Потерявшиеся в России

- Наши отцы и деды искренне хотели построить сча-стливое общество. Поверь, коммунизм - это очень притя-гательная идея, и она вправе существовать. Недаром пере-довые капиталистические страны не постеснялись взять все лучшее, что было у нас. У них для этого хватило ума. Конечно, то общество было во многом несовершенно, и нужна была перестройка экономической системы, но не ломки всего. И, поверь мне, мы еще не раз с сожалением вспомним то хорошее, что было в той нашей жизни. Еще неизвестно, что и в какой форме принесет нам капитализм.

- Хуже не будет, - убежденно возразил Вадим. - До-вольно мы жили двуличной жизнью: говорили одно, дума-ли другое, а делали третье.

- Вадик, - Леонид Васильевич протестующе поднял руки. - Может быть, в какой-то части жизнь действительно была лицемерной и двуличной, но лозунги были правиль-ными, и вся идеология была направлена на улучшение нравственного состояния человека в обществе. Кстати, не-смотря на то, что мы были страной атеистического миро-воззрения, отвергающего религию, нашей идеологии со-звучны были Евангельские заповеди, которые устанавли-вали правовые и этические нормы семейного и граждан-ского быта: почитание родителей, неприкосновенность жизни, семья, половая нравственность. Наши женщины были чисты и целомудренны. Известен факт, что когда не-мецкие врачи осмотрели девушек в возрасте от 16 до 19 лет, уганяемых в Германию во время войны, то были по-ражены тем, что 90% из них оказались невинными. Это ли не свидетельство высочайшей нравственности русских? Не спорю, многое было абсурдным, нелепым и уродливым, но все это можно и нужно было поправить. И это возможно мог бы сделать тот Андропов, которого ты, Вадим, упомя-нул.

- Как поправить? Система загнивала, и ее необходимо было взрывать, а не менять.

- Максимализм простителен юношам, но он недопус-тим в политике. Когда я слышу 'взрывать', 'ломать', 'разрушать', - мне становится страшно. Сперанский в царствование Александра I, будучи уверенным, например, в пагубности крепостничества, предупреждал, однако, про-тив его мгновенного уничтожения, опасаясь взрыва. Все должно делаться постепенно, а не одним махом. Раз, и в дамки - не получится. Радикальная ломка всего и вся, как и революция, сопровождается трагедией простых людей. Лично я никогда не сомневался в том, что самая эффектив-ная экономика - рыночная. Но я также не сомневаюсь, что капитализм по-американски - не самая лучшая политиче-ская система. Может быть, нужно было передать в частные руки всю легкую промышленность, разрешить частное предпринимательство, но оставить основополагающие от-расли промышленности, такие как транспорт, добывающие отрасли, тяжелую промышленность в руках государства.

- Пап, а чего ж ты тогда ГКЧП не поддержал

- Потому что ГКЧП - это очевидная авантюра. Они хотели реставрировать то, что реставрации не подлежало. Два раза в одну воду войти нельзя.

- А зачем из КПСС вышел? Не модно? - голос Вадима прозвучал ехидно.

- Меньше всего меня волновало, модно или не модно. Меня не устраивала сегодняшняя программа КПСС. Время их ничему не научило. Они не признали ошибки, которые допустила партия. Являясь правопреемниками партийной системы советского государства, они просто обязаны были покаяться и попросить у народа прощения за репрессии, за массовые расстрелы и за многое другое, что легло позор-ным пятном на всех коммунистов.

А тогда, как ты относишься к Ельцину? - спросил Ва-дим, глядя отцу в глаза.

- А вот этого я тебе не скажу, - усмехнулся Леонид Васильевич. - Что-то меня сморило. Пойду, часок почитаю на сон грядущий и спать. А вы сидите.

Леонид Васильевич встал с кресла и пошел в спальню. Катя клевала носом, сидя у матери на коленях, и Мила вскоре отнесла ее в отведенную им комнату и уложила на свою кровать.

Глава 13

В больницу Даша смогла вырваться только к концу рабочего дня. Заменить ее было некем, отменить прием она не могла и работала весь перерыв, выкраивая этот час, что-бы уйти пораньше.

