Исход. Том 1

Руки больно тянули его и, наконец, бросили на середину дороги. Приближающиеся круга фар осветили его тело, как прожекторы освещают актера на сцене. Завизжали тормоза. Ник вскинул руки и заставил свои ноги передвигаться, но те не повиновались — они вели его к гибели. Ник упал на дорогу, и визжание тормозов и шин наполнило мир, пока Ник ждал, когда его переедут. По крайней мере, это положит конец невыносимой боли во рту. Затем галька, брызнувшая из-под колес, ударила его по щеке. Ник смотрел на шины колес, остановившихся в нескольких сантиметрах от него. Он видел белый маленький камень, застрявший в резиновой бороздке, словно монета, зажатая в двух пальцах.

«Кусочек кварца», — бессвязно подумал он и потерял сознание.

Когда Ник пришел в себя, он лежал на койке. Она была твердой, но за последние три года ему приходилось спать и на более твердых. Он с трудом открыл глаза. Казалось, веки налились свинцом, а правый глаз, на который обрушился удар кулака, приоткрылся только наполовину.

Он разглядывал трещины на цементном потолке, под которым проходили трубы отопления. Большой жук деловито ползал по одной из труб. В поле его зрения попала цепь. Он слегка приподнял голову, чем вызвал ужасную, пронзившую все его тело боль, и увидел вторую цепь, идущую от внешней ножки кровати к крюку в стене. Он повернул голову налево (еще один приступ боли, но на этот раз уже не такой убийственный) и увидел грубую цементную стену. Она, как и потолок, была испещрена трещинами, к тому же сплошь исписана. Надписи в большинстве своем были далеки от приличной литературы. «ЭТО МЕСТО КИШИТ КЛОПАМИ. ЛУИС ДРАГОНСКИ, 1987 ГОД. МНЕ НРАВИТСЯ, КОГДА МЕНЯ ТРАХАЮТ В ЗАДНИЦУ. БЕЛАЯ ГОРЯЧКА — ЭТО ПРОСТО ЗДОРОВО. ДЖОРДЖ РАМПЛИНГ — ГОМИК. Я ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЮЗАННА». Здесь же были изображены огромные, свисающие пенисы, гигантские груди, грубо нарисованные вагины. Все это дало Нику ощущение места. Он находился в тюремной камере.

Ник осторожно приподнялся на локте, свешивая ноги (обутые кем-то в бумажные тапочки) с койки и принимая сидячее положение. Огромная волна боли снова ударила в голову, а позвонки угрожающе хрустнули. В животе встревоженно забурлило, голова закружилась, вызвав тот вид пугающей тошноты, когда хочется кричать и просить Бога о помощи. Но вместо того чтобы закричать — он просто не мог сделать этого, — Ник припал к коленям, обхватив лицо руками, и стал ждать, когда дурнота пройдет. Через пару минут так и случилось. Он осторожно потрогал пластырь, прикрепленный к ранам на щеках, а сморщившись пару раз, понял, что ему к тому же наложили швы.

Он огляделся. Камера была маленькой. С одной стороны койка упиралась в решетчатую дверь. А в изголовье расположился унитаз без крышки и веревки. А над ним — Ник увидел это, очень осторожно поворачивая ноющую шею, — было зарешеченное крошечное окно. Он достаточно долго просидел на койке, пока не убедился, что не потеряет сознание, потом, приспустив бесформенные пижамные серые штаны, Склонился над унитазом и, казалось, мочился целый час. Затем, закончив свои дела, встал как старик, придерживаясь за край койки. Он внимательно посмотрел в унитаз, ожидая увидеть там следы крови, но моча была чистой. Нику кое-как удалось спустить воду.

Медленно, очень осторожно он подошел к решетчатой двери и увидел короткий коридор. Слева от него спал пьяный. Старик, как бревно, лежал на одной из пяти коек, свесив руку на пол. Справа коридор заканчивался открытой дверью. В центре коридора горела лампочка, прикрытая зеленым плафоном, — такие он видел в бассейнах.

В открытой двери начала расти, танцевать тень, а затем в коридор вышел мужчина огромного роста в форме цвета хаки. На ремне «Сэм Брауни» у него висел огромный пистолет. Засунув кулаки в карманы брюк, мужчина почти целую минуту молча разглядывал Ника. Затем произнес:

— Когда я был пацаном, мы поймали в горах льва, застрелили его, а потом двадцать миль тащили в город по каменистому грунту. То, что осталось от этого создания, когда мы принесли его домой, вызывало только сожаление, такого несчастного создания я еще не видел. Ты второй, малыш.

