Потерявшиеся в России

- Твоими бы устами, пап, да мед пить. Нам всю жизнь обещали райскую жизнь, то при социализме, то при ком-мунизме. Так что эти сказки нам слушать, выражаясь со-временным языком, 'западло'.

- Где ты хоть этих ужасных слов нахваталась? - воз-мутилась Ольга Алексеевна, - будто ты только что из ко-лонии строгого режима освободилась.

- Откинулась.

- Куда откинулась? - не поняла Ольга Алексеевна.

- Так говорят зеки, которых выпустили по окончании срока.

- Да ну тебя совсем, - махнула рукой Ольга Алексеев-на.

Пили чай с яблочным пирогом и сливовым вареньем. Чай Таисия Ивановна заваривала с небольшой щепоткой индийского или китайского листового чая, но это, в прин-ципе, было не важно, потому что основной вкус чаю при-давал зверобой и мята, которые она добавляла к заварке. Чай получался пахучим и с красивым красноватым оттен-ком.

- Как же теперь Валя одна будет? - сказала Ольга Алексеевна, когда чаепитие закончилось и чашки переко-чевали в мойку.

- Наверно, уедет к Линке в Бельгию. Там все налаже-но: стабильный заработок, хорошая квартира. Да и детям бабушка нужна, все равно няню нанимают. А потом тетя Вала классный дамский мастер. По крайней мере, здесь к ней в 'Салон красоты' в очередь за месяц записывались.

- Это она сама сказала или ты так думаешь? - поинте-ресовалась Ольга Алексеевна.

- Нет, я знаю, что Лина этого хочет. Еще когда отец был жив, Линка говорила, хорошо, мол, если бы родители были рядом, а тетя Валя говорила, что будь она одна, уеха-ла б хоть на край света, но дядя Слава считал, что русские должны жить в России, даже если она стала мачехой, а с ансамблем своим его только смерть разлучит.

- Вот и разлучила, - вздохнула Ольга Алексеевна.

-Где ж хоронить будут? - спросил Виталий Юрьевич.

- На Крестительском кладбище.

- А говорят, теперь хоронят на новом кладбище, где-то в Лужках. А здесь, в городе, не хоронят.

- Почему? Хоронят и здесь, - отозвалась Ольга Алек-сеевна. - Если есть место, хоронят.

- У него мать и брат на Крестительском похоронены, - пояснила Мила.

- Ну вот, - почему-то обрадовалась Ольга Алексеевна. - Значит место есть.

Мила посмотрела на часы и заторопилась.

- Пойду я. Забегу к тете Вале, а потом надо Катюху из школы встретить, в пять вторая смена кончается. И Володя скоро придет. Все. Побежала. - Мила торопливо надела перед зеркалом песцовую шапку, схватила с вешалки лег-кое демисезонное пальто, поцеловала отца и мать и, одева-ясь на ходу, выскользнула в коридор, но дверь, не успев захлопнуться, приоткрылась, и голова Милы снова просу-нулась в дверь:

- Родители, я вас люблю. Пока.

- Ольга Алексеевна засмеялась, а озабоченность на лице Виталия Юрьевича растворилась в улыбке, взгляд по-теплел, и в глазах исчезла колючесть.

Глава 30

Было уже по-зимнему холодно. Зима еще не наступи-ла, но ждали, что вот-вот посыпит снег: ветер уже носил поземку, и снежная крупа больно хлестала по лицу, и люди поворачивались спиной к ветру или утыкали носы в шар-фы и воротники пальто.

