Противостояние. Том II

— Конечно, — сказал Мусорщик.

— Сечешь Босса?

— Конечно, — сказал Мусорщик. Он понятия не имел, кто такой или кем был Босс.

— Тебе, мать твою, лучше как следует усекать Босса. Слушай, знаешь, что я собираюсь делать?

— Нет. А что?

— Я ненадолго затаюсь. Проверю, как там дела. Усекаешь эти хенки-пенки?

— Конечно, — сказал Мусорщик.

— Мать твою. Ты мне не рассказывай, мать твою, — я сам тебе расскажу. Просто проверю, как и что. Проверю этого лешего. А потом…

Малыш замолчал, согнувшись над оранжевым рулем.

— Что потом? — поколебавшись, спросил Мусорщик.

— Заткну ему пасть. Отправлю его прогуляться до могилы мертвеца. Пошлю его к черту на рога. Веришь мне?

— Ага… Конечно, верю.

— Я покончу с ним, — доверительно сообщил Малыш. — Выпущу ему кишки и отправлю к черту на рога. Ты держись за меня, Мусорщик, или как тебя там, мать твою, кличут. Мы больше не станем жрать свинину с бобами. Мы сожрем столько курятины, что и представить нельзя.

Двухместная тачка, разрисованная языками пламени, вырывавшимися из труб, с ревом неслась по шоссе. Мусорщик сидел на месте пассажира с банкой теплого пива на коленях в полном смятении чувств.

Утром 5 августа уже почти рассвело, когда Мусорщик вошел в Циболу, известную еще под названием Вегас. Где-то на последних пяти милях он потерял свой левый тапочек, и теперь, когда он спускался по извилистому съезду с шоссе, его шаги звучали как: шлеп-БУМП, шлеп-БУМП, шлеп-БУМП. Это напоминало шлепанье спущенной шины.

Он был почти у цели, но им вдруг овладело легкое удивление, когда он спускался по шоссе, усеянному дохлыми тачками и очень немногими мертвецами, над большинством из которых как следует поработали канюки. Он был тут, в Циболе. Его подвергли экзамену, и он выдержал этот экзамен.

Он видел сотни ночных клубов для белых, вывески, гласившие: СВОБОДНЫЕ СТОЯНКИ, СВАДЕБНАЯ ЧАСОВНЯ «ГОЛУБОЙ КОЛОКОЛ» — ВЕНЧАНИЕ ЗА ОДНУ МИНУТУ, НО НА ВСЮ ЖИЗНЬ! Он видел «роллс-ройс» «Серебряный призрак», въехавший в витрину книжного магазина для взрослых. Он видел обнаженную женщину, висевшую вниз головой на фонарном столбе. Он видел две странички лас-вегасской «Сан», прошелестевшие мимо. Заголовок, вертящийся вместе с хлопающей и переворачивающейся газетой, гласил: ЭПИДЕМИЯ ЧУМЫ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ. ВАШИНГТОН МОЛЧИТ. Он видел громадную вывеску с надписью НЕЙЛ ДАЙМОНД! ОТЕЛЬ «АМЕРИКАНА» 15 ИЮНЯ — 30 АВГУСТА! Кто-то нацарапал: УМРИ, ЛАС-ВЕГАС, ЗА СВОИ ГРЕХИ! — на витрине ювелирного магазина, специализировавшегося, казалось, лишь на обручальных кольцах. Он видел огромный перевернутый рояль, лежавший посредине улицы, как огромная дохлая деревянная лошадь. Глаза Мусорщика расширились от таких диковинных чудес.

Потом ему стали попадаться по дороге другие вывески; их неоновые лампы потухли в середине лета впервые за многие годы. «Фламинго». «Источник». «Дюны». «Сахара». «Хрустальные башмачки». «Империал». Но где же люди? И где вода?

Плохо отдавая себе отчет в том, что делает, и предоставив ногам самим выбирать себе дорогу, Мусорщик сошел с шоссе. Голова его свесилась вниз, подбородок уперся в грудь. Он дремал на ходу. И когда его нога зацепились за бордюр тротуара, когда он упал плашмя и расквасил нос о мостовую, когда он поднял взгляд и увидел, что было впереди, он с трудом сумел поверить своим глазам. Он не обращал внимания на кровь, текущую из носа и заливавшую его изорванную голубую рубаху. Он словно все еще дремал и видел это во сне.

Высокое белое здание уходило в пустынное небо — монолит в пустыне, игла, памятник, каждая крошечная частичка которого излучала волшебство, как Сфинкс или Великая Пирамида. В окнах восточной его стороны как знамение отражалось пламя восходящего солнца. Перед этим белоснежным пустынным сооружением, почти у самого входа, стояли две огромные золоченые пирамиды. Над козырьком у входа красовался внушительный золотой медальон с вырезанной на нем оскаленной мордой льва.

