Страница 44 из 79
— Показания в норме, — доложили ей.
— Инъекции готовы?
— Так точно, госпожа.
— Давайте. Будем проводить интенсивную медикаментозную терапию. Нам не нужно бесконечно промывать рану и вымывать весь фибрин, который естественным образом блокирует воспаление, — объяснила Джин генералу. — Русские предъявляют к такому методы претензии, мол, антибиотик убивает иммунитет, а для чего тогда у нас иммуномодуляторы? После терапии мы его восстановим, а вымывание фибрина способно очень эффективно любое местное воспаление брюшной полости превратить в гнойный перитонит со смертельным исходом. К тому же не надо забывать о традиционном стремлении природы к герметичности. Она не любит никаких дырок и никаких инородных предметов в теле. Резиновые трубки, находящиеся в организме неделю, а то и больше, вызывают естественную реакцию отторжения. Организм тратит силы на борьбу с инфекцией, которую они выделяют, ведь никакую трубку нельзя полностью сделать стерильной. Подобные методы только задерживают процесс заживления и вызывают осложнения.
— Я прошу прощения. Приехала госпожа аль-Асад. Она уже здесь, — заглянул в операционную адъютант аль-Мас.
Джин повернулась. За стеклянной стеной операционной она увидела высокую женщину. Постарше ее, лет, наверное, пятидесяти. Одета она была в строгий черный костюм, поверх которого накинут белый халат. Волосы аккуратно собраны в узел на затылке, и на висках — ранняя седина. Лицо ее, пожалуй, не отличалось особой красотой, но оно обладало какой-то скрытой притягательностью. Что-то завораживало взгляд в этом волевом, почти мужском очертании подбородка, красивом разлете темных бровей и по-арабски высоких, заметных скулах. Особенно выделялись глаза. Большие, темные, похожие на глаза лани. Бушра смотрела то на начальника госпиталя, активно жестикулировавшего перед ней и что-то рьяно объяснявшего, то в операционную. В ее взгляде, коротком, мимолетном, Джин разом прочла и любовь, и обеспокоенность, и желание сделать все возможное, чтобы спасти человека, который был ей так дорог.
— Скажите госпоже аль-Асад, я заканчиваю буквально через несколько минут, — приказала Джин адъютанту. — Скажите, операция прошла успешно, мы все успели вовремя, и буквально в данную минуту она сможет увидеться с мужем.
— Скажите, я очень рад ее приезду, и что нам повезло с таким хорошим доктором, — сказал Шаукат, с нежностью взяв руку Джин в свою.
Молодая женщина тут же ее высвободила.
— Вашей жене будет неприятно видеть такое, господин генерал, — заметила Джин с искренним смущением.
— Бушра знает, мои чувства к ней уже не те, — ответил генерал, неотрывно глядя на красавицу. — Мы договорились сохранить дружбу и политически поддерживать друг друга, но не больше.
— Мне кажется, ваша жена на самом деле не думает подобным образом. Она так переживала за вас и старалась, что ее отношение обычной дружбой трудно назвать, господин генерал, — заметила Джин, снимая маску и перчатки.
— Вы проницательная. Бушре и правда трудно смириться, — покачал головой Шаукат.
— Вы можете пригласить супругу генерала. Скажите, все позади, — разрешила Джин ассистенту.
Сирийский доктор вышел вслед за аль-Масом, а через минуту Бушра аль-Асад стремительно вошла в операционную. Джин скромно отступила в сторону. Когда сестра президента подошла к мужу, она и вовсе вышла из палаты.
— Вы можете отдохнуть здесь, в специальной комнате, — неожиданно любезно пригласил Джин начальник госпиталя. — Может, чашку кофе? — совсем уж дружелюбно спросил тот.
— Не откажусь, — сказала Джин, устало опускаясь на диван и закрывая глаза. Голова кружилась от напряжения последних часов. Чего ей только не пришлось пережить после того, как она пересекла границу Сирии, а прошло всего лишь немногим больше суток. Молодая женщина уже сделала сложную операцию сирийскому генералу, оказала помощь изуродованной кипятком женщине, о ножке младшей дочери Абии на этом фоне даже и вспоминать не стоит. Так, легкая разминка, и будущее миссии еще неизвестно.
— Я могу что-то сделать для вас? — неожиданно услышала она рядом с собой голос Бушры аль-Асад.