Ник подумал, что эта речь подготовлена, тщательно спланирована и предназначена для постояльцев, время от времени попадающих в камеру.

— У тебя есть имя, бедняга?

Ник, прижал палец к разбитым, опухшим губам и покачал головой. Затем приложил ладонь ко рту, разрезал воздух легким диагональным движением и снова покачал головой.

— Что? Не можешь говорить? Вот несчастье.

Слова были вполне дружелюбны, но Ник не мог уследить за артикуляцией и интонацией. Он изобразил в воздухе невидимую ручку и начал писать ею.

— Тебе нужен карандаш? Если ты немой, то почему не носишь с собой карточку?

Ник пожал плечами. Он вывернул пустые карманы. Затем сжал Кулаки и сделал пару боксерских ударов по воздуху, что вызвало боль в голове и тошноту в желудке. Закончил он свое объяснение тем, что тихонько постучал кулаками по голове, закатывая глаза и сгибаясь пополам. Потом показал на пустые карманы.

— Тебя ограбили.

Ник кивнул.

Одетый в хаки мужчина направился в свой кабинет. Через пару секунд он вернулся с огрызком карандаша и блокнотом и передал все это Нику сквозь решетку. На каждом листке сверху было напечатано: «Джон Бейкер, шериф».

Ник повернул карандаш и постучал ластиком по имени. Затем вопросительно поднял глаза.

— Да, это я. А как тебя зовут?

«Ник Андрос», — написал он.

— Что случилось с тобой сегодня вечером? Доктор Соумс и его жена чуть не переехали тебя как бревно, парень.

«Избит и ограблен. В миле от бара на Мейн-стрит», — написал Ник.

— Этот притон не место для таких детей, как ты, бедолага. Ты еще маленький, чтобы пить.

Ник возмущенно затряс головой.

«Мне двадцать два, — написал он, — Могу я выпить пару банок пива и не быть избитым и ограбленным?»

Бейкер прочитал это с видом мрачного удивления.

— Вряд ли такое удастся в Шойо. Что ты здесь делаешь, приятель?

Ник вернулся к двери. Теперь он долго писал, карандаш так и порхал над бумагой. Бейкер подумал, что научить глухонемых детей читать и писать сродни чуду, а у этого Ника Андроса, должно быть, чердак отлично оборудован, раз уж ему удалось овладеть такими навыками. Здесь, в Шойо, штат Арканзас, полно парней, которых не смогли научить ничему путному, и вот теперь некоторые из них слоняются по барам. Но, подумал он еще, не следует ожидать, что паренек, который забрел в город на пару часов, знает об этом.

Ник протянул блокнот сквозь решетку. Там было написано:

«Я путешествую. Но я не бродяга. Сегодня весь день работал у хозяина по имени Рич Эллертон в шести милях западнее вашего городка. Я почистил его сарай и сложил много сена под крышу На прошлой неделе я был в Уоттсе, штат Оклахома, чинил заборы. Парни, избившие меня, забрали мой недельный заработок».

— Ты уверен, что работал именно у Рича Эллертона? Ты ведь знаешь, что я могу проверить это, — Бейкер вырвал листок с объяснениями Ника, сложил его вчетверо и положил в карман форменной рубашки. — Ты видел его собаку? Какая она?

«Доберман, — написал Ник, — но хороший. Огромный. Не трусливый».

Бейкер кивнул, повернулся и пошел к себе А Ник встревоженно застыл у решетки. Через минуту Бейкер вернулся с огромной связкой ключей, открыл замок и распахнул дверь.

— Пойдем в кабинет, — сказал Бейкер. — Завтракать будешь?

Ник покачал головой, потом жестом как бы налил что-то и вышел из камеры.

— Кофе? Хорошо. Мне не помешает компания. У меня бессонница. Редко когда я сплю больше трех-четырех часов. Жена настаивает, чтобы я посетил знаменитого врача в Пайн-Блафф. Если и дальше так будет продолжаться, я, наверное, последую ее совету. Вот, посмотри до чего дошло — пять часов утра, еще даже не начало светать, а я уже на ногах, ем омлет и жареные пирожки, купленные на стоянке для грузовиков.

На последних словах он повернулся, и Ник уловил «… стоянке для грузовиков». Он приподнял брови и пожал плечами, чтобы выразить свое непонимание.