Не бросайте бескрылок

-- Слушай, сказал он, поглядев на Егора, -- пусть Тамара зайдет в комнату, разговор есть.

-- Соскучился по старшей племяннице? -- улыбнулся Егор, раскладывая на столе тарелки, вилки, ложки. -- Обожди, управитесь наговориться, слышал, что сестра сказала?

-- Слышал, слышал, но есть серьезный разговор как раз, и ее это касается.

Егор подозрительно посмотрел на Антона, но просьбу исполнил.

-- Пожалуйста, -- пожал он плечами и крикнул на кухню:

-- Тамара, подойди сюда, дядя хочет нам с тобой чего-то сказать!

Дочь подошла без задержки.

-- Слушаю, дядюшка, -- сказала, улыбаясь своей милой улыбкой.

-- Садись, Тамара, и ты, Егор, тоже присядь. То, о чем сейчас, скажу, весть не из добрых.

Глаза Егора и Тамары хоть и потемнели, но выражение лица было таким, будто ожидали от него какой-то сюрприз или шутку. Однако настроение стало резко меняться по мере того, как он стал им говорить о болезни Валентины.

-- Из больницы я не выписывался, а приехал по делу, как сами понимаете, неотложному. Вряд ли знаете, что моя сестра, -- Антон поглядел колючими глазами сперва на Егора, потом на Тамару, -- а ваша жена и мать проходила медицинское обследование в онкологическом диспансере.

-- Мне неизвестно, -- процедил сквозь зубы Егор и сразу помрачнел. Тамара, пожав плечами, смотрела на дядю расстроенно, пока что не желая понимать.

-- Так вот, результаты обследований не совсем хорошие. -- Антон видел, с каким напряжением родственники глядели на него и ждали дальнейших объяснений и не стал говорить всей правды. Зачем? Может быть, операция пройдет удачно.

-- Состояние, -- говорил он, -- хоть и не безнадежное, но, вообщем-то малоприятное. В желудке в начальной стадии развития обнаружена злокачественная опухоль. Сама она об этом пока не знает, доктора ей сказали, что надо прооперировать язву. Вы меня понимаете? Хотя и это ее из себя вывело, и ее первый звонок был вчера ко мне. -- Антон видел, как глаза Егора и Тамары вначале широко открылись, потом превратились в узкие щелочки, а зрачки уменьшались, уменьшались, становясь холодными, колючими, несогласными с тем, о чем он говорил.

-- Я уже побывал в диспансере, узнал все, что надо узнать, договорился с главным врачом областной больницы насчет проведения срочной операции. Откладывать, сами понимаете, нельзя и отвезти ее в больницу я должен не позже завтрашнего дня. Вот такая сногсшибательная новость и хорошо, что смог сказать об этом в отсутствии сестры.

-- То-то я вижу, что ходит сама не своя, -- мрачно заметил Егор. -- Под глазами мешки, значит, где-то постоянно плачет и помалкивает.

-- Дядя Антон, это все правда или, может, шутка? -- спросила, испуганно улыбнувшись, Тамара.

-- Разве можно о таких вещах шутить? -- ответил Антон и прошелся по комнате.

На глаза Тамары навернулись слезы, лоб сморщился, а кончик аккуратного носика покраснел. Егор тяжело сопел и молчал. Он тоже не ожидал подобной новости и был ошарашен. Куда подевалось только что исходившее от него добродушие. Насупившись, думал, вздыхал, вздыхал и думал.

-- Послушайте, -- сказал Антон, -- если у нас с вами будет такой вид, то сестра сразу заподозрит что-то неладное. Так нельзя, вы просто меня подведете. Твоя мать, -- Антон предостерегающе поглядел на Тамару, -- ничего не должна заподозрить. Ничего, ясно?

-- Смеяться мне что-ли, -- чуть слышно прошептала Тамара.

-- Не смеяться, но и не нагонять страха. Я сам, что надо, ей скажу, вы меня только поддержите.

-- Да-а, задал ты нам, брат, задачу.

-- Мне не легче, Егор.

-- Да я понимаю, -- застонал Егор, -- все понимаю, но не могу быть, как ты говоришь, спокойным. Не могу, не получается.

Стукнула калитка -- возвращалась Валентина. Тамара заспешила на кухню, завозились вокруг стола мужчины. Валентина вошла, разделась и невольно воскликнула:

-- Да вас одних и оставлять нельзя -- на столе пусто! Чем же вы тут целых полчаса занимались? Ну-ка, дочь, давай вместе, -- обернувшись, спросила:

-- Чего такие кислые? Причин вроде нет, дочь, внуки приехали. Вот поедим, выпьем по рюмочке да еще песни споем, наши лю-би-мые...

