Страница 7 из 8
Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот дернулся.
Среди зевак возник ропот — сдавленное оханье — и стало тихо. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода, которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра.
Норт сделал глубокий жадный вдох и с грохотом заколотил руками по столу, бесцельно осыпая столешницу тяжелыми ударами. Шеб хрипло взвизгнул и исчез за дверью, следом за ним — одна из женщин.
Человек в черном вновь мелькнул над Нортом — раз, другой, третий. Теперь все тело Норта трепетало, тряслось, подергивалось, билось. От него удушливыми волнами поднимался запах гниения, испражений и тлена. Норт открыл глаза.
Алиса почувствовала, что ноги несут ее вспять. Она задела зеркало, задрожавшее от удара, и, поддавшись слепой панике, метнулась прочь, как молодой кастрированный бычок.
— Я сделал тебе подарок, — тяжело отдуваясь, прокричал ей вслед человек в черном. — Теперь можешь спать спокойно. Однако и это обратимо. Зато… так… занятно, черт возьми! — И он снова захохотал. Алиса кинулась вверх по лестнице, и смех зазвучал тише, но оборвался он лишь тогда, когда дверь, ведущая в три комнаты над трактиром, оказалась на засове.
Тогда, присев под дверью на корточки и покачиваясь, она захихикала, и эти звуки переросли в пронзительные причитания, слившиеся с воем ветра.
Внизу Норт рассеянно убрел в бурю, надергать травы. Человек в черном — единственный клиент, оставшийся в трактире, — продолжая ухмыляться, смотрел ему вслед.
Когда в тот вечер она заставила себя с лампой в одной руке и тяжелым поленом в другой снова сойти вниз, человек в черном уже исчез вместе с повозкой и всем прочим. Но Норт был там, он сидел за столом у входа, словно никуда и не уходил. От него пахло травой, но не так сильно, как можно было бы ожидать.
Он поднял голову, посмотрел на женщину и робко улыбнулся.
— Привет, Элли.
— Привет, Норт. — Она положила полено и принялась зажигать лампы, не поворачиваясь к Норту спиной.
— Меня коснулась рука Господа, — вскоре сказал он. — Я больше не умру. Так он сказал. Он обещал мне.
— Повезло тебе, Норт. — Дрожащие пальцы упустили лучину, и Алиса подняла ее.
— Хотелось бы мне бросить жевать траву, — проговорил он. — Нет больше для меня в этом радости. Негоже человеку, которого коснулась рука Господа, жевать траву.
— Что ж ты не бросишь?
Собственное озлобление удивило и напугало Алису, заставив вновь увидеть в Норте не столько дьявольское чудо, сколько человека. Экземпляр, представший ее глазам, являл собой довольно грустное зрелище: он был одурманен лишь наполовину и выглядел виноватым и пристыженным. Бояться его она больше не могла.
— Меня трясет, — сказал он. — Тянет к траве. Я не могу бросить. Элли, ты всегда была так добра ко мне… — Он заплакал. — Я мочить штаны и то не могу бросить.
Алиса подошла к столу и помедлила в нерешительности.
— Он мог бы сделать так, что меня бы на нее не тянуло, — выговорил Норт сквозь слезы. — Мог бы, раз уж сумел меня оживить. Я не жалуюсь… не хочу жаловаться… — Он затравленно огляделся и прошептал: — Коли я буду жаловаться, он может поразить меня насмерть.
— Может, это шутка. У него, похоже, то еще чувство юмора.
Норт достал висевший у него под рубахой кисет и вытащил горсть травы. Алиса бездумно смела ее прочь и, ужаснувшись, убрала руку.
— Ничего не могу поделать, Элли, ничего… — И его рука снова неловко нырнула в мешочек. Алиса могла бы остановить его, но даже не попыталась. Она снова взялась зажигать лампы, чувствуя усталость, хоть вечер едва начался. Но той ночью в трактир заглянул только все прозевавший старик Кеннерли. Увидев Норта, конюх как будто бы не особенно удивился. Он заказал пива, поинтересовался, где Шеб, и