Потерявшиеся в России

- Как видно, с голодухи звереют не только четвероно-гие и двуногие, но и мирные птицы, - сделала вывод Мария Григорьевна.

- Ну, это не дикость. Это естественный отбор. Приро-да есть природа, - сказал Семеныч. - А вот я читал недав-но, как в той же Свердловской области драка двух псов за-кончилась побоищем людей - вот это дикость. А началось все с того, что оскорбленный владелец одной из собак уда-рил хозяйку второй. Остальные сельчане не остались в стороне. Дралась вся деревня. Про собак, конечно, и ду-мать забыли.

Владимир Сергеевич долил водку в стаканчик Семе-ныча, в свой, налил сухого вина женщинам, сидевшим ря-дом, и передал бутылку на дальний край стола.

- Зло витает вокруг, - грустно сказал Семеныч после того, как все выпили. - Льется кровь, а природа реагирует катаклизмами... А, может быть, мстит? Что это, божья ка-ра за наши грехи? А может быть, предупреждение?.. Мо-жет быть, это, как землетрясение выравнивает пустоту, так и зло в смутное время выплескивается наружу для того, чтобы больше не проявляться, и, может быть, на месте этой злобы взойдет добро?

- Семеныч, - усмехнулся Владимир Сергеевич, - это ты цитируешь кармический закон, который позволяет раз-рубить туго затянувшийся гордиев узел людских отноше-ний периодическими катастрофами, после которых, очи-щенное в огне страдания человечество, начинает новую счастливую жизнь.

- Я не знаю, что говорит кармический закон, но зло не должно оставаться безнаказанным, иначе оно будет расти, пока не распространиться до катастрофических размеров. Вот тогда очищение достанется нам дорогой ценой. Только я верю, что добро обязательно восторжествует.

- Понятия добра и зла относительны и меняются вме-сте с развитием человека, - не преминул заметить Влади-мир Сергеевич. - Нет абсолютно злых и абсолютно добрых поступков. Каждый добрый поступок может принести ко-му-нибудь вред и каждый злой - кому-нибудь пользу. Все зависит от точки зрения и от степени умственного и нрав-ственного развития человека.

- И все же зло есть зло, как бы его не преподносили. Но добро всегда зло перевесит.

- Действительно, вы, Семеныч, неисправимый опти-мист, - засмеялась Алла Давыдовна. - Еще неизвестно, что нам готовит новый миллениум. Кроме России в мире тоже достаточно зла. Только известно: где тонко, там и рвется. Стоило придти хаосу, как пошло засилие 'детьми Кашпи-ровского', разгул шаманства, колдовства, шарлатанства и мистики. Люди стали верить колдунам и экстрасенсам больше, чем врачам. Психоз разрастается, и по стране ко-чуют, как говорит журналист Орлов, 'сапожники и пирож-ники, побросавшие на произвол судьбы свои колодки и пе-чи'.

- И все же, давайте верить в хорошее, - убежденно и немного пафосно сказал Семеныч.- Потому что без этой веры жизнь потеряет смысл. Еще Иисус сказал: 'если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас'.

- А еще Иисус сказал: '...кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет'. То есть, богатые будут богатеть, а бедные станут еще беднее, - с иронией вставила Мария Григорьевна.

- Мария Григорьевна, золотце моё! Не это имел в виду Иисус Христос. Если вы внимательнее прочитаете Еванге-лие, то обратите внимание на слова, которые следуют даль-ше. Христос говорил о том, что некоторым дан ум и разум, и они преуспеют, а кому не дано, то ему хоть кол на голове теши, ничего не добьется, потому что 'не дано'. Это прит-ча о сеятеле, который сеял на разную почву и 'иное семя упало на добрую землю и принесло плод: одно во стократ, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать'...

- Да, - заметил Владимир Сергеевич. - Даже в Еванге-лии говорится о том, что люди рождаются с разными спо-собностями и имеют разный потенциал. А потому и награ-ждаться должны по заслугам. А Советская власть всех уровняла: что учитель, что уборщица.

- А что, уборщица - не человек? - обиделась вдруг Мария Григорьевна.

- А никто этого права у нее и не отнимает, - отрезал Владимир Сергеевич. - Только ровнять академиков с двор-никами, по меньшей мере, не разумно.

