Потерявшиеся в России

С этими невеселыми мыслями Даша ехала домой. По-ка она шла от автобусной остановки, все придумывала, как сказать родителям про Фархата, но неожиданно для себя все выложила прямо с порога. Сказала, что его избила ка-кая-то шпана, что он лежит в больнице и что она любит его и собирается за него замуж. Родители выслушали дочь молча, только отец ошарашено хлопал глазами, а мать всхлипнула, зажала рот рукой-горсточкой и ушла на кух-ню.

- Сильно избили? - спросил, наконец, отец.

- Сильно. Сотрясение мозга, ребра сломаны.

- Ну, хоть в сознании?

- В сознании. Говорят, ничего опасного для жизни нет, но полежать придется.

- Ах, подонки! Что ж это за мразь такая? Как же мож-но живого человека просто так взять и избить. Человек, можно сказать, с дружественным визитом к нам приехал. Что про нас люди скажут?

Василий Никифорович нервно курил папиросу, делая глубокие затяжки, и табачный дым шел из носа и изо рта, как пар из ноздрей рабочей лошади в морозную погоду.

- А что про нас скажут? - зло выкрикнула Даша. - Все и так знают, что у нас человека убить, что муху прихлоп-нуть. И убивают за просто так. А ты говоришь, избить. Вспомни, как в гостинице 'Шипка' пятерых охранников застрелили. А в баре 'Фея'? В директора двадцать пуль выпустили! Будто человеку одной мало. Ну, это, допустим, их бандитские разборки. А Полукарову с десятилетним ре-бенком за что? Матери нанесли четырнадцать ранений в область сердца, а у мальчика - двадцать семь колотых ран. Я видела их трупы... Это же садисты, изуверы. Их тоже убили скинхеды...Но убитые-то русские, которые не име-ли ни капли еврейской, кавказской или африканской крови. Значит им все равно, кого убивать. Фархату просто повез-ло, что остался жив...

- Ты не расстраивайся, дочка. Жив твой Фарад, и сла-ва Богу! Значит обойдется.

- Фархат, - поправила Даша.

- Ну, Фархат, - согласился Василий Никифорович.

- Идите ужинать, - голова Галина Михайловна просу-нулась в дверь.

Они сели за стол, и только теперь Даша поняла, как она голодна. Ужинали, молча, иногда перекидываясь не-значительными словами. После ужина Даша позвонила Лене.

- Не беспокойся, я все сделаю! - пообещала Лена, ко-гда Даша рассказала ей про Фархата. - Я его возьму в свою палату.

Потом Даша набрала код Москвы и номер телефона посольства, который дал ей Фархат...

Утором, за завтраком Василий Никифорович вдруг спросил:

- Дочка, в какой больнице твой араб лежит?

- Зачем тебе? - насторожилась Даша.

- А мы к нему сегодня в больницу пойдем, - объявила мать.

- Зачем? - испугалась Даша.

- Как это, зачем? - у Василия Никифоровича припод-нялись брови. - Человек в чужом городе, один. Ни родных, ни близких. Лежит покалеченный. Мы что, не люди? Это тогда получится, что мы не лучше тех, которые его били.

- Мы ему бульончика куриного сварим. Ему сейчас бульон хорошо. Да блинчиков напеку, горяченьких, - с удовольствием проговорила Галина Михайловна, и лицо ее источала елей.

- Щеки Даши покрылись румянцем, и она, скорого-воркой объяснив родителям, как найти Фархата, поспеши-ла выйти из-за стола.

Глава 12

Мила уже месяц встречалась с Вадимом, но пригла-шение провести выходные на их даче застали ее врасплох. Они ели мороженое в кафе после вечернего киносеанса.

- Тебе фильм понравился? - спросила Мила.

- Да так! - пожал плечами Вадик. - Ширпотреб.

- Ну, с этим я не спорю, - согласилась Мила, слизывая с ложечки мороженое. - Тогда, что тебе не понравилось?

- Ну, например, не к месту много едят...и не к месту много секса. И это не несет смысловой нагрузки. И секс, и еда как бы сами по себе... Я заметил, что это какая-то но-вая мода в современном кино. Вроде как, если этого нет, то как у Станиславского: 'Не верю!' Получается, в этом и есть высшая форма реализма. И едят-то похабно. Рот на-бьют и разговаривают. Как-то показывали сохранившиеся кадры вручения Нобелевской премии Бунину. Показали его за столом. Он за все время не притронулся к еде, а дик-тор пояснил: 'Бунин не ест, потому что считает, что в кад-ре это будет смотреться неэстетично'. Можно, конечно, сказать, что это глупость или что время было другое, более утонченное. А я скажу, ничего подобного, хамы, конечно, были всегда, а сейчас их просто больше, и их много в ис-кусстве.

