Страница 5 из 15
Посетив пару званых вечеров, Раймонд утомился, ибо был слишком глубок для светской болтовни ни о чём, впрочем, его выручали и титул, и врожденная светскость. К нему мало кто рисковал обратиться с излишней фамильярностью, но даже если это случалось, молодой виконт умел сказать нечто обтекаемое, приятное и ни к чему ни обязывающее.
Теперь, когда лондонский сезон завершился, в город к Пасхе вернулись все знатные семьи. Вечер у Винсента Сейвари знаменовал начало новой весенней компании сватовства и ухаживаний, открытие сезона в провинции, который обычно начинался с Пасхи и продолжался до Рождества ...
Раймонд надеялся, что на вечере у Сейвари, где впервые соберётся весь цвет общества, ему повезёт больше, чем за первую неделю и, сожалея о потерянном времени, которое мог бы провести с книгой, собирался домой со званого ужина у Салливанов. В этот вечер хозяева не утомили его - у них не было дочерей. Покидая гостиную и прощаясь с мистером Салливаном, уже на лестничных ступенях парадного, виконт чуть посторонился, пропуская в дверях какого-то офицера, и тут взгляд его неожиданно упал на девушку, сопровождавшую пятидесятилетнюю, очень полную и явно нездоровую женщину, которую она называла миссис Грэхем и которую заботливо усаживала в весьма обшарпанный старенький экипаж.
Девушка была в неброском бледно-розовом платье, на лебединой шее выделялась только нитка недорогого жемчуга. Черты - необыкновенной, точёной правильности - казались бы мраморными, если бы не огромные серые глаза, глубокие и удивительно живые, нежные розовые губки и прекрасные густые волосы цвета выбеленного льна. Проводив её взглядом, чуть прикрыв глаза, Шелдон представил на бледном сером шелке - розовые жемчужины.
Розовый жемчуг в каплях весеннего дождя...
Но кто она? Осторожно поинтересовавшись у старой миссис Салливан, кто сопровождает миссис Грэхем, он узнал имя той, что неожиданно привлекла его внимание. Мисс Патриция Монтгомери. Ему в нескольких словах поведали грустную историю несчастной миссис Грэхем, потерявшей прелестную дочь, которая обещала стать подлинным украшением общества. Если бы ни милосердие покойного сэра Джереми, несчастная миссис Грэхем и вовсе осталась бы на старости лет одна, но теперь её и бедного молодого мистера Грэхема поддерживает мисс Пэт. Приданного у мисс Монтгомери нет, и от Грэхемов она ничего не получит - их состояние тает, мистер Гэмфри не может заниматься делами... Мисс Пэт - приживалка...
Шелдон мало что понял из этих путаных объяснений, но неожиданно вспомнил - очень отрывочно и смутно, что уже видел её когда-то в отрочестве, но где и при каких обстоятельствах - вспомнить не мог. Но что он делает? Он безумец. Отец назвал тех, среди которых он может выбирать. Она бесприданница, к тому же может оказаться пустенькой дурочкой. Он не может оскорбить выбором отца. Первая встречная! Это вздор. Шелдон поморщился. Он просто... что лгать себе-то? Он хочет женщину - и готов в первой же увидеть красавицу. Это сумасшествие и телесный голод. Шелдон уже с трудом справлялся с собой, с желаниями, становящимися всё навязчивей и тягостней. Но был твёрд. Всё вздор. Красота лица не залог здравомыслия. Что он знает о ней, чтобы увлечься? Нелепость. Отец ни словом не обмолвился... Раймонд понимал, что отец не случайно обозначил ему круг претенденток, 'достойных продолжить его род'. Это было приказание отца - сыну. Он выполнит то, что приказал отец. Воля отца незыблема, - про Божественному праву и по праву любви. 'Не ищи славы в бесчестии отца твоего, ибо не слава тебе бесчестие отца. Слава человека - от чести отца его, и позор детям - мать в бесславии. Сын! прими отца твоего в старости его и не огорчай его в жизни его. Оставляющий отца - то же, что богохульник, и проклят от Господа раздражающий мать свою...'
Но не только Писание руководило Раймондом. Он любил отца - любовью застенчивой и трепетной, нежной и заботливой, и огорчить его даже пустяком - не мог. А выбор невесты пустяком не был. Первая встречная... 'приживалка', промелькнули в памяти пренебрежительные слова миссис Салливан. Раймонд болезненно поморщился. Господи, зачем так... зачем это все... Завтра вечер у сэра Сейвари. Не думать. Случайное впечатление. Игра света, плотский голод, искушение дьявольское.
