Потерявшиеся в России

Ольга Алексеевна уволилась с того же завода, где ра-ботала ведущим конструктором в ОКБ, потому что зарпла-ту не только не платили, но и не обещали в обозримом бу-дущем. Она стала на учет на биржу труда, получала посо-бие и училась на курсах газооператоров...

Виталий Юрьевич снял очки, подышал на стекла, про-тер их носовым платком и положил в очечник.

- Наверно, зря я с завода ушел, - вяло сказал Виталий Юрьевич.- Работал бы, да работал.

- Брось, не трави себе душу! - Ты помнишь, как там все валилось и банкротилось?.. Наши деньги прокручивали через банки, верхушка получала барыши, а мы месяцами не видели зарплаты... Люди увольнялись десятками... А помнишь, что Большаков творил?..

Виталий Юрьевич помнил. Он помнил, как генераль-ный директор Большаков провел хитрую приватизацию и фактически стал хозяином объединения 'Фотон', положил себе баснословную зарплату и тут же взял беспроцентную ссуду в миллион еще тех, советских рублей, чего не мог позволить себе никто больше, и с кем-то на паях открыл доходное предприятие в Москве. Учитывая стремительную инфляцию, через два года, теперь уже господин Больша-ков, вернул заводу мелочь. Так что миллион достался ему даром. Завод стал разваливаться на глазах: сворачивались производства и освобождались помещения, которые тут же выгодно сдавались под магазины и офисы.

- Правильно сделал, что ушел, - твердо сказала Ольга Алексеевна. - В конце концов, здоровье дороже.

Виталий Юрьевич неопределенно пожал плечами, помолчал и сказал вдруг:

- Не живем, а копошимся в каком-то дерьме... Навер-но, про нас в Евангелии говорится: 'Оставь их: они слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму'.

- Пустое дело 'воду в ступе толочь', - Ольга Алексе-евна встала с кресла. - Кто-то умный сказал, что если ты не можешь изменить обстоятельства, то старайся приспосо-биться к ним.

- Марк Аврелий сказал. Только не 'приспособиться', а 'изменить отношение к ним'.

- Ну, пусть так, - согласилась Ольга Алексеевна.

Глава 2

В дверь позвонили, и Ольга Алексеевна поспешила в прихожую.

- Дед, иди, смотри, кто к нам пришел! Ласточка наша пришла, внученька наша. Ух, ты, красавица! - заворковала в прихожей Ольга Алексеевна.

Виталий Юрьевич вышел и с улыбкой смотрел, как жена тормошит четырехлетнюю Катеньку, стаскивает с нее легкое, по сезону, еще не вступившей в свои полные права осени, пальтецо, снимает ботиночки и засовывает ножки в теплые самовязанные из козьей шерсти слитки.

Дочь повесила плащ на вешалку и, устало опустив-шись на банкетку, стягивала длинные, до колен, сапоги.

- Как дела, дочка? - спросил Виталий Юрьевич.

- Да все также. Нужно искать работу. Стоило ли ин-ститут кончать, чтобы методистом Дома творчества рабо-тать. Не педагог, а нянька. Ладно была бы зарплата, а то сто шестьдесят тысяч, на которые даже сапог не купишь.

За столом разговор шел в том же духе: как обеспечить сносное житье для Милы и ребенка, где найти приличную работу. И куда ни кинь - всюду клин. Все связи, которые могли бы помочь, у Виталия Юрьевича остались на заводе, и они не имели теперь никакого практического значения. Пробовал он вспомнить своих старых приятелей, с кото-рыми учился в школе или в институте, находил их телефо-ны, звонил, но с удивлением узнавал вдруг, что кто-то умер, а кто-то тоже не у дел. Виталий Юрьевич надеялся на помощь своего однокурсника, который, насколько он помнил, стал заведующим ГОРОНО. Уж в какую-нибудь школу тот мог бы Милу пристроить, но и здесь его ждала полная неудача.

- Виталик?.. Анохин?.. Да помню, помню, зарокотал знакомый бас. - Рад слышать тебя, старик. Лет десять не виделись, а? Как-то Лару встретил, тебя вспомнили. Лару-то помнишь? Ты ж за ней, вроде, волочился?.. Ах, это Колька Егоров? А я думал, ты... Как-нибудь надо нам со-звониться, да встретиться...Помочь, говоришь? Извини, старик, не могу. Выперли меня. За что? Да ни за что. Когда компартию Ельцин запретил - меня и выперли. Тогда мно-гих выперли. Если сам Струков не удержался, чего о нас, грешных, говорить! Струков теперь не обкомом, а плодо-во-ягодной станцией командует. Зато, говорят, докторскую защитил. А я теперь во Дворце пионеров, или как там те-перь его называют, авиамодельным кружком руковожу.

