Прыжок над бездной

– Пока тружусь, пока в движении, пока верчусь – я устойчив. Но стоит мне замедлить движение – и чувствую, что свалюсь, – сказал Андрей.

– Ну, это я и по себе, брат, знаю. Да еще время такое. Трудное время. Гитлер в Германии к власти пришел. Вон там какие дела творятся. Компартию загнал в подполье, к войне готовится. Нам важно выиграть гонку, не отстать. А у меня радость сегодня, – сказал Чайкин без всякого перехода. – От сына письмо получил.

Балабанов знал, что Сережа живет в Москве, работает в Центральной парашютной школе. Вообще-то в свою жизнь Чайкин впускал скупо, не делая исключения даже для Андрея, который стал его лучшим другом.

Раздался звонок – сигнал окончания рабочего дня. За тонкой стенкой было слышно, как, прощаясь, один за другим уходят сотрудники. Последней ушла, четко стуча каблучками, Ниночка. Казалось, она кого-то ждала, но так и не дождалась.

– Чем тебе не пара? – произнес Чайкин, прислушиваясь к затихающим шагам. – Девка боевая, красивая. Хочешь, сватом твоим буду?

– Сам сначала женись, потом других сватай, – посоветовал Балабанов.

– Один – ноль в твою пользу, – подытожил Чайкин. Он налил из крана воды в чайник, поставил его на электроплитку. Эти вечерние чаепития стали у них с некоторых пор ритуалом.

– Кости не ломит к непогоде? – спросил Александр Христофорович.

– К этому я притерпелся.

– Что ни говори, а славно тебя подремонтировали в клинике, – сказал Чайкин. – Я тогда, в Крутоярске, когда ты буквально с небес на грешную землю свалился, подумал: не жилец.

– А оказалось – жилец, да еще какой! – глаза Балабанова блеснули. – Христофорыч, включи меня в группу участников соревнований в Тушино!

– Шутки шутить?

– Какие тут шутки.

– Не пущу.

– Сам уеду.

– Запру, Андрюха.

– Убегу, не удержишь. Ты меня знаешь, Христофорыч!

– Да пойми ты, чертушка! Я… ну, в конце концов, я отвечаю за тебя, – не находя других аргументов, воскликнул Чайкин. – А если ты, не дай Бог, погибнешь или снова покалечишься? Я же себе этого вовек не прощу!

– Вся наша жизнь – борьба, Христофорыч. Сам знаешь, не мне эти слова принадлежат. А ты что, не рискуешь каждый раз на испытаниях новых типов парашютов? Сам ведь прыгнуть норовишь.

– Ну, задал ты мне задачу… – Александр Христофорович наконец обратил внимание на неистовствующий чайник, выдернул из гнезда электрошнур, заварил крутой чай. – А с физикой-то как у тебя дела?

– Идут помаленьку. Скоро сессия, вернусь из Тушино – экзамены сдавать буду. Да ты мне зубы не заговаривай, Христофорыч, прямо говори: отпустишь добром или я своим ходом поеду?

– Езжай, прах тебя побери, – беззлобно выругался Чайкин. – Все равно, тебя и арканом не удержишь.

– Давно бы так. А то разбушевался… Бюрократ. Давай чай наливай.

Александр Христофорович достал из тумбочки две чашки, выставил их на стол.

– А может, ты и прав по-своему, – сказал он больше для своего успокоения. – Конструктор, в конце концов, должен отвечать за свой проект, я всегда так считал.

Москва оглушила Балабанова суетой, суматошностью. Ритм жизни показался здесь Андрею каким-то заполошным, нервным, не то что в Ленинграде.

Хотя стояло только начало августа, в столице чувствовалась осень. Частенько шли дожди, над крышами стлался холодный туман.

От КБ, в котором работал Балабанов, приехала довольно представительная группа. Специалисты-конструкторы, инженеры волновались – их продукция будет испытываться, как говорится, в полевых условиях, да еще в серийном масштабе.

Разместили ленинградцев хоть и в заштатной гостинице, зато неподалеку от Тушинского аэродрома. Поговаривали, что в соревнованиях будут участвовать представители более чем двадцати аэроклубов страны. Такого размаха воздушно-спортивных соревнований страна еще не знала!

