Исход. Том 2

Дом, в котором они жили, находился в центре города, на углу Перл-стрит и Бродвея. Их квартира была на четвертом этаже, и с балкона она могла видеть перекресток внизу и Перл-стрит, бегущую с севера на юг. Ей здесь нравилось. Наконец они спрятали свой компас. Ночь была теплой и безветренной, черный свод неба сиял миллионами звезд. В их слабом холодном мерцании Франни различала плоские вершины гор, вздымающихся на западе.

Она провела рукой от шеи до бедер. На ней был только шелковый халат. Ее рука плавно скользнула по груди и затем, вместо того чтобы продолжить свой путь по плоской и ровной поверхности до мягкого подъема лобка, повторила выпуклость живота, следуя изгибу, который всего две недели назад выделялся не так сильно.

Она стала беречься, еще не очень, но Стью уже отпустил комментарий по этому поводу. Его вопрос прозвучал небрежно, даже комично:

— И долго мы будем обходиться без того, чтобы я поприжал его?

— Или ее, — ответила она довольным тоном. — Как там чувствуются четыре месяца, шеф?

— Отлично, — ответил он и с восхищением проник в нее.

Раньше разговор был намного серьезнее. Вскоре после того, как они пришли в Боулдер, Стью сообщил ей, что обсуждал проблему ребенка с Гленом, и тот очень осторожно выдвинул идею, что эмбрион или вирус супергриппа по-прежнему могут существовать в окружающей среде. Если это так, то ребенок может умереть. Это была тревожная мысль (Франни подумала, что всегда можно рассчитывать на Глена Бейтмена, чтобы он подбросил одну или даже парочку Тревожных Мыслей), но, конечно, если у матери иммунитет, то и у ребенка?…

И все же здесь много людей, которые потеряли детей во время эпидемии. Да, но это означало бы… Что означало бы? Ну, прежде всего это означало бы, что все люди, находившиеся здесь, являлись всего лишь эпилогом рода человеческого, краткой кодой. Она не хотела верить этому, она не могла верить этому. Если это так…

Кто-то шел по улице. Вот он повернул в сторону, чтобы проскользнуть между самосвалом, стоявшим двумя колесами на тротуаре, и стеной ресторана под названием «Кухня Перл-стрит». На плече у человека болталась легкая куртка, в руке он держал что-то: то ли бутылку, то ли оружие. В другой руке у него был лист бумаги, вероятно, с написанным на нем адресом, судя по тому, как мужчина сверялся с номерами домов. Наконец он остановился возле их дома. Он смотрел на дверь, как будто решая, что делать дальше. Франни подумала, что он немного похож на детектива из старых телевизионных сериалов. Стоя над ним на высоте чуть меньше двадцати футов, она оказалась в несколько щекотливой ситуации. Если окликнуть пришельца, это может напугать его. Если не окликнуть, то он, начав стучать в дверь, разбудит Стюарта. И все же, что он делал здесь с ружьем в руке… если это было ружье?

Внезапно мужчина запрокинул голову и посмотрел вверх, вероятно, чтобы проверить, светятся ли огоньки в окнах. Франни по-прежнему смотрела вниз. Их взгляды встретились.

— Боже праведный! — воскликнул человек на тротуаре, невольно шагнув назад и тут же угодив в канаву.

— Ой — одновременно воскликнула Франни, сама невольно сделав шаг назад и задев большую керамическую вазу с декоративной вьющейся зеленью. Та зашаталась, как бы решая, не пожить ли еще немного, но затем с оглушительным грохотом вывалилась на балконные плиты.

В спальне Стью что-то проворчал сквозь сон, перевернулся на другой бок и снова затих.

Франни вполне предсказуемо разобрал смех. Она обеими руками закрыла рот и до боли сжала губы, но смех все равно прорывался серией хриплых смешков. «Амазонка ударяет звонко», — пришло ей в голову, и она стала давиться безумным смехом в сложенные лодочкой ладони. А вдруг он стоит внизу с гитарой, а я свалила бы ему на голову проклятую вазу. «О sole mio[4]!» БУМ! От сдерживаемого смеха у Франни заболел живот. Снизу до нее долетел заговорщицкий шепот:

— Эй, там… там на балконе… тсссссс!

— Тсссс, — прошептала Франни самой себе. — Тссс, о Боже!

