Страница 60 из 66
- Пророк.
Часть 6. Февральское полнолуние. Луна во Льве.
Глава 32. Я не герой...
'Трус умирает много раз до смерти...'
В. Шекспир, ' Юлий Цезарь', 11,2.
Двадцать второго февраля после лекций внезапно треснуло венецианское зеркало в Главной галерее. Стая воронья с жутким граем опустилась на Центральную башню. Что-то разладилось в старом механизме, и часы Меровинга остановились на одиннадцати сорока пяти.
Хамал занервничал, но день прошёл спокойно. К вечеру Риммона вызвали в деканат вместе с Хамалом, Ригелем и Невером. Эфраим Вил предложил студентам определиться с будущими курсовыми работами и очень долго и выразительно рассказывал о преимуществах своей кафедры - античной истории.
Красноречие его не подействовало. Ригель и Невер специализировались на кафедре Вальяно, Риммон предпочитал Ланери, Хамала пригласили Пфайфер, Уильямс и Триандофилиди. Сам же он накануне на лекции спросил Рафаэля Вальяно, не может ли он писать работу по монументальному труду св. Фомы Аквината 'Сумма теологии'. Он хотел бы заняться исследованием здравого смысла, над которым надстраивается ярус сверхъестественной догмы. Профессор посмотрел на Хамала и ответил: 'Нет'. Гиллель побледнел, а Рафаэль Вальяно веско сказал, что Хамал напишет работу по мистике 'Opera omnia' блаженного Августина, затронув вопрос о тёмных безднах души и преображающей силе Божественной благодати, которая выводит личность из тождества себе.
Хамал порозовел и с готовностью кивнул.
Из деканата они вышли все вместе, но Риммон почти сразу свернул в гостиную Эстель, предложив друзьям ужинать без него. Они привычно расположились в гостиной Сирраха, Хамал заказал ужин и попросил перенести со стола на комод зеленые тома творений Аврелия. Эммануэль помог ему освободить стол, а Морис, схватив за уши Рантье, повалил его на ковер и стал выговаривать тому за упущенного на прошлой охоте зайца. Пёс повизгивал, но обвинений не опровергал. Слуги внесли вино и посуду.
Но поужинать они не успели.
Дверь вдруг распахнулась, и Риммон, белый, с трясущимися руками и дрожащими губами, ввалился в комнату и, еле выговаривая от волнения слова, сказал, что Эстель и Симона пропали. Их нет ни в их гостиной, ни в галерее, ни в библиотеке. Вообще нигде. Все вскочили. Прошли времена, когда они могли увидеть в подобном нечто случайное. Неожиданно рама узкого оконного парапета распахнулась, но порыв ледяного ветра, открывший ее, мгновенно стих. И в этом беззвучном движении отворившегося окна был последний, запредельный ужас.
- 'Nescis, quid vesper serus vehat...' 'не знаешь, что несет тебе поздний вечер...' - потрясённо прошептал Ригель.
- Полнолуние, - пробормотал Хамал, обхватив голову руками, глядя в черноту ночи за окном. - Всегда полнолуние, чёрт возьми, я должен был догадаться!
- Где они могут быть?
Хамал побледнел, но проговорил отчетливо и уверенно:
- Либо, что почти исключается, вышли из замка, либо - в Зале Тайн. Последнее наиболее вероятно.
- Господи, что им там делать?
-Сомневаюсь, что они окажутся там по своей воле... Симона, маленькая волховательница... Читавшая чужие судьбы, но не видевшая пропастей у собственных ног!
- Уймитесь, Хамал, что вы кликушествуете?! - Невер, впрочем, и сам въявь нервничал.
- Перестаньте. - Риммон всё ещё был смертельно бледен, но отдавал распоряжения с практицизмом деятельного ума. - Успокойтесь все. Я пойду в Зал Тайн. Вы, Невер, пойдёте со мной. Насколько я понял, вы неуязвимы. Хамал с Ригелем пусть выйдут из замка, поищут на Пустоши.
- Нет их ни на какой Пустоши, вы прекрасно это знаете, Риммон. Я пойду с вами. - Тон Ригеля был мягким, но Риммон понял, что переубедить его не удастся. Впрочем, переубеждать Эммануэля он и не собирался, прекрасно понимая, что ни на какую Пустошь Эстель в такое время, да ещё без него, никогда не пошла бы.
Хамал промолчал. Он ненавидел самого себя, но ничего не мог с собой поделать. Bin kein Held, еs fehlen mir die pathetischen Gäbarden! Не герой я, чужды мне патетичные кривлянья...
