Страница 44 из 68
— Выспался?
— Да, в общем-то…
— И голова не болит? Со здоровьем порядок? — Собеседник явно не понимал намеков.
— Вроде бы…
— Ну тогда пойдем! — Никуда не денешься, придется допрашивать. Виноградов закашлялся, поманил паренька и, не оборачиваясь, зашагал по направлению к кабинету.
Обматерив заедающий ключ, он толкнул дверь и пропустил свидетеля вперед.
— Присаживайся. Это что?
— Да так… — Матерчатая авоська абсолютно не гармонировала с остальным туалетом охранника. — Мать дала!
— Бельишко тепленькое? Мыло, папиросы? — Владимир Александрович почти захрюкал, старательно сдерживая смех.
— А кто вас знает, чего ожидать, — неожиданно твердо, переборов смущение, вскинулся паренек.
— Хорошо, извини!
Виноградов представил себе его мать — немолодую уже, видимо, да и не слишком здоровую, как и большинство ее сверстниц. Конечно, в стране, где половина населения уже отсидела, или сидит, или только готовится перебраться на нары, любая предусмотрительность не покажется лишней.
— Буду тебя допрашивать.
— Зачем это?
— Не волнуйся. В качестве свидетеля по уголовному делу.
— Я же все уже сказал! Вы и записывали…
Владимир Александрович вытянул из-под стопки бумаг несколько сцепленных за уголок листов и показал их парню:
— Видал? Называется отдельное поручение.
И, скорее для себя, чем для собеседника, пояснил:
— Есть такой народ — следователи. Они должны преступления расследовать… Должны, но очень не любят! И поэтому поручают сию работу нам, грешным.
— А вы не следователь?
— Упаси Господи! — оскорбился Виноградов. — Я — оперуполномоченный уголовного розыска… но не будем о грустном. Вчера ты подписывал объяснение, по материалу. А сегодня уже уголовное дело возбуждено.
— Против меня?
— А есть за что?
— Не знаю! — честно пожал плечами охранник. Виноградову всегда было жаль таких, небитых фраеров, без труда заполняющих собой пустоты в криминальной хронике и победных отчетах милиции.
— Ну и дурак. — Это прозвучало совсем не обидно, скорее дружески-снисходительно. — Дело возбуждено по факту злодейского и вероломного убийства, имевшего место быть вчера на вверенном тебе объекте…
Владимир Александрович и сам почувствовал, что сбивается на какой-то неуместно-шутливый тон, поэтому оборвал фразу и снял колпачок с «паркера»:
— Итак… Фамилия, имя, отчество?
Покончив с персоналиями и дав собеседнику расписаться под информацией об ответственности за отказ от дачи показаний, равно как и за дачу ложных показаний, Виноградов перевернул бланк.
— Ну-с, давай излагай!
— Еще раз?
— Так точно. С самого начала…
По мере того как свидетель рассказывал, Виноградов мягко корректировал ход его мыслей, стараясь не навязывать собственных выводов и формулировок и в то же время не позволяя превратить процессуальный документ в суматошный поток сознания. То и дело сверяясь с первичными объяснениями, делая короткие, одному ему понятные пометки на листе бумаги, Владимир Александрович восстанавливал для следствия картину происшедшего.
Виноградов любил работать вот так — когда эмоциональный фон показаний уже несколько потускнел, но сама версия очевидцев еще не приобрела апокрифической мертвой стройности.
— Значит, ты отошел к телефону?
— Да.
— Сам звонил? Или тебе?
— Мне позвонили. Приятель, насчет… ну, в общем, по делу.
— Сам трубку снимал?
— Нет, Саня. Бармен. Он обычно ближе…
— Проверим ведь!
— Проверяйте, — удивился охранник и повторил Виноградову номер своего вчерашнего собеседника. — Лучше после десяти, он по ночам дежурит.
— Тоже сторожит чего-то?
— Ага! Мы вместе паримся на Пушкарской.
Эту баню Владимир Александрович знал, да и вообще — сомневаться в словах паренька оснований пока не было.
— Подозрительного ничего не заметил? Народу много было?
— Да нет, как обычно… Человек пятнадцать — двадцать.