И Раймонд запретил себе любое помышление о девице.
Но он закрывал глаза - и снова видел розовый жемчуг в каплях весеннего дождя.
Глава 4, в которой пересекаются взгляды и сталкиваются расчеты весьма многих юных леди и джентльменов, но эти столкновения и пересечения не позволяют пока сделать никаких выводов...
В этот вечер дом сэр Винсента Сейвари поражал великолепием. Всё - от украшенных гирляндами садовых дорожек до роскошных праздничных ливрей лакеев - говорило о богатстве хозяина, и должно было внушить гостям - разумеется, мужского пола - мысль о том, как хорошо стать зятем владельца такого дома. Виконт Шелдон заметил, что мода здесь была свободней той, что он видел в Кембридже, декольте дам глубже, из-под платьев даже чуть виднелись туфельки.
Гости съезжались. Хозяин галантно представлял мистеру Шелдону прибывающих, тот был изысканно вежлив, но вежливость не таила восторгов. Девицы были прекрасно одеты, но снова не блистали ничем, кроме дорогих украшений.
Между тем сам молодой виконт был объектом сугубого интереса.
- Знаешь, Эмили, миссис Салливан сказала, что она ещё никогда не видела юноши красивее молодого мистера Шелдона. Говорит, он похож на юного бога, - мисс Лилиан Лавертон восторженно зажмурилась.
Мисс Лавертон, у которой было всего двадцать тысяч приданного, была девицей наивной и нежной, при этом - чувствительной и щепетильной. Она прочла несколько сотен книг из отцовской библиотеки, и это дало ей основание думать, что она необычайно глубоко судит о людях и событиях. Лилиан всегда делилась мыслями с Эмили Вудли, особой, читавшей комедии Конгрива и стихи Поупа и удивительно хорошо игравшей на фортепиано. Общество требовало от девиц чистоты и скромности, им положено было очень многого не понимать, но если некоторые барышни прекрасно умели делали вид, что многого не понимают, то мисс Лавертон и мисс Вудли искренне полагали всех мужчин - воплощением благородства и придавали огромное значение изысканности манер и тонкости вкуса.
Сейчас мисс Вудли с некоторой долей высокомерного торжества проронила:
- Это справедливо, поверь, дорогая Лили, он необычайно хорош собой.
Глаза мисс Лавертон широко распахнулись.
- А ты уже видела его?
- Да, он с милордом Брайаном был с визитом у моего отца и, когда он уезжал, мне удалось мельком увидеть его.
На самом деле мисс Вудли, едва завидев карету Шелдонов у их дома, специально направилась в ближайшую лавку, где пробыла, прилипнув к оконному стеклу, почти четверть часа, а потом, видя, что гости откланиваются, якобы случайно вернулась домой именно в это время. Тут-то ей и удалось разглядеть молодого виконта.
Лилиан посмотрела на подругу с восторженным любопытством.
- Ну, и...?
-Красавец. Рост шесть футов, волосы как ночь, а глаза - как море! А его сюртук, жилет, шейный платок так дороги и изысканы! А какая трость с набалдашником их слоновой кости!
Мисс Лавертон снова мечтательно зажмурилась. Боже мой!... Когда она открыла глаза, в трёх шагах от неё стоял писаный красавец со жгуче-чёрными волосами, похожий на сказочного принца, который с мягкой улыбкой взирал на зажмурившуюся и замечтавшуюся девицу. Мисс Лавертон ахнула, обернулась к мисс Вудли, и по тому, как Эмили смотрела на юношу, она поняла, что это и есть молодой виконт Шелдон.
Раймонд снова галантно улыбнулся дурочкам, и тут заметил, как в зале появился мистер Рудольф Томпсон, тридцатисемилетний вдовец, который окинул мисс Лавертон взглядом, исполненным тошнотворного обожания. Их представили друг другу на одном из первых званых вечеров, куда попал Шелдон, и там-то Раймонд впервые заметил влюблённость этого немолодого уже человека в юную мисс Лилиан. Он слышал, что первая жена мистера Томпсона умерла родами, умер и ребёнок. Такая трагедия не могла не вызвать сочувствие виконта, но он искренне не понимал, как столь зрелый человек может восхищаться мисс Лавертон. Девица была недурна собой, но изрекаемые ею сентенции так резали ухо Шелдона, что плениться подобной особой мог, по его мнению, только глупец.