ехали на север, обгоняя автобусы и маршрутки, размалеванные, как цирковые балаганы, а также грузовики с лесом, ширпотребом, нефтью, бензином. Потом Турк повернул к западу, на одну из разбитых дорог, избороздивших эту часть континента, словно морщины стариковскую ладонь.

И вдруг они оказались в необитаемой глуши. Экваторианский лес поглотил их и сомкнул за ними челюсти. Только теперь, вдали от города, от нефтеперегонных заводов, доков и причалов, Лиза почувствовала исконную чужесть этой планеты, ее вековую странность, так очаровавшую ее отца. Деревья, возвышающиеся над дорогой, как башни, густой подлесок, напоминающий папоротник, — все эти растения, для которых Лиза не могла припомнить и просторечных имен, не говоря уж о наспех придуманных книжных эквивалентах. Они явно имели отношение к Земле, их генокод содержал что-то исконно земное. Эту планету зарезервировали и засеяли жизнью гипотетики — чтобы сделать ее пригодной для землян. Но зачем?.. Их цели, безусловно, этим не ограничивались. Они мыслили в масштабе миллиардов лет. Сама эволюция видов должна была представляться их глазам — если, конечно, у них есть глаза— как в ускоренной съемке, чем-то вроде стремительной пантомимы.

Возможно, столь скоротечные вещи как человеческая жизнь для них вообще ничего не значат. Но, как ни странно, Лиза нашла, что эта мысль ей приятна. Она способна видеть и чувствовать то, что им не дано. Хотя бы эти странные деревья над дорогой и их колышущиеся тени на песке. «У нас свой смертный дар, — думала она. — Дар человеческого участия».

Солнечный свет дробился в перистых и игольчатых листьях. Нижний ярус леса кишел существами, так до сих пор и не научившимися бояться человека. Лиза ловила на себе взгляды то крохотных собачек, то полосатых «готи», то стаек мышей-паутинниц. Всех их называли обычно по аналогии с земными животными, хотя сходство бывало порой очень причудливым. В изумрудных тенях леса жужжали и стрекотали насекомые. Кого Лиза терпеть не могла, так это экваторианских ос, питающихся падалью. Они не кусались, зато были огромными и вонючими. Между мшистыми стволами роилась мошкара. Совершенно такая же, как в земных лесах.

Дорога была ужасной, и Турк ехал очень осторожно. К счастью, хотя бы пыли здесь почти не было, большую ее часть собрали кроны деревьев. Проезжая опасные места, Турк замолкал, а остальное время расспрашивал Лизу об отце. Она уже рассказывала ему об этом раньше. Но то было в прежней жизни. До пепла. До «троицы бед».

— Сколько тебе было, когда он пропал?

— Пятнадцать.

Ей только исполнилось тогда пятнадцать. Простодушная девчонка, цепляющаяся за американскую моду — в пику тому страшноватому миру, в который ее привезли, не спросив. И — о боже — у нее были тогда пластинки на зубах!

— А что говорила полиция?

— А что они всегда говорят?

— Ну, он не первый и не последний, кто ушел из семьи. Это же не преступление.

— Он не мог уйти. Он был не такой. Понимаю, все в подобных случаях восклицают: «Надо же — кто бы мог подумать!» А я была эдакая наивная и верная дочка. Я и представить себе не могла, что он может сделать что-то плохое мне или матери. Но дело не только в нас. У него было слишком много работы в университете. Если б он и задумал вести какую-то двойную жизнь, у него бы просто физически не было на это времени.