В отделении Даша сначала нашла Лену. Лена сидела в ординаторской и заполняла медицинские карты. Кроме нее в ординаторской сидела пожилая врачиха в очках и Семен Моисеевич, с которым она чуть повздорила накануне. Вра-чиха в очках кивнула, не поворачивая головы в сторону Даши, а Семен Моисеевич доброжелательно закивал голо-вой: 'Здрасте, здрасте'. При этом лицо его расплылось в доброжелательной улыбке.

- Ну и переполоху наделал твой Фархат, - затаратори-ла Лена, когда они вышли в коридор. - Из администрации приходили, главврач приходила, из милиции приходили. И сейчас какой-то майор сидит, правда, не из милиции.

- Как он? - спросила Даша, пропуская Ленкину скоро-говорку мимо ушей.

- Нормально. Ничего страшного. Через пару недель выпишем. Его взял к себе зав отделением, но ты не беспо-койся, я к нему тоже захожу...Ладно, Даш, я пойду, а то вон шеф ходит злой. Звони.

И Лена скрылась в ординаторской.

Фархата перевели в другую палату. Здесь условия бы-ли получше. Кроме него в палате лежал еще один больной, хотя палата была рассчитана на три места. Третья кровать, заправленная чистым бельем, пустовала. В углу, у дверей, стоял однокамерный холодильник 'ЗиЛ', марка, популяр-ная лет десять назад. Тогда за этими холодильниками на-род выстаивал огромные очереди, и приобрести его можно было только по предварительной записи. 'Господи, за чем мы только не стояли! - подумала Даша. - За коврами, за гарнитурами, за стенками, за сапогами'. Даша помнила, как тогда еще живая бабушка, раз в месяц вставала в пять часов утра и ехала к универмагу, чтобы отметить свою очередь на ковер. Она очень хотела, чтобы у ее внучки над кроватью висел ковер. Тот, кто проспал или прозевал день учета, безжалостно вычеркивался из списка, потому что список велся и оглашался активистами из самой очереди, и чем больше 'записантов' не являлось в назначенный день переклички, тем ближе очередь приближалась к заветной цели. Активист выкрикивал в толпу фамилию, и если про-исходила небольшая заминка, потому что 'записант' не услышал свою фамилию или ее исказил активист, толпа дружно орала: 'Вычеркивай, нету!'

Палата выглядела уютно. Здесь было все чисто и оп-рятно. И новые вафельные полотенца на спинках кроватей, и белое белье, а не серое, как в других палатах, хотя и обезображенное черным больничным штампом. Даша не-вольно бросила взгляд на окно. На фрамуге висела доброт-ная веревка, за которую смело можно было тянуть, чтобы фрамуга открылась. 'Некрасиво, но надежно. Уж эта точно не оборвется, - усмехнулась Даша'.

Фархат лежал с открытыми глазами, лицо его было оживленно, и Даше показалось, что через смуглую кожу его лица проступает подобие румянца. При виде Даши Фархат заулыбался. У кровати больного сидел лысоватый майор.

- Вы к господину Хафиду? - увидев, что Даша замя-лась, сказал майор. - Проходите, я уже закончил и ухожу.

Он закрыл блокнот, положил его в карман кителя и встал. У дверей он обернулся, словно вспомнил, и попро-сил.

- Вы потом зайдите, если вас не затруднит, в кабинет зав отделением. Буквально на минуточку.

- Что он хотел? - обеспокоенно спросила Даша, когда майор вышел.

- Да так, ничего. Интересовался, какие у меня дела в России, по какому вопросу я приехал сюда. Так, ерунда всякая.

- И что ты сказал?

- Сказал, что приехал повидаться со своим институт-ским товарищем. Он спросил, кто этот товарищ. Я сказал. Но это ведь не секрет? - вдруг забеспокоился Фархат. - Я тебя подвел? У тебя могут быть из-за меня неприятности? Я знаю. У нас в Тунисе тоже есть такая служба. Они следят за благонадежностью граждан и ловят шпионов.

- Успокойся, Фархат. Это раньше у меня действитель-но могли быть неприятности. Но у нас произошли большие перемены. Сейчас мы уже другая страна. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

- Спасибо. Уже хорошо. Я даже немного сидеть могу. И я счастлив, Даша. Я познакомился с твоими родителями. Они очень хорошие люди, Даша. Они принесли мне, я за-был, как это называется, ваши тонкие лепешки.