Страница 66 из 69
— Милая моя женушка, — читала Маргарита, отгоняя от себя куриц, — все дела я закончил. Завтра с утра приеду домой. Правда, сразу придется спуститься в забой — проверить, как твой дядя меняет крепления, но потом у меня день отдыха, так что я тебя никуда от себя не отпущу. Купил тебе кашемировую шаль и жемчужные сережки, жду не дождусь, когда же я смогу тебя обнять, счастье мое. Твой Клаус.
Девушка, злобно что-то пробормотав, скомкала письмо в руке. Потом, чему-то улыбнувшись, Маргарита разгладила бумагу. Она зашла в дом. Окинув взглядом чистые, прибранные комнаты, девушка аккуратно положила письмо в шкатулку, что стояла на камине.
— Над ней, — хмыкнула Маргарита, повертев в руках коробочку, — я и буду плакать. Буду сидеть тут, вся в черном, — она невольно посмотрелась в большое зеркало, — мне пойдет. И в церкви тоже, на отпевании — разрыдаюсь. Бедный, бедный Клаус, погиб таким молодым, — она усмехнулась. Раскинувшись на кровати, она поглядела в беленый потолок: "Да, так будет хорошо. Правильно будет".
Маргарита закрыла глаза. Подняв до пояса домашнее платье, раздвинув ноги, она вспомнила лунную, жаркую ночь в сторожке. Девушка коснулась себя. Перевернувшись, встав на четвереньки, она простонала: "Да! Еще, еще хочу!"
— Сколько угодно, — услышала она сзади его голос. Вцепившись зубами в подушку, задвигав бедрами, Маргарита крикнула: "Люблю тебя!".
Федор посыпал чернила мелким песком и перечитал письмо:
— Дорогой профессор Шульц, как только мы тут заложим новую штольню, я сразу же уеду. Мне надо за месяц предупредить здешнее инженерное управление, но с этим я затруднений не будет. Рекомендательные письма у компании я уже запросил. За это время я собрал неплохую коллекцию минералов, в ней есть даже пара редкостей. Увидимся с вами в конце лета, с глубоким уважением, ваш Теодор.
Он запечатал письмо и поглядел в окно, на шпиль церквушки: "Правильно. Больше я этой ошибки не сделаю".
— Так, — Федор порылся в своих записях, — порох уже внизу. Завтра Рабе быстро закончит с креплениями, и начнем рвать камни для новой штольни.
— Герр Теодор! — услышал он с порога. Босоногий, белокурый мальчишка стоял, почесывая растрепанные кудри, держа в руке удилища. "За форелью!"
— А школа, Вальтер? — строго, скрывая улыбку, спросил мужчина. Мальчик — подумал Федор, — был похож на Мишу, только еще повыше. На щеках были рассыпаны веселые, золотистые веснушки.
Парнишка лукаво усмехнулся и шмыгнул носом: "Пастор и сам, герр Теодор, рыбу удит. Пойдемте, вдова Беккер сказала, что на ужин вам рыбы зажарит, она знаете, какая вкусная!"
— Ну, раз так, — Федор потянулся, — и вправду, пошли.
Уже когда они поднимались по лесистому склону вверх, — издалека доносился шум небольшого водопада, — Вальтер, оглянувшись на деревню, попросил: "Герр Теодор…, А поговорите с моим стариком, чтобы в училище рудничное меня отпустил".
— Старик, — усмехнулся про себя Федор, вспомнив рыжую, коротко остриженную голову Большого Фридриха и его огромные, выпачканные серой пылью, кулаки. "Впрочем, Вальтеру одиннадцать, для него и я старик".
— Рабе он не послушает, — продолжил мальчишка, — он просто мастер. Да еще и Маргариты муж, вроде родственника нам. А вас послушает. Вы же сами говорили, у меня голова хорошая.
— Правильно, — согласился Федор, устраиваясь на теплом мху, принимая от Вальтера удилище и туесок с червяками. "Только, дорогой мой, если компания узнает, что ты под землей работаешь, отца твоего на месячный заработок оштрафуют. Год подождать не мог?"
— Я сильный, — отмахнулся Вальтер, забрасывая в ручей крючок. "И высокий, мне все четырнадцать лет дают. Старик мой вас уважает, говорит, что вы толковый. Так-то он ругается, мол, если все в инженеры и мастера пойдут, то кто в забое лежать будет? О, клюнула! — порадовался мальчишка. Федор, снимая с крючка извивающуюся, серебристую форель, улыбнулся: "Ладно, поговорю, после того, как вы там крепления переделаете".