— Вы слышите? Вы устали?
— Да, я устала и, кажется, задремала. Простите, — извинилась Джин, поспешно вставая.
— Нет, нет, сидите, — Бушра усадила ее на место. — Подайте мне стул, — приказала она начальнику госпиталя, который так и застыл на месте с чашкой кофе в руках.
— Одну минуту, — сказал тот и подставил стул, чуть не расплескав кофе.
— Пейте, вам надо восстановить силы, — сказала Бушра, забрав у него чашку и передавая ее Джин. Потом, поправив стул, она села напротив.
— Скажите, я могу забрать мужа в Дамаск? Это возможно? — серьезно спросила Бушра.
— Я считаю, перевозка вполне реальна, — деловито начал сирийский полковник за ее спиной.
— Помолчите, я не вас спрашиваю, — оборвала его Бушра, сидя вполоборота.
— Я не думаю, госпожа, что сейчас это возможно, — ответила Джин, отпив кофе, горячий и по-сирийски очень сладкий. — Точнее, начальник госпиталя прав, — она взглянула на притихшего сирийца. — Теоретически можно перевезти, но если ситуация — политическая, военная, любая, — позволяет, я бы оставила генерала здесь еще хотя бы дня на три. Надо убедиться в реальном подавлении гнойного воспаления, — задумчиво продолжала она. — Для этого необходима интенсивная терапия антибиотиками, а затем снижение интенсивности и применение иммуномодуляторов. Я не уверена в качестве дамасского лечения, вы сами знаете, госпожа. Там соберутся важные медицинские начальники, и если температура неожиданно поднимется, что не исключено, и начнется абсцесс, они легко смогут вскрыть рану и уничтожить все наши старания. Надо подождать три, максимум пять дней для необратимости процесса, — заключила она, — тогда я смогу точно сообщить вам о положительном результате лечения. Дальше его уже можно лечить если не в домашних, то фактически в амбулаторных условиях, по заранее составленному плану.
— Как с вами легко говорить, — улыбнулась Бушра. — Вы очень многое знаете и не боитесь сказать правду. Я устала от бесконечных намеков, недоговорок, обманов, — она сердито взглянула в сторону начальника госпиталя, — от непонятных ситуаций. Понимаете, все боятся взять на себя ответственность и поставить диагноз. Так они загубили моего отца, — неожиданно резко сказала Бушра. — Они боялись подойти к нему, дать лишнее лекарство, постоянно все валили друг на дружку и думали только о собственных жизнях. Врачи просто бежали из палаты. Бедная мама, она просто не могла их заставить лечить отца. Его можно было если не спасти, то, по крайней мере, значительно продлить жизнь. Тогда, возможно, происходящее могло не случиться. Отец бы не позволил ничего подобного. Впрочем, что уж говорить, — она махнула рукой, — все катится в пропасть. Брат настаивает, — Бушра, похоже, имела в виду президента, — чтобы я перевезла Асефа в Дамаск. Как вы правильно сказали, по совету высших медицинских чиновников. Им не терпится получить больного в свои руки, но я обещала Башару самой принять решение, без всяких указок сверху. Если вы мне советуете оставить Асефа здесь, я так и сделаю. Ничего, подождут. Его жизнь и здоровье для меня дороже.
— Я полагаю, мудрое решение, госпожа. Тем более в сложившихся обстоятельствах, — кивнула Джин и, неожиданно перейдя на французский, добавила:
— Мы не знаем, какие интересы будут преследовать те, кто станет его лечить. Чьи приказы они начнут выполнять. Опасность не за горами.
Джин знала, Бушра, как и все дети в семействе Асада, понимает французский язык, в отличие от начальника госпиталя. Именно к этому она и стремилась. Бушра несколько мгновений смотрела на нее с удивлением, потом ответила так же по-французски:
— Я тоже думала именно так. Рада пониманию с вашей стороны. Сейчас мужа перевезут в палату, ведь ему требуется отдых после операции, — продолжила она уже по-арабски. — Я оставлю рядом с ним верного мне человека. Он будет следить, чтобы строго выполнялись все ваши предписания. Вас же я хотела пригласить перекусить вместе со мной, а потом вам надо отдохнуть. Я прикажу выделить комнаты в резиденции, где я остановлюсь. Там вам предоставят все требующиеся удобства.