Ей нужно было побыстрее убраться прочь, пока она не разразилась по-ослиному громким хохотом. Ей никогда не удавалось сдержать смех, если уж тот нападал на нее. Стремительно промчавшись через темную спальню, Франни сорвала с двери ванной махровую простыню — это было надежнее ладоней — и ринулась через гостиную, прижимая простыню к лицу, дергавшемуся словно резиновая маска. Она успела выбежать на лестничную площадку и спуститься на один пролет до того, как смех беспрепятственно вырвался наружу. Дико хохоча, Франни спустилась еще на два лестничных пролета.

Мужчина — молодой мужчина, как она теперь увидела, — поднялся, отряхиваясь. Он был худощав и хорошо сложен, лицо его заросло бородой, которая могла быть русой или рыжеватой при дневном свете. Под глазами у него залегли темные круги, он улыбался полной раскаяния улыбкой.

— Что вы опрокинули? — спросил он. — Это было похоже на пианино.

— Это была ваза, — ответила она. — Это… это…

И тут ее снова разобрал смех, она могла только, указывая на него пальцем, тихо смеяться, тряся головой и схватившись за живот. По щекам у нее катились слезы.

— Вы в самом деле так забавно выглядели… я знаю, что это чертовски нехорошо говорить человеку, которого видишь первый раз в жизни… но, о Боже! Вы действительно выглядели забавно!

— Если бы это случилось в прежние времена, — сказал он с улыбкой, — я предъявил бы вам иск по крайней мере на четверть миллиона. Удар кнута. Судья, я поднял глаза, а эта женщина уставилась на меня. Она корчила мне рожи. Во всяком случае, рожа-то была при ней. Дело решено в пользу истца. А также в пользу судьи. Объявляется перерыв на десять минут.

Они немного посмеялись вместе. На молодом человеке были потертые джинсы и темно-синяя сорочка. Летняя ночь была теплой, ласковой, и Франни была рада, что вышла на свежий воздух.

— Вас, случайно, зовут не Франни Голдсмит?

— Случайно да. Но я не знаю, кто вы.

— Ларри Андервуд. Мы только сегодня пришли. Вообще-то я искал парня по имени Гарольд Лаудер. Мне сказали, что он живет на Перл-стрит, 261, вместе со Стью Редменом, Франни Голдсмит и с кое-кем еще.

Ее смех мгновенно оборвался.

— Гарольд жил в этом доме, когда мы пришли в Боулдер, но вскоре расстался с нами. Сейчас он живет на Арапахо, в западной части города. Если хотите, я дам его адрес и объясню, как туда пройти.

— Я был бы очень благодарен. Но, думаю, лучше подождать до завтра. Тогда я снова рискну предпринять свою вылазку.

— Вы знаете Гарольда?

— И да и нет — так же точно я знаю и не знаю вас. Если честно признаться, я представлял вас совсем иной. Я думал, что вы этакая блондинка типа Валькирии, прямо сошедшая с картины Фрэнка Фразетты, с сорок пятым калибром у каждого бедра. Но все равно я очень рад с вами познакомиться.

Он протянул руку, и Франни пожала ее, смущенно улыбаясь.

— Боюсь, я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Присядем на минуту на бордюр, и я вам все объясню.

Она села. Слабый ветерок волнами прокатывался по улице, шурша обрывками бумаг и заставляя покачиваться старые вязы перед Дворцом Правосудия в трех кварталах ниже.

— Мне нужно кое-что передать Гарольду Лаудеру, — сказал Ларри. — Но это должно быть сюрпризом, поэтому, если вы увидите его до того, как я с ним встречусь, пожалуйста, не говорите ни слова.

— Ну конечно, хорошо, — согласилась Франни. Никогда еще она не была так заинтригована.

Ларри поставил перед собой то, что показалось ей оружием, но это было вовсе не оружие — это была большая винная бутылка с длинным горлышком. Франни повернула ее этикеткой к звездному свету и с трудом прочитала написанное крупным шрифтом: «БОРДО» вверху, а внизу дату: «1947».

— Лучшее коллекционное вино бордо в нашем столетии, — сказал Ларри. — По крайней мере, так любил говаривать мой старый друг. Его звали Руди. Упокой, Господи, душу его в любви и мире.

4

«О мое солнце! — популярная неполитанская песня.