— Музыка играла, — закатив глаза под потолок, нараспев констатировал Виноградов.
— Как всегда.
— Громко?
— Ну!
— А как же ты в таком шуме-гаме услышал, что тебя к телефону? — кровожадно нахмурился следователь.
Свидетель несколько раз хлопнул ресницами, пытаясь постичь чужую логику, потом облегченно улыбнулся:
— Так это же Михалыч на «воротах»! Его действительно, если что, звать приходится. А я — всегда в зале, точнее, между… — Он положил одну руку на рабочий виноградовский блокнот, другую на бланк и объяснил: — Тут, скажем, гардероб, а тут — зал, посетители. Ясно?
— Ясно.
— Главное — отслеживать обстановку! — процитировал чей-то инструктаж охранник.
— Так какого же… ты ее не отслеживал, а? Прохлопал?
Паренек виновато замолчал.
А что уж тут скажешь? Картина получалась до боли простая.
После того как бармен подозвал его к телефону, описав в воздухе пару кругов указательным пальцем, а затем приложив этот палец интернационально понятным жестом к уху, охранник по диагонали пересек фактически весь зал. И никаких проблем!
Народ сидел себе, пил, жевал чего-то… Пушкин, как обычно, пристроился к парочке поприличнее, в надежде выцыганить пару стопок во имя искусства и за гибель нации. Пушкин считался человеком безобидным, обладавшим отточенным чувством опасности, и всегда вовремя убирался куда посылали, счастливо до вчерашнего вечера избегая плевков и побоев. Терпел его бармен как местного шута горохового — тем более что среди завсегдатаев считалось хорошей приметой налить коньячку настоящему члену Союза писателей. Это как-то возвышало их в собственных глазах…
— Еще кого запомнил?
— Так ведь еще не время было! Рано.
Действительно, постоянная клиентура подгребает обычно поближе к полуночи, а тогда народ сидел в зале в основном случайный, пришлый… Тот, здоровый, которому первому досталось, — он вроде был раньше пару раз. Но это не точно…
— А убитый?
— Да я его даже в лицо не запомнил! Вроде слева сидел, за вторым столиком. Точно, а за крайним — здоровый с приятелем!
— Один? Убитый один сидел?
— Не помню.
— А драка из-за чего началась?
— Не видел я… — сокрушенно вздохнул охранник. — Трубку повесил, выхожу — а там уже махалово. Кожаный тот, в штанах, здорового отоваривает. Кстати! Их трое было.
— Кого?
Радуясь, что вспомнил нечто существенное, паренек уже без подсказок продолжил:
— Трое… Я сначала решил, что «братва», но потом подумал, что нет, не похоже.
— Серьезно? — Виноградова неожиданно искренне заинтересовало, по каким признакам вычленяет представителей новой волны организованной преступности рядовой работник сферы обслуживания. — А почему?
— Спокойные слишком. Без понтов!
— Может, менты? — Сотрудников органов внутренних дел зачастую путали с их оппонентами. Иногда даже не в пользу первых.
— Не знаю… Вряд ли!
Пришлось довериться интуиции собеседника.
— Описать можешь?
— Ну… Основной там — здоровый такой. В куртке и штанах. — Свидетель замолк, тщетно пытаясь выдавить из себя что-нибудь более вразумительное.
— А другие?
— Не помню…
— Давай-ка попробуем поподробнее! — Но через несколько минут Виноградову стало окончательно понятно, что ничего, кроме коротких стрижек, кожаных курток то ли черного, то ли коричневого цвета и просторных штанов наподобие турецкого ширпотреба, охранник не запомнил.
— А обувь?
— Кроссовки! Кажется…
— Тебя-то кто вырубил? Тоже не помнишь?
— Не помню… Вроде из них кто-то — больше не было никого рядом.
— А потом?
Что было после того, как охранник пришел в себя и достал «газовик», Виноградов уже приблизительно представлял.
— А потом я стрельнул и все разбежались. И менты — простите! — вы то есть, приехали…
— Опознать, значит, толком никого не сможешь… Ладно. Подожди, я запишу в протокол.
Через некоторое время уже можно было прощаться.
— Все! До свидания. Найдешь, как выйти?