— Прямо завтра с утра! — горячо ответил Вальтер. "Можете прийти и сами проверить".
— Не могу, а должен, — хохотнул Федор. Вынимая рыбу из холодного, искристого ручья, вдыхая запах сосен, он подумал: "А все равно — жалко с шахт уезжать. Ничего, у студентов практика будет, отвезу их в Рудные горы, там серебро добывают, и эту окись, которой в желтый цвет керамику красят. Интересная окись, я бы с ней повозился, конечно. А сюда, — он на мгновение помрачнел, — не вернусь, все, хватит".
— Еще пяток, герр Теодор? — спросил Вальтер, глядя на корзинку с форелями.
— Можно и больше, — Федор зевнул, — воскресенье, торопиться некуда.
Он закрыл глаза и послушал пение птицы: "Хорошо!"
Маргарита проснулась в полночь. Быстро одевшись в свои старые, времен сортировочной, холщовые штаны и куртку, она спрятала волосы под косынкой.
Забрав из сарая маленькую пилу, Маргарита вышла на спящую улицу. Оглянувшись, она быстро побежала вверх, к воротам шахт. "Как все просто, — подумала девушка, открывая ключами Рабе замок, — воскресенье, никого нет. Никто меня не увидит".
Она прошла мимо конюшни, — лошади даже не пошевелились, и заглянула в черное жерло забоя. Клеть висела над ним, чуть покачиваясь от легкого ветерка. "Двадцать лестниц, по сорок ступенек в каждой, — вспомнила Маргарита, — потом сразу вбок, по рельсам. Свечи там есть, и кремень с кресалом тоже. Две мили направо и начнется дядина штольня. Рабе с утра будет там. Крепления старые, хлипкие, это все равно — могло бы случиться в любое мгновение. Вот и случится".
Девушка перекрестилась, исчезая в темном, бездонном провале, ловко спускаясь вниз.
В плетеной клетке, стоявшей на выступе породы, чирикала канарейка. Большой Фридрих чиркнул кресалом: "Вот видишь, все хорошо. Поет, что с ней сделается".
Рельсы чуть поблескивали в неверном свете свечи, теряясь вдали, в узком, высоком проходе, что вел к жерлу шахты.
— Дерево отличное, папа! — весело крикнул Вальтер, разгружая с другими шахтерами вагонетку.
— Давай, — подогнал мастер Большого Фридриха, — поменяем тут все, и мне надо к новой штольне идти, сегодня породу взрывать будем.
Рудокоп почесал рыжую голову. Опустив огромные ладони в ведро с водой, умывшись, шахтер усмехнулся: "Только июнь на дворе, Рабе, а уже какая жара. В августе мы тут голые лежать будем, помяни мое слово".
Из темноты раздались чьи-то шаги. Они услышали знакомый голос: "Не утерпел, решил вам помочь, у тебя, Фридрих и так — каждые руки на счету".
Федор сбросил куртку и вылил на мощные плечи воду: "Порох уже готов, герр Клаус, как взорвем — надо будет туда десяток человек из соседних штолен отправить. Чем быстрее мы до этого пласта доберемся, тем лучше".
Он посмотрел на прилепленные к полу свечи и хмуро заметил: "А ты бы, Фридрих, половину затушил, тут и так, — Федор повел носом, — газа предостаточно".
— Птица-то вон, живая, герр инженер, — упрямо ответил рудокоп: "Ну, пошли, ребята там уже все сколотили, сейчас менять будем".
Федор взглянул на серый блеск породы и остановился.
— Слышите, герр Рабе? — тихо спросил он.
Даже в тусклом огне свечи видно было, как побледнело смуглое лицо мастера.
— Фридрих, — крикнул Федор, — всем немедленно назад! Прямо сейчас!
Из дальнего конца галереи раздался грохот, высокий, пронзительный крик, а потом вокруг не осталось ничего, кроме темноты и обрушивающихся на них камней. Федор толкнул Рабе вниз и накрыл его своим телом, спрятав голову в ладонях. Откуда-то сверху было слышно беззаботное чириканье канарейки.
Федор пошевелился. Перекатившись на бок, он тихо спросил: "Герр Клаус, вы тут? Как вы?"
— Рука, — мастер сдавленно застонал. "Кажется, сломана, герр Теодор, зря я ее вытянул".