Над ним — тоже бронзовая — сверкала надпись, простая, но могущественная: MGM GRAND HOTEL.

Но приковало его взгляд то, что находилось на поросшем травой квадратном газоне между парковочной стоянкой и подъездной дорожкой. Мусорщик уставился на это, и его охватила столь яростная дрожь оргазма, что на мгновение он смог лишь приподняться на своих окровавленных руках, между которыми мотался развязавшийся конец бинта, и вытаращить на фонтан свои потускневшие, к этому времени полуослепшие от яркого света голубые глаза. Из его горла вырвался слабенький стон.

Фонтан работал. Это была величественная конструкция из камня и слоновой кости, обрамленная и украшенная золотом. Цветные огни подсветки играли в струях, делая воду то пурпурной, то желто-оранжевой, то красной, то зеленой. Непрекращающийся гул, с которым струи падали обратно в чашу фонтана, был очень громким.

— Цибола, — пробормотал он и с трудом поднялся на ноги. Из носа у него по-прежнему текла кровь.

Он заковылял к фонтану. С медленного шага он перешел на быстрый, потом на бег, скорость которого нарастала с каждой секундой. Его ободранные колени поднимались, как рычаги, почти до самой шеи. Одно слово складывалось и вылетало из его рта, длинное, как бумажная лента, вздымающаяся в небо, из окон высоко наверху стали высовываться люди (а кто их видел? быть может, Бог или дьявол, но уж точно не Мусорщик). Слово звучало все пронзительнее, поднималось все выше и выше, росло, пока он бежал к фонтану, и слово это было:

— ЦИИИИИБОЛАААААААААААА!

Звук последнего «а-аа» все звенел и звенел — крик всех наслаждений, которые знали люди, когда-либо жившие на земле, — и закончился лишь тогда, когда Мусорщик ударился грудью о высокий бордюр фонтана, рванулся вверх и рухнул в невероятно прохладную благословенную ванну. Он почувствовал, как все поры его тела раскрываются, будто миллионы ртов, и вбирают в себя воду словно губка. Он закричал, опустил голову, вдохнул носом воду и выдохнул ее обратно с кашлем, кровью и соплями, украсив бордюр фонтана могучим плевком. Потом снова опустил голову и стал пить, как корова.

— Цибола! Цибола! — восторженно выкрикивал Мусорщик. — Жизнь отдам за тебя!

Он барахтался по-собачьи в фонтане, снова пил, а потом перелез через бордюр и неуклюже рухнул на траву с глухим стуком. Дело того стоило — оно стоило чего угодно. Его желудок вдруг свело судорогой, и он неожиданно блеванул с громким рыком. Но даже блевать было прекрасно.

Он поднялся на ноги и, держась за горловину фонтана искалеченной рукой-клешней, снова стал пить. На этот раз его желудок с благодарностью принял воду.

Булькая, как наполненный курдюк, он заковылял к алебастровым ступенькам, ведущим к дверям этого сказочного места, ступенькам, лежащим между двумя золотыми пирамидами. На полпути судороги в желудке снова согнули его пополам. Когда они прошли, он весело устремился вперед. Двери были вращающимися, и ему потребовался весь остаток его сил, чтобы сдвинуть с места одну из створок. Он протиснулся в холл, покрытый ворсистым ковром и показавшийся ему длиной в несколько миль. Ковер цвета клюквы был толстым и мягким. Здесь находилась регистрационная стойка, почтовый отдел, стопка портье и окошки кассиров. И ни одной живой души. Справа от него, за узорчатой решеткой, было казино. Мусорщик с благоговейным страхом уставился туда, на ряды игральных автоматов, выстроившихся как солдаты на параде, за ними виднелись рулетка и столики для игры в кости; мраморные загородки обрамляли столы для баккара.

— Кто здесь? — прохрипел Мусорщик, но никакого ответа не последовало.

Тогда он испугался, потому что это было место привидений — место, где тебя могут подстерегать монстры, но страх притупился от усталости. Он спустился по ступенькам и прошел в казино мимо бара «Куб», где в тени, наблюдая за ним, тихо сидел со стаканом минеральной воды в руке Ллойд Хенрид.

Мусорщик подошел к столу, обитому зеленой бязью, с вышитой таинственной надписью БАНКОМЕТ ОБЯЗАН ВЫДАВАТЬ ДО 16 и ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ НА 17, залез на него и мгновенно заснул. Вскоре около полдюжины мужчин собралось вокруг спящего оборванца, звавшегося Мусорщиком.