Риммон, Ригель и Невер, не оглянувшись на него, вышли.
Гиллель несколько раз сжал и разжал руки. Он вдруг осознал всё. Ни Симоны, ни Эстель уже нет в живых. Чёрная сила, неизвестной рукой отпускаемая в полнолуние, уничтожает их. Лили, Виллигут, Эрна, Хелла, Митгарт. Они погибают от руки друг друга, или от собственных чёрных замыслов, но они погибают. Теперь очередь Эстель и Симоны. Через месяц, в марте, обречены на смерть и они.
...А он хотел жить. Он богат, умён и молод. Старик Моозес с радостью отдаст за него свою внучку Эстэр, а ведь до его дома всего тридцать миль. Там он будет в безопасности. Бежать, бежать, немедленно бежать из этого дьявольского логова, куда занесла его судьба, немедленно бежать!...
Крадучись, Хамал прошёл по коридору и добрался до конюшен. Оседлав свою лошадь, он запустил пальцы в её шелковистую гриву. Через арку Конюшенного двора виднелись выездные ворота, одна створка которых была открыта. До его ушей вдруг донесся странный звук скрежета металла, но он не обратил на него внимание, занятый своими мыслями. Всего три часа, а если галопом, то - два. А дальше - чёрт с ней, этой магистерской степенью! - он женится на Эстэр. Хамал взобрался на лошадь. И никаких лупанаров. Он станет отцом прелестных детишек. Трех сыновей, да... которые... которые...
...Которые никогда не узнают, каким трусом был их отец, бросивший своих друзей на произвол судьбы.
Хамал замер. Кто это сказал?
Друзей... Он задумался. Да, друзей. У него впервые в жизни были друзья. Последние три месяца были самыми удивительными в его жизни. Гиллель мог говорить, не таясь, и находить понимание... и не только. Ведь они... любят его. Любят! Хамал чувствовал это даже своим оледеневшим сердцем. А он - страха ради иудейска... Как же это?
Гиллель остановился. Эта мысль, пришедшая вдруг в голову, показалась ему до странности чужеродной, отводящей его от такого близкого, понятного и безмятежного будущего, нарисованного воображением. Что это? 'Человек Духа' - внезапно звонкой оплеухой налетело другое воспоминание. Да что же это, а?
Неожиданно Хамал осознал природу звука, услышанного им незадолго до этого. Кто-то опустил старинную заржавленную решётку в коридоре, ведущем в Зал Тайн. Она двойная. Если... если Риммон, Невер и Ригель там - им не выбраться. Но кто опустил лебедку? Да тот, кто заманил туда Симону и Эстель - Нергал или Мормо, разумеется, больше некому!
Нергал может перешибить его ладонью, не складывая пальцы в кулак. Мормо - тоже. Если lupi me viderunt priores, волки меня увидят первыми, - это будет конец. А глупо думать, что они не начеку. Значит, нужно пройти либо со стороны Северной галереи, либо ... либо, - по кромке карниза, отделяющего Южную галерею от анфилады Мрачных залов. Первый путь был опасен, если наблюдался, а волки, наверняка, не спят... нет-нет. Нельзя даже думать об этом. Ведь quand on parle du loup, on en voit la queue... Помяни волка, и тут же увидишь его хвост... Второй путь ниоткуда не виден, но карниз, шириной в фут и длиной добрых сто ...на высоте свыше двадцати. Это безумие, Гиллель. Ты сошел с ума? Как пробраться туда? Он удивился, обнаружив, что, сидя верхом, планирует действия, которые ещё несколько минут назад счёл бы безумными. Он упадёт, он не сможет, у него всегда был страх высоты! Он не пойдет, он уедет! Вон ворота, опомнись, безумец, что ты делаешь, шептал ему в ухо какой-то напряженный горячий голос. Глубоко вздохнув и в последний раз окинув взглядом полуоткрытые ворота, Хамал спешился.
Беззвучно прокравшись серой тенью по пустому Южному коридору, он добрался до карниза и в ужасе ступил на него. Первые несколько десятков футов он проскочил инерционно, в нервной горячке. Ледяной ужас сковал его на середине пути, когда он случайно глянул вниз. В глазах его потемнело. 'Боже!' - взмолился он... и неожиданно продолжил: 'Боже Эммануэля, помоги мне!' Пальцы его тряслись, бормочущие молитву губы трепетали. Страх отступил, он, закрыв глаза и молясь, заскользил вдоль стены вперед, и не столько обрадовался, сколько изумился, когда почувствовал руками стену и перила галереи. Вцепившись в поручни, он замер, и несколько минут, кажется, даже не дышал.