Страница 131 из 138
Но самым серьезным ударом, нанесенным в конце 1869 года, было то, что повторяло по существу дело Сарджента в Лондоне. Джон действовал через французского генерального консула в Нью-Йорке, который рекомендовал его французским финансистам и инженерам. Однако когда акции поступили на Парижскую биржу, то на них было указано, что они гарантируются правительством Соединенных Штатов. Когда Джон раскрыл французской публике действительное положение, покупка его акций прекратилась и началась серия гражданских и уголовных процессов. Генерала Джона Ч. Фремонта обвиняли в Париже как участника обмана. Сенатор Говард от Мичигана, добившийся отклонения законопроекта о предоставлении права прокладки дороги через территории, воспользовался скандалом во Франции, чтобы блокировать дальнейшие попытки Джона заручиться сотрудничеством федеральных властей.
После трехнедельной поездки по делам, во время которой она получала от него лишь краткие, наспех написанные записки, он приехал в Покахо как-то вечером бледный и больной. У Джесси дрогнуло сердце при виде его. Она приготовила ему ванну, достала чистый костюм, а затем принесла в библиотеку поднос с едой. Джон плюхнулся в глубокое кожаное кресло у окна, выходившего на Гудзон. Джесси присела на подлокотник кресла и положила руку на плечо Джона. Когда наконец он собрался с силами для разговора, по его хриплому, неестественному голосу она поняла, какую большую неприятность он пережил.
— Все пропало, Джесси, мы вылетели в трубу. Я исчерпал до конца наши фонды три недели назад… Я неистово метался, чтобы найти деньги… Мне дали небольшое продление срока… Теперь же все кончено… Я не смог выплатить. Владельцы закладных взяли под свой контроль нашу железную дорогу. Джесси, мы отданы на милость судебного исполнителя.
Она колебалась некоторое время и хотела, чтобы ее голос звучал спокойно: она озабочена прежде всего тем, чтобы удостовериться, что их потери ограничиваются долларами и рельсами.
— Но как могут взять твою железную дорогу, Джон? Она ведь твоя? В ее строительство вложены твои деньги и способности… Пять лет твоей жизни… Тысячи твоих долларов…
Смотря рассеянно на реку, он ответил:
— Все это пропало, смыто наводнениями и промоинами, крутыми подъемами и твердыми скалами; я получил инструменты, оборудование и рельсы у промышленников в кредит; все это подлежит оплате. Если я не смогу выдать наличными, я должен отдать им железную дорогу.
— Но ведь они не имеют права на большее, чем ты должен им? После того как будет оплачен долг, остальное должно принадлежать тебе.
Джон устало покачал головой, словно пытаясь изгнать из головы чувство опустошенности:
— Ничего не останется, Джесси. К настоящему времени проложена лишь четверть магистрали, и она бесполезна — невозможно заработать, пока линия полностью не построена. — Он посмотрел на нее, его глаза выглядели темными, больными. — Понимаешь, Джесси, нас раздавили! Я потерял не только собственность, но и контроль над дорогой.
По мере того как он сбивчиво выкладывал историю обмана и вероломства, которые были основной причиной осложнений, в ее уме медленно складывалась картина финансовых интриг, которые развернулись вокруг делового аспекта его предприятия. Вновь, как в тот вечер в отеле «Кларендон», когда Джон попал в тюрьму, она поняла, что никто из них не обладает способностью к бизнесу, что они слишком доверчивы и честны и поэтому не могут понять, как деньги могут побудить старых компаньонов ко лжи и обману, к нечистоплотным действиям за спиной. Джон, инженер и провидец, обладал редким сочетанием талантов, позволивших ему отыскать и положить на карты дороги к Западу. Но может ли он одновременно быть ловким и проницательным бизнесменом?
Она была убеждена, что ее муж сделал все, что мог. Она была также уверена, что не в силах изменить положение дел, даже если бы была так же близка к нынешнему бизнесу, как к его первым экспедициям. В дни военно-полевого суда она считала неприличным строить задним числом различные догадки относительно мужа — Джон должен нести тяжкое бремя первопроходца. То, что он делал, казалось в тот момент необходимым и правильным, и она соглашалась с такой оценкой. Если кто-то затем выиграл от свершений человека, то честная игра состоит в том, чтобы спокойно принять результаты ранее принятых решений. В этом суть партнерства, которое не может сохраниться на иной основе.