- Ну, это, скорее, относится к режиссеру, низкая куль-тура которого и порождает безвкусицу. Только ты, Вадик, утрируешь ситуацию и, как бы, эстетствуешь вслед за Бу-ниным. Жизнь чуть грубее и проще. Общеизвестный факт, что некоторые племена считали процесс принятия пищи занятием индивидуальным, обрядом, который нужно от чужих глаз скрывать, потому что в это время могут напус-тить порчу. Но ведь это не значит, что мы тоже должны стыдливо закрываться и прятать лицо, когда едим.

- Прятать лицо не нужно, но и выпячивать это как очень значимое действо, тоже ни к чему, - упрямо возразил Вадик. - Эротика, тем более, к месту - это красиво. А ту-пой секс, единственно для того, чтобы привлечь зрителя - это пошло...Еда и секс - это вещи интимные, да и визу-ально малопривлекательные. Дикари это понимали...

Из кафе они шли окружными путями и болтали о всякой всячине. А возле дома, проводив Милу до подъезда, Вадик неожиданно сказал:

- Отец приглашает тебя с Катей на выходные на дачу. Я за тобой заеду.

Это было неожиданно, и Мила даже не сразу сообра-зила, что на это сказать. Вадим ушел, а она растерянно смотрела ему вслед и не могла понять, что это значило, хо-рошо это или плохо, и нужно ли принимать это предложе-ние. Но субботы Мила ждала с нетерпением, и когда Ва-дим позвонил ей утром, она уже не сомневалась: пойдет, потому что ей этого хотелось...

По городу они ехали в потоке машин, пропуская пе-шеходов на перекрестках и тормозя перед многочислен-ными светофорами, но чуть не наехали на бабульку с сум-ками, которая ринулась вдруг наперерез машине через до-рогу. Женя нажал на тормоза, шины противно заскрежета-ли, и в салоне запахло жженой резиной. Милу качнуло вперед, и она едва успела удержаться руками за переднее сидение, предохраняя Катькин лоб от удара.

- Ты что, бабка, совсем рехнулась? - высовываясь из окна, заорал на бабку Женя.

Бабулька зло огрызнулась, но даже не повернула го-ловы в сторону машины и рысью закончила свой риско-ванный забег на противоположном тротуаре.

- Вот народ! - покачал головой Женя.

- В Минске народ дисциплинированнее, - сказал Ва-дим. - Я ни разу не видел, чтобы кто-то переходил дорогу вне перехода.

- То же самое в Риге, - согласилась Мила. - У нас по-сле девятого класса была поездка в Ленинград, Ригу и Са-ласпилс. В Риге пешеходы стоят у светофора и ждут, пока загорится зеленый свет, даже если ни одной машины нет ни справа, ни слева.

- Ну, это уже тупость, - усмехнулся Женя. - Чего сто-ять и ждать, если машин нет, и дорога свободна?

- Вот-вот! Это наша логика. Мы ждать не можем. Нам надо быстрее, - сказала Мила с иронией... Самое смешное в том, что мы, экономя эти пустые секунды, теряем часы в пустой болтовне или в бессмысленном времяпровождении.

- Это точно, - согласился Вадим. - А что это за Салас-пилс такой? - спросил он неожиданно.

- Причем тут Саласпилс? - не поняла Мила.- Ну, ты сказала 'Саласпилс'. Вы ездили в Ригу и Саласпилс.

- А-а! - дошло до Милы. - Это город, под которым фашисты построили детский концлагерь. У меня даже про-спект есть с автографом бывшего узника, - похвасталась Мила.

- Вот странно, - сказал Женя. - Наши в Латвии конц-лагерей не строили, а они сквозь пальцы смотрят на шест-вия своих нацистов и негативно воспринимают все, что связано с советской армией, которая их освободила.

- От чего? - усмехнулась Мила.

- От фашизма - вот от чего.

- То-то они теперь всем, кто воевал на стороне Герма-нии, платят пенсии, как ветеранам войны, - сказал Вадим. - И кто тогда для них освободитель?