Дикий восторг (ЛП)

— Постой-постой, притормози, пылающая попка! — вскакиваю я с края. — Ты говоришь, что твой бойфренд поцеловал меня?

— Я не знаю, поцеловал? — она наклоняет голову на бок. — Я доверяю словам Эйвери, даже если не могу ее простить, но твоей памяти я доверяю больше. Ты должна попытаться ее вернуть. Тогда мы обе узнаем правду.

— Если он меня поцеловал, ты должна… ты должна порвать с ним! Он подонок! И больше никогда со мной не разговаривай. Я еще хуже.

София смеясь, встает с края и кладет руку на мое плечо.

— Все в порядке. Откуда ты могла знать, что у него есть я? Ты была новенькой, а обо мне он много не говорит.

Внезапно моя голова начинает пульсировать, боль взрывается в области лба. Я с трудом дышу и массажирую виски, когда болезненные воспоминания возвращаются в изобилии. Лицо Джека, которое смягчается, когда он говорит о Софии. Шкатулка для сигар. Письмо с ее подписью. Его злость за то, что я сунула нос не в свои дела и попыталась узнать о Софии, настолько ощутима и холодна, что я чувствую себя насквозь промерзшей. Что-то, что произошло в средней школе. Бейсбольная бита. Поцелуй. Кто-то меня целует (Джек?), и осознание того, что у него есть София, все время звенит в моей голове.

— Айсис, ты в порядке? — нежно спрашивает София. Я обхватываю запястье девушки и сжимаю ее тонкую хрупкость своей рукой.

— Он говорил о тебе, — произношу я. — Я только что вспомнила. Господи, он не говорил о тебе много, но когда говорил… он был таким гиперопекающим. Таким колючим. Он хотел убедиться, что никто не причинит тебе боль. Он хотел… он хотел защитить тебя. Однажды я пыталась прочитать твое письмо, ну, то есть, я вломилась в его дом, чтобы сделать это, но, клянусь, только с хорошими намерениями. Он хранит их все в шкатулке из-под сигар своего отца в комоде. Они все в идеальном состоянии, можно сказать, что он заботится об этих письмах больше, чем о собственной жизни. Он застал меня, читающую одно из них, и так разозлился, я даже подумала, что он буквально зарубит меня. Зарубит меня вопросом. Вопросом: «ты хочешь умереть быстро или медленно?».

Лицо Софии розовеет, и она опускает взгляд на землю.

— Он любит тебя, София, — медленно произношу я. — Никогда не сомневайся в этом. Я, конечно, не помню большую часть о нем, но есть обрывок, который я только что вспомнила, и мои кишки без единого чертова сомнения говорят мне, что он любит тебя. А мои кишки никогда не ошибаются. Ну, за исключением тех случаев, когда у меня диарея. Вот тогда они действительно очень, очень ошибаются.

София поднимает свои глубокие, синие глаза, которые заволокло пеленой слез, сдерживая смешок.

— Прости. Я не хотела обвинять тебя или кого-то другого. Я просто… иногда я так долго общалась с ним, что мне даже больше нечего было ему сказать. А с тех пор как ты перевелась в его школу, его письма… — Она пристально осматривает мое лицо, будто пытается прочитать что-то по моему выражению. Затем качает головой. — Извини. Неважно. Спасибо.

Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще более глупое, она выходит за дверь и, перепрыгивая через ступеньку, оставляет меня ветру и птицам.

Я смотрю на свои руки. Воспоминания были такими живыми. Запах жаркого, которое готовил Джек. Лицо его мамы, ее картины. Их собака — Дарт Вейдер. Комната Джека: запах сна, парня, меда и мяты, запах настолько знакомый, что успокаивает меня.

Успокаивает?

Я гримасничаю и выбрасываю эту мусор-мысль в мусорную корзину мозга, где ей и место. Этот чувак, безусловно, придурок. Он поцеловал меня, когда у него была девушка! Меня! Я даже не достойна поцелуя! Я и близко не могу сравниться с кем-то вроде Софии. У него была София, а он поцеловал меня, так что он не только придурок, но еще и слепой идиот.

Я перепрыгиваю через ступеньку, когда возвращаюсь. Прохожу холл, но Софии здесь нет, поэтому я направляюсь обратно в свою комнату, прокручивая в голове хреновые события, с которыми я только что столкнулась. Когда поворачиваю за угол, меня снова настигает запах Джека. И я яростно трясу головой. Уххх. Что бы между нами ни было, все закончилось. Как только я выясню детали, мое прошлое уйдет в хранилище мозга и больше никогда оттуда не вернется. София очень милая. И она моя подруга. Ну, или вроде того.

А Джек единственный, кто у нее остался.

— Кроме того, он мне даже не нравится. Я даже его не знаю. Как может нравится основанная на углеродах платяная вошь?

— Кто основанный на углеродах?

Я поднимаю взгляд и вижу Рена, стоящего у моей кровати и держащего стопку бумаг. Его зеленые глаза сияют за стеклами очков в роговой оправе, а растрепанные волосы выглядят еще более небрежно. Как только я понимаю, что это он, раскрываю объятья и бегу к нему, но когда замечаю, что эти бумаги не что иное, как письменные задания по математике, отхожу к стене.

— Что это? — шепчу я осуждающе. Он моргает.

— Составленные для тебя задания по алгебре?

Я шиплю и выгибаю спину. Рен вздыхает и кладет бумаги на столик у кровати, рядом с вазой засохших подсолнухов, которые принесла мне мама.

— Если хочешь окончить школу вместе с нами, тебе иногда придется заниматься.

— Конечно, но если ты не обратил внимания, я определенно не тот человек, который следует общепринятым традициям народных масс. Кроме того, в нашем выпускном классе приблизительно четыреста человек, а мне, может быть, нравятся только трое. Ты один из них. Кайла вторая. — Рен выжидающе смотрит на меня. — И Мальчик-нож!

Он выдыхает.

— Как я понимаю, ты еще не полностью выздоровела.

— Как ни странно, но я здорова! Так что теперь я могу задать тебе один крошечный вопросик! — Я хватаю его за воротничок. — Почему ты ничего не сказал мне про Джека?

На секунду его лицо застывает от шока.

— Ты казалась такой травмированной, Айсис! Как я мог сказать тебе про него, когда ты лежала на кровати с этой огромной, окровавленной повязкой на голове? Я просто был рад, что ты жива! Мы все были рады!

— Да, конечно, я ценю, что осталась жива и все такое, но ты не учел одну малюсенькую часть: я-люблю-свой-мозг-и-хотела-бы-знать-что-происходит-с-ним-во-все-времена-болван!

— Слушай, извини, ладно?

Я отступаю. Рен снимает очки и потирает глаза.

— Это моя вина. Я… опасаюсь девочек в нестабильном состоянии. Не знаю, как им помочь. Я никогда этого не знал. Все, что я делаю — только причиняю им боль. И еще София находится в этой же больнице. Прости. Я полностью ушел в себя и забыл о тебе. — Я чувствую, как из моего тела улетучивается гнев, когда Рен робко ухмыляется. — Ты действительно… я не говорил тебе, как сильно ты мне помогла. Но это так. Ты действительно это сделала. До того как ты появилась, я лишь поверхностно дружил с людьми. Я не чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы узнать людей такими, какие они были на самом деле. Меня устраивало то, что я нравился им лишь поверхностно. Но затем появилась ты. Мне очень жаль. Я не хотел причинять тебе боль, и поэтому ничего не говорил. Хотя должен был. Извини.

После недолгого молчания я, наконец, легонько ударяю его. В ухо.

— Иди сюда, кусок дерьма! — Я захватываю его голову под мышку и потираю ее костяшками. — Думаешь, ты такой крутой, когда беспокоишься обо всех, как молчаливая, переживающая, бородавчатая задница. Я тебе покажу…

— Кхм.

Я поднимаю голову и вижу Софию. Рен бледнеет до самых корней волос и за долю секунды вырывается из моего захвата.

— С-София, — заикается он.

— Рен, — улыбается она. — Рада тебя видеть. Талли скучает по тебе. Как и я. Но Талли скучает по тебе больше.

Белое лицо Рена приобретает зеленый оттенок, когда он изо всех сил пытается хоть что-то сказать:

— Я был… занят.

— Слишком занят для Талли и меня? — наклоняет голову София. — Ты был занят целых три года? Джек и Эйвери навещают ее, а ты больше этого не делаешь.

Напряжение становится чертовски плотным, и на меня никто не обращает внимания, так что, очевидно, я должна исправить эту ситуацию, начав задавать свои раздражающие вопросы: