Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 55 из 60

– Обнаружатся, уж поверьте! После приема пищи. Только допустите к удалению…

Но ответственное лицо было неумолимо:

– Подвоз пищи временно приостановлен.

Петух завозился в кустах, выказывая нетерпение:

– То ли еще будет, Штрудель.

Выглянул из подъезда тот, что пониже ростом и должностью, поинтересовался услужливо:

– Вызывали?

– Вызывал, дорогой, вызывал, – тот, что повыше. – Как там у нас с эпитафиями?

– С эпитафиями у нас плохо.

– Вот и хорошо, вот и отлично. Бери бумагу, будем составлять. Чтобы щемило, щипало, хватало за душу.

– Так ведь… некому пока.

– Что значит – некому? Сегодня некому, а завтра навалом. Бери ручку, пиши разборчиво: «Здесь лежит…» А кто у нас здесь лежит?

– Кого прикажете, того и положим.

Огляделись по сторонам.

Увидели Штруделя с петухом.

– Положим мы с тобой вот этого.

– Вас понял. «Путник, остановись! Здесь лежит гражданин N».

– Это лучше. Уже щемит, но еще не щиплет.

– Знаю! Видел! «Спи спокойно, гражданин N. Ты уже дома, а мы еще в гостях».

– Кто дома? – спросил Штрудель.

– Ты дома.

– А вы где?

– А мы в гостях.

– У кого?

– У себя.

– М-да… – хмыкнул тот, кто повыше. – Оно, конечно, щемит и щиплет, но за душу еще не берет. Придется доработать.

– Нельзя ли и меня? Под эпитафию? – спросил заморыш. – После приема пищи?..

Ответили категорически:

– Нельзя.

Ушли в подъезд.

К неотложным своим обязанностям.

– Что теперь? – спросил Штрудель.

Петух произнес торжественно:

– Друг мой! Наступил час проверки. Экзамен тебе, Штрудель! Насколько уяснил обычаи здешней жизни.

Распахнулись призывно двери учреждения.

Пропустили в вестибюль мимо строгой охраны.

На доске объявлений красовалось крупно: «Сотрудникам, которые не прошли мутацию! Последнее предупреждение!»

Мимо пробегали двое.

Шумно переругивались.

– У вас план не выполнен. По анабиозу. За прошлый месяц.

– Как же его выполнишь? Как? Когда и без того… Проявления духа – не замечаемы.

– Ничего не знаю. План спущен.

Убежали, доругиваясь.

Петух предупредил:

– Приготовься, Штрудель. Твоя очередь

Вышел в вестибюль мужчина при явном замирании жизненных сил, закрепил на доске рукописное объявление: «Завтра! После работы! Дрессировка легавых собак».

Штрудель поднатужился, без особого желания вошел в роль.

– Гражданин, – сказал строго, – вы не прошли еще мутацию?

– Не прошел, – согласился без охоты.

– Оно и видно. Снимите ваше объявление. Запишите иначе: «Завтра! После работы! Дрессировка легавых собак. После дрессировки – лекция о международном положении».

– Я возражаю, – сказал мужчина, не прошедший еще мутацию.

– Странный человек! – возмутился Штрудель. – С ним советуются, а он возражает.

Прикинул открывающиеся перспективы, мечтательно посмотрел вдаль:

– Можно и так… «Завтра! После работы! Первое: международное положение. Второе: дрессировка легавых собак. После дрессировки танцы».

– Зачем охотникам танцы?.. – спросил мужчина в ускоренном замирании чувств.

– Танцы – обязательно, – поучительно произнес Штрудель. – Где международное положение, там и танцы. Иначе к вам охотники не придут. Не такие они охотники, как кажется.

– Я не согласен, – снова сказал мужчина, привалившись к стене.

Штрудель всплеснул руками:

– Надо же! С ним советуются, а он не согласен… Можно, конечно, иначе, совсем будет хорошо. «Первое: международное положение. Второе: дрессировка легавых собак. Третье: разбор персонального дела».

Тот растерялся:

– Какого еще дела?..

Штрудель:

– Вам виднее. Подберите охотника, который не товарищески относится к собаке, проработайте его.

– Охотникам это не нужно! – тоненько закричал мужчина.