-- Да уж, нам только песен не хватало, -- тихо заметил Егор. Антон поглядел на него с таким укором, что Егор прижал язык.

Сели за стол. Но как ни старались быть веселыми, ничего из этого не вышло. Да и разговор получался вялым, натянутым, неестественным.

-- Ну чего вы как в рот воды набрали, -- с сердцем выпалила Валентина. -- Давайте споем что ли... Запела низким голосом, ища глазами у мужа и брата поддержки. Пела про зарю, что над Волгой занялась, и про гармонь трехрядную. Но ее не поддержали. Тогда она переключилась на другую запевную песню, что любил брат Антон.

На гусевский ой да голосочек,

Пропою я вам еще разочек...

Игриво подморгнув Антону, Валентина сказала: -- Подпевай.

Он стал вместе с ней вытягивать. Тамара вообще-то никогда в кампаниях не пела, а Егор петь тоже был не настроен.

-- Может, хватит, -- сказал он сердито. Ну, чего строить из себя веселых, когда на душе кошки скребут.

В другой раз он и сам бы запел про рябину кудрявую, они с Валентиной ее всегда поют, но не сейчас. Глаза Валентины расстроены, она понять ничего не может. Посмотрев на мужа, потом на брата, и почувствовав резкую перемену в их настроении, сказала:

-- Уходила к сватам, все было нормально, теперь же, будто напуганы чем? Хватит в молчанку играть, говори, брат, без тебя тут не обошлось? -- Лоб сестры сморщился, зрачки колючими буравчиками уставились на Антона. -- Говори, говори, -- сказала требовательно, -- меня ты не проведешь.

Сестра, сколько помнил Антон, была всегда чрезмерно догадлива. У нее внутри словно срабатывало какое-то шестое или седьмое чувство ожидаемой радости или беды. Он только понять не мог, как это она так долго затянула с прохождением обследований? Может, думала, что обойдется само собой, и язва зарубцуется, ведь и волнений-то в семье не было? Зато теперь, глядя в глаза, улавливала надвигающуюся на нее опасность.

Да, она считала, говорили ее глаза, что все обойдется, что брат сумеет как-нибудь договориться с врачами не делать операции. Если ему это не удалось, то дело плохо.

"Сейчас скажу, как договорились, -- подумал Антон, -- так лучше будет. Какая разница, когда говорить, сейчас или чуть позже? Именно этим, кстати, объясню плохое у всех настроение. Все равно завтра придется ложиться в больницу".

-- Я и в самом деле виноват, сестра, что сказал о предстоящей операции без тебя, из-за этого и настроение у всех пропало, -- извинительно сказал Антон. -- Прости уж меня.

-- Брат, на операцию ложиться я не стану. Жила с язвой столько лет, поживу с Божьей помощью и еще. У нас на работе говорят, что нет ничего страшного, только надо получше питаться и не психовать.

-- Мам, но ведь врачи сказали, что лучше сделать операцию, так как язва давняя и запущена, -- заметила Тамара, расстроенно шмыгнув носом.

-- Она с нами перестала советоваться, -- сказал молчавший Егор. -- Ходит по поликлиникам, сдает анализы, ее на операцию кладут, а она молчит. Меня это возмущает. Я муж или кто? -- Егор недовольно хлопнул ладонями по коленям.

"Молодец, Егор, вовремя поддержал", -- подумал Антон и посмотрел на сестру. Слова Егора ее зацепили.

-- Так я же хотела как лучше, -- воскликнула Валентина. -- Думала, проверюсь и будет все нормально. Зачем же шум поднимать?

-- Как это все нормально, если падала на дороге и на работе сознание теряла? Это не пустячок, -- гудел Егор. -- Нет уж, жена, докторов слушаться надо, не раз об этом сама мне говорила.

-- Давно сам-то докторов стал слушать? -- подковырнула Валентина.

Егор смолчал, потом стал рассказывать Тамаре про те злосчастные два случая, о которых дочери не писали.

-- Послушай меня, сестра, послушай внимательно, не перебивай. Я был у врачей в поликлинике и в диспансере, все, что надо узнал. Ты не права, операцию делать надо. Это я тебе говорю и как брат категорически настаиваю. -- Поглядел на Егора и Тамару. Те его поддержали.