- Что ж, теперь опять разделять всех по сословиям, как в царской России?

- Не знаю. Но в старой России хамского отношения к врачу или учителю тот же дворник позволить себе не мог.

- Ну, это уже вопрос общей культуры, - вставила сло-во Инна Васильевна.

- Которая усилиями Советской власти в бозе почила, - усмехнулся Владимир Сергеевич.

- Видно, правда, что на России лежит проклятие! - сказала Мария Григорьевна. Она заметно захмелела и си-дела отстраненно, будто сама по себе, поставив локти на край стола и подперев голову руками.

- Нет, - тотчас отозвался Семеныч. - Это Россия, как Христос, принимает боль на себя и этим спасает мир...

Сидели долго и разошлись поздно. Приближение зи-мы давало себя знать. Уже в шесть смеркалось, в семь тем-нело, а в девять - наступала ночь непроглядная.

- Мила, я вас провожу! - неожиданно вызвался Вла-димир Сергеевич. Причем, он не спрашивал, а сказал так, будто это вопрос решенный.

Мила ничего не ответила, только пожала плечами, но это не было ей неприятно.

- А вы, я смотрю, не торопитесь домой, - заметила Мила.

- А мне не к кому торопиться.

- Как это, не к кому? - удивилась Мила.

- Была жена, но мы год назад развелись.

Мила почувствовала, как жаром полыхнуло ее лицо, и поймала себя на мысли, что рада этому, но одернула себя, устыдившись этой радости.

- Жена с ребенком уехала к родителям. Она москвич-ка.

- А как же квартира?

- Я выплатил ей полстоимости, а вещи она забрала, которые хотела, всё, кроме книг и компьютера: без этого я не могу работать. Теперь она хочет, чтобы я свою 'девят-ку' продал. Продавать жалко, но мне обещала одолжить денег сестра. Она работает на Севере в банковской сфере. Для нее это деньги небольшие, так что в том, чтобы подо-ждать, проблем нет. А я постепенно все выплачу.

- По дочери скучаете? - посочувствовала Мила.

- Скучаю, - просто ответил Владимир Сергеевич. - Но она приезжала ко мне на каникулы.

- Сколько ей?

- Двенадцать.

- Моей шесть. Скоро в школу... А почему вы разве-лись?

Мила понимала, что переступает некую запретную черту и становится нетактичной, но не могла пересилить свое заинтересованное любопытство. Но Владимир Сер-геевич охотно ответил.

Она хорошая женщина. Просто у нас не сложилось. Беда вся в том, что она меня любит, а я нет. Мы прожили, слава богу, двенадцать лет. Я жил ради дочери, но дальше так продолжаться не могло. Тем более, что в наших отно-шениях присутствовал некий обман. То есть, наш брак был вынужденным, так как она уже ждала от меня ребенка и сказала об этом, когда изменить уже ничего было нельзя.

Они шли некоторое время молча. Потом Мила спро-сила:

- А вы учились где-нибудь живописи? Мне понрави-лись ваши картины.

- В детстве, в 'Доме пионеров', в кружке рисования. Но в основном я сам. Я самостоятельно изучал анатомию, посещал выставки, галереи, копировал... В общем, учился.

- А почему вы не стали профессиональным художни-ком? - поинтересовалась Мила. - У вас талант.

Да, знаете, как-то не решился. Честно говоря, боялся, что большого художника из меня не получится, а малень-ким быть не хотелось. Но это моя отдушина, которая при-носит удовольствие и отвлекает от повседневных проблем. Сейчас давно не пишу. Докторская диссертация... да и краски дорогие. У меня, правда, есть в запасе немного, но я берегу для чего-нибудь значительного.

- А мне почему-то кажется, что из вас вышел бы заме-чательный художник.

- Ну, это вы мне льстите. Я человек прагматичный и привык оценивать вещи трезво. Но все равно спасибо.

- Это, наверно, счастье, когда занимаешься любимым делом. У вас же и работа любимая?

- Ну, понятие счастья - вещь абстрактная. Вот есть такой биотехнолог, Обласов. Он составляет технологию жизни, при соблюдении которой гарантирует любому сча-стливую жизнь.