Джесси поцеловала его в щеку у рта:
— Ты столкнулся с трудностями и осложнениями, которые невозможно было предвидеть. Кто знает лучше тебя, что первопроходец, обладающий отвагой для преодоления препятствий в любой области, никогда не пожинает результатов своих трудов? Пусть у них будет эта железная дорога; ты спланируешь новую; в другой раз мы получим помощь от правительства…
— Люди говорят, что трансконтинентальная дорога — это неосуществимая мечта, — резко вмешался он, — что мысль о ней следует отбросить.
— …Мы используем оставшуюся часть имущества, чтобы все начать снова. Ты не должен впадать в отчаяние при первой неудаче.
Он пристально смотрел на нее.
— Имущество? — мрачно сказал он. — Какое имущество?
— Наша доля в Марипозе. Наши земли и ранчо в Калифорнии. Дом в Нью-Йорке…
Судорога пробежала по лицу Джона, когда он говорил рублеными фразами:
— …Ты не поняла. Я взял кредит на полную стоимость Марипозы… Ее нет… Мы лишились приисков, а также нашей собственности в Калифорнии… Я заложил все, чтобы достроить железную дорогу.
Охваченная ужасом, она могла лишь воскликнуть:
— Но наши дома, Джон, ты не заложил дом в Нью-Йорке? В Покахо?
— …Нью-йоркский дом — да, но не Покахо; этот дом выписан на твое имя. Все в нем принадлежит тебе. Слава Богу, я не мог заложить его; у нас есть наш дом, и больше ничего-ничего, дорогая, ни цента.
Он встал, прошел в дальний угол библиотеки и остановился около книг барона Гумбольдта. За последние шесть месяцев он постарел на десять лет; Джесси приходилось видеть его сердитым, огорченным, недовольным, мстительным, отчаянно борющимся, но никогда ранее она не видела его таким подавленным, как сейчас, согбенным, его белые волосы на склоненной голове резко выделялись на фоне темных кожаных переплетов.
Что касается ее самой, то у нее на момент стало тяжело на душе, но она не была подавлена или сломлена развитием событий. Разве Джон не был покорителем и губернатором Калифорнии, а затем его провезли через континент как преступника; разве он не был важным первопроходцем Америки, составителем карт и открывателем Запада, а затем подвергся военно-полевому суду и был с позором удален из армии; разве он не был знаменосцем нового политического движения, а потом потерпел поражение и был забыт; разве он не был командующим армией Запада, а потом был смещен без возможности доказать свое истинное значение? В течение пяти лет они входили в число самых богатых людей мира, внесли самый большой вклад в экспансию на Запад со времени открытия Орегонской тропы; ныне же они остались без копейки, их железная дорога обанкротилась, идея трансконтинентальной железной дороги сочтена неосуществимой. Все, к чему бы ни прикасались, они доводили почти до конца, а затем чья-то рука, судьбы или человека, отбрасывала их в сторону. Их проекты продолжали развиваться; их идеи созревали и процветали; их достижения становились частью главного потока американской жизни; но они сами, пионеры, лишались участия и вознаграждения.
Что ж, если такая жизнь продиктована судьбой, то они мало что могут сделать и должны смириться с этим. Ее не страшило создавшееся положение, хотя она была обязана дать образование двум сыновьям. Не волновала ее и перспектива вернуться к суровой жизни: ее нисколько не смущало приготовление еды и уборка в комнатах мадам Кастро в Монтерее и на песчаных дюнах Сан-Франциско, если рядом с ней муж. Она может вернуться к такой жизни или начать иную, ожидающую ее; неприятности и разочарования не подорвали ее волю, ведь Джесси Бентон Фремонт похожа на крепко сколоченный корабль, которому нипочем штормовая погода. У нее одна проблема — сохранить здоровье мужа, спокойствие его ума, примирить его с потерями, помочь приспособиться, спланировать с ним новые направления, новую деятельность, новое начало. Разумеется, в пятьдесят семь лет он еще не выдохся. Шесть месяцев назад он был в расцвете сил; сегодня он опечален, огорчен. Завтра он отдохнет, восстановит свои силы и уверенность, а послезавтра они начнут сначала.