– Кто дал тебе право говорить от имени охотников? – сощурился Штрудель, как взял на прицел. – А впрочем, давай так: «Завтра! После работы! Лекция о международном положении. После лекции – разбор персонального дела: морально бытовое разложение. После разложения – танцы. Легавые собаки на лекцию не допускаются».

– А где дрессировка?.. – прошептал мужчина, и на этом его жизнедеятельность закончилась.

– Никакой дрессировки, – твердо заявил Штрудель. – Мы не можем идти на поводу у легавых собак.

– Я про-тестую…

– А ты, братец, склочник. С ним советуются, а он протестует и протестует.

Мужчина уходил по вестибюлю на подламывающихся ногах. Штрудель с жалостью поглядел вослед, спросил напоследок:

– У вас сколько легавых собак?

Ответил, не оглядываясь:

– Ни-сколько...

– А охотников?

– И охот-ников…

– Нет у них собак, – подтвердил петух. – Охотников тоже нет.

– Это ты соорудил?

– Я, всё я. Экзамен выдержан, Штрудель. Я тобой горжусь.

– Теперь домой? За угол?

– Теперь в тюрьму.

3

Шли рядом.

Осматривали окрестности.

Кавалер ордена произнес в огорчении:

– «Народ можно заставить повиноваться, но нельзя заставить понять – ради чего...»

– Это мне известно, – откликнулся Штрудель. – Это я припоминаю.

– Многие припоминают. А что толку?

Тут оно и случилось, еще одно приключение.

– Стоп! – приказал петух. – Вот он, странноприимный дом. Приют для неисцелимых.

Табличка у подъезда.

Швейцар на входе.

Строг. Деловит. Неуступчив.

Спросили:

– Заглянуть можно?

Ответил:

– Заглянуть нельзя.

– А поселиться?

– Не возбраняется.

– Мы подумаем, – сказал петух.

– За вас подумают, – сказал швейцар. – Тогда и поселят.

А некто уже бежал по улице.

Петлял, запутывая следы.

Встал перед швейцаром.

– Фамилия? – спросил тот.

– Небесталанный.

– Род занятий?

– Небезрезультатный.

– Образ жизни?

– Небезупречный.

– Ход мыслей?

– Непозволительный.

– Годишься.

Подал знак.

С верхнего этажа скинули веревочную лестницу.

Небесталанный шустро полез наверх, и швейцар пояснил:

– Новенький. Поспеет к обеду.

– А если обратно? Тоже по веревке?

Усмехнулся:

– Обратно им незачем. Только туда.

Небесталанный высунулся из окна в казенной робе, выговорил слово, которое залежалось:

– В каждом алфавите своя буква «А». В каждой голове своя академия. Пиджаки бывают однобортные и двубортные. Трехбортных пиджаков не бывает.

Распахнулось другое окно.

Выглянула женщина с казенным чепчиком на голове. С номером на груди.

Заговорила горячо:

– Не согласна. Категорически. Ибо существует один только алфавит, и он наш. Одна академия в головах – тоже наша. А пиджаки бывают такие, какие выдадут.

Распахнулись иные окна, прокричали оттуда в порыве усердия:

– Вменить непременно…

– Всем и каждому…

– Дабы по четным дням…

– Размышляли о благостной руке правителя…

– Отдыхая по нечетным…

– От столь высоких размышлений…

– Всё, – сказал швейцар. – Теперь начнется. До ночи не утихнут.

Штрудель подивился:

– Как вы такое допускаете?

Ответил несмышленому чужеземцу:

– Сажать – тюрьмы перегружать. Плодить негодующих. А тут – выговорились, вкусно поели, разошлись по палатам.

– Не влияет ли это на прочих горожан?

– У нас не повлияешь. Всякому известно, что эти, в приюте, умом повредились, – кто станет слушать?

– Выбраться отсюда можно?

– Выберешься – обратно прибежишь.

Петух взмахнул крыльями, кукарекнул восхищенно:

– Кок-а-дудль-ду!.. Не поселиться ли тут, друг Штрудель, среди предающихся потехе?

– Нет, – отрезал швейцар, как оттолкнул. – Вас ожидает иной приют.

4

Шел мимо городской юродивый в непристойных одеждах, шел – бормотал, в отчаянии хватался за голову:

– «Нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань он хочет приплыть…»