Сам Александр Христофорович очень хотел приехать «посмотреть свою продукцию в деле», как он говорил, да и с сыном повидаться. Однако не сумел: в эти дни шел запуск нового образца в серию, и он дни и ночи проводил на опытном заводе.

До начала соревнований оставалось несколько дней, и Балабанов решил пойти посмотреть Тушино. Аэродром показался ему огромным. Оживленные группы людей ходили по полю, что-то обсуждали. Больше всего Андрея удивило, что среди них было немало женщин, тоже в летной форме.

Вдали стояли самолеты различных типов, но все свои, отечественные, и сердце Андрея забилось гордостью. «Покоряем воздушный океан, – подумал он. – Есть в этом деле и моя частица, пусть небольшая». Предъявив на входе пропуск участника соревнований, Балабанов долго бродил по летному полю, рассматривал постройки-времянки, разметки для прыжков на точность приземления. Прошло несколько часов, он устал и проголодался. В Тушино ни столовой, ни хотя бы кафе не оказалось, и он отправился в центр. А в голове все еще царила предпраздничная суматоха огромного летного поля. Да, именно предпраздничная! Ощущением праздника было насыщено все – яркие лозунги и транспаранты, веселые молодые лица, улыбки. Не раздумывая, Балабанов свернул в кафе, расположенное в подвальчике. Поскольку началось обеденное время, все места были заняты. Весело щебетали стайки продавщиц из окрестных магазинов, немало народу было в летной форме.

Заметив в углу за столиком свободное место, Андрей занял его. Высокий плечистый парень в летном комбинезоне сосредоточенно изучал меню. Парень сразу напомнил Балабанову кого-то, но кого именно – он понять не мог. Между тем его визави бросил на него рассеянный взгляд и протянул меню:

– Прошу!

– Уже изучили? – вежливо спросил Андрей.

– Видно, что вы не местный, – улыбнулся парень. – Здесь в меню пишут много чего, но скорее всего – для уважаемых товарищей потомков, которые по таким документам будут изучать наше время. А на поверку… – не договорив, он махнул рукой.

Голос парня показался Балабанову тоже странно знакомым. Что за наваждение?

– Неужели так уж печально обстоит дело? – спросил Андрей, чтобы еще раз услышать этот голос и проверить одну смутную догадку.

– Вы о чем?

– О меню.

– Печальней не бывает!

– А вдруг сегодня ошибетесь?

– Держу пари, что нет.

– На пару пива! – подзадорил Балабанов.

– Идет, – охотно согласился парень и протянул широкую, как лопата, ладонь.

Подошла официантка.

– Девушка, мне, пожалуйста, на закусочку… – начал Балабанов, ведя пальцем по раскрытому меню.

– Сосиски и чай, – оборвала его официантка. – Больше ничего нет.

На их дружный хохот обернулись за соседними столиками.

– Я не сказала ничего смешного, молодые люди, – обиделась официантка. – А если вам закусочка нужна, в ресторан ступайте.

В ожидании сосисок сотрапезники разговорились.

– В воздушных соревнованиях, наверно, участвовать будете? – спросил Балабанов.

– Точно! Как догадался? – удивился парень, переходя на «ты».

– Ну, как сказать… По общему виду.

– Ничего, что я на «ты»? Привык в школе. У нас там все – как одна семья.

– Конечно, – рассеянно произнес Андрей, думая, как поделикатней продолжить расспросы. – Значит, ты москвич?

– Считай так. А ты?

– Ленинградец.

– Здорово, – улыбнулся парень. – Знаешь, с Ленинградом у нас самая тесная связь. – Парень внимательно посмотрел на него: – Ты не из парашютного КБ?

– Угадал.

– Продукция у вас – отменная, высший класс! – похвалил парень. – Наблюдать за парашютами своими приехал?

– И прыгать тоже.

– Ну да, – усомнился парень. – А мне показалось, ты вроде прихрамываешь.

– Есть немного, но это не помеха.

– Я ведь и сам… – не договорив, парень умолк.

Официантка принесла сосиски и чай, они быстро расправились с едой.

– Что ж, теперь нам остается представиться друг другу, – сказал парень, поднимаясь и с грохотом отодвигая стул. Когда он встал, слегка повернув голову, последние сомнения у Балабанова исчезли: так поворачивал голову только один человек в мире. Правда, тогда он лежал на больничной койке, и небольшой поворот головы был единственным доступным ему движением.