Еще поговорили о том, о сем, вспомнили старых зна-комых, тем все и кончилось.

- Мил, - поднял глаза на дочь Виталий Юрьевич. - А почему ты не хочешь попросить Андрея Николаевича, Элькиного отца? Он же сейчас в фаворе. Новое начальство вроде его поднимает. Кем он сейчас?

- Он, пап, начальник облсельхозтехники.

- Ну, это солидно, учитывая дефицит сельхозтехники.

- Они вроде недавно новую квартиру получили. Где-то в элитном месте, - отозвалась Ольга Алексеевна.

- Да, четырехкомнатную, на набережной Дубровин-ского, - подтвердила Мила.

- Так чего ж ты не попросишь? У нас другого вариан-та просто нет, - вопросительно посмотрел на дочь Виталий Юрьевич. - Это же твоя близкая подруга. Вы же с детского сада, со школы вместе.

- Пап, напрямую с Андреем Николаевичем я об этом говорить не могу. А с Элькой я говорила. Только, чтобы меня устроить, Андрей Николаевич должен кого-то про-сить, а это значит, что он кому-то будет обязан. А он этого позволить себе не может. Элька сказала, что это для него принципиально.

- Да ёлки-палки, - взорвалась Ольга Алексеевна. - Хоть и обязан. Сказать так лучшей подруге. Ну, мир пере-вернулся. У меня нет слов.

- Мам, ты ничего не понимаешь. Вы живете старыми представлениями. Андрей Николаевич - это уже другие отношения, это другая сфера и другой менталитет.

- Как вы быстро новые слова в язык вбрасываете. 'Шопинг', 'электорат'. Что это за 'менталитет' такой? Английское 'mental' - умственный, 'mentality' - умствен-ное развитие, склад ума.

- Ну, что-то в этом роде. Менталитет - это образ мышления.

- Тогда уж лучше 'ментатет' от 'mentation' - процесс мышления.

- Пап, ну тебя с твоими лингвистическими изысками. Сейчас строится новое общество. Поезд идет. Кто-то успел запрыгнуть, а кто-то остался на перроне.

- Элькин отец, значит, успел запрыгнуть? - ехидно заметил Виталий Юрьевич.

- Значит успел. Говорят, его назначат зам главы адми-нистрации по сельскому хозяйству.

- Ничего себе, - не удержалась Ольга Алексеевна. - То-то, я смотрю, Раиса Петровна даже не остановилась, мимо прошла, когда я ее встретила возле 'Светланы'. Я же помню, как они приехали из Малаховки, где он был заве-дующим райсельхозтехникой. Тогда Раиска окликала меня аж с другой стороны улицы. Во, дела пошли!

- Раиса Петровна прошла мимо, потому что спешила и тебя просто не заметила. А ты, мам, становишься в позу базарной бабы... Почему Андрей Николаевич не может за-нимать серьезный пост? Он же не дурак, не пьяница. Чело-век порядочный, так что вполне достоин. И вообще мне этот разговор неприятен, и я не хочу его продолжать.

- Мила, да не в том дело, что достоин-недостоин, а в том, что люди на глазах меняются, стоит им чуть над дру-гими подняться. Здесь-то и раскрывается человек в полной мере...Слава богу, хоть не министром назначили.

- Катя, - прикрикнула Мила, - ну-ка, ешь нормально.

Катя съела половину сосиски и толкла вилкой в та-релке картошку.

- Не хочу картошку, хочу мандарин, - насупилась Ка-тя.

- Съешь картошку, потом мандарин.

- Я съем сосиску, а картошку не буду, упрямо повто-рила Катя.

- Ладно, ешь сосиску, - сдалась Мила и пожаловалась: - Вот так и воюем. Воспитательница в саду жалуется: пло-хо ест. Из-за стола самая последняя выходит.

- Не последняя, - возразила Катя. - Артем последний.

- Вот видишь, мам, оказывается не последняя. А ну, давай ешь, не разговаривай.

Ольга Алексеевна засмеялась:

- Ничего, ты тоже в детстве плохо ела. Зачем ребенка насиловать? Захочет - поест.