Несмотря на ненастную погоду, народу на похороны пришло много. На гроб филармония поскупилась. Вяче-слав Михайлович лежал в стандартном сосновом гробу, правда, обитым красным бархатом. Под траурный марш гроб с телом вынесли на улицу и поставили на две табу-ретки. 'Какой синюшный цвет лица, - безразлично отме-тил Виталий Юрьевич. Равнодушно, потому что он уже не отождествлял лежащее в гробу тело с Вячеславом Михай-ловичем. Для него человек существовал или не существо-вал. Все остальное уже было не важно. Так случилось, ко-гда умер его отец, Юрий Тимофеевич. Виталию Юрьевичу тогда было двадцать лет. Он очень переживал, когда отец медленно угасал от рака, не находил себе места и изводил-ся от тоски и жалости к отцу. А когда отец умер, и Виталий Юрьевич увидел его мертвым, он поймал себя на мысли, что смотрит с какой-то брезгливостью на труп и воспри-нимает его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого он любил, и кто ему был дорог. Его по-просили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступи-ла щетина, и он с трудом заставил себя взять в руки элек-трическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было его отцом, водил по щекам, усам и подбородку. И на похоронах, которые он запомнил как дурной сон, он слышал причитания, похожие на зауныв-ную, надрывную песню бабушки, и истерический, захле-бывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похо-жие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и вы-полнял все, что его просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родст-венники тогда упрекнули его в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, по-тому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...

До центральной улицы гроб несли на плечах под не-прерывный, разрывающий душу похоронный марш. Про-цессия растянулась на сотню метров. Впереди несли венки: от филармонии, от танцевального коллектива, от родст-венников, от городского отдела культуры и даже от город-ской администрации. На подходе к улице Горького гроб погрузили в катафалк, близкие полезли за гробом, осталь-ные, кто хотел ехать на кладбище, сели в автобус.

У кладбищенских ворот процессию встретил батюш-ка, гроб внесли в церковь, и началось отпевание. Виталий Юрьевич столбом стоял в толпе провожающих, косился украдкой на иконы, к которым многие прикладывались, не знал, как вести себя, и чувствовал неловкость. Он с удив-лением отметил, что Ольга Алексеевна крестится и делает это естественно и ловко, как истинно верующая.

- А вы что? Если в храм пришли, перекреститесь. Креститесь, креститесь, рука не отсохнет, - услышал Вита-лий Юрьевич и не сразу понял, что дьяк обращается к не-му.

Он неловко перекрестился и, почему-то, ему было стыдно.

- Вот она, катком прокатившаяся по душам атеисти-ческая мораль советской власти, - иронически подумал Ви-талий Юрьевич. - Видно, я как был атеистом, так им и ос-танусь... Но, в конце концов, Толстой был верующим, а в церковь не ходил и церковно-служащих не любил, - успо-коил свою совесть Виталий Юрьевич.

К месту захоронения шли за батюшкой, который не-разборчиво бубнил старославянские слова и размахивал кадилом. Время от времени он оборачивался, и тогда Ли-нин муж, Володя, совал ему в руку мелкую купюру.

Когда гроб закрыли крышкой, с женой покойного Вя-чеслава Михайловича Валей случилась истерика. Она бро-силась к гробу, ее оттащили и удерживали Володя и Лина, пока она не успокоилась.

Гроб опустили на веревках два могильщика. Им по-могал кто-то из провожающих. Могильщики оступались на мерзлых кучах земли, скользя и теряя равновесие. Нако-нец, гроб стал на дно могилы, головами уйдя в выемку у самого дна, вырытую из экономии, чтобы не копать могилу во всю длину. Градом застучали о крышку гроба смерз-шиеся комья земли, и вдруг хор голосов завел обрядовую песню к разлуке:

Стоят сани снаряженные,

Ой да наряженные.

И полостью подернуты,

Ой да подернуты.

Только сесть в сани да поехати,

Ой да поехати.

Кому вынется, тому сбудется,

Ой да сбудется.

Тому сбудется, не минуется,

Ой да не минуется.

Пели ладно, высокий голос выводил строку, а осталь-ные многоголосно подхватывали припевные повторы. Песня плачем разносилась по кладбищу и от этого плача или стона щемило сердце.

Сидела я у окошечка,

Ждала к себе милого.

Не могла дождатися -

Спать ложилася.

Утром встала - спохватилася,

Гляжу на себя - вдова!

На могильный холмик положили венки. Венков было много и те, что не поместились на холмике, поставили вдоль ограды. Потом кто-то говорил прощальные слова над могилой, но Виталий Юрьевич не вслушивался. Те-перь, когда могилу закопали, ему хотелось побыстрее уйти домой. И когда первые провожающие пошли на выход к автобусу, он взял Ольгу Алексеевну под руку, давая по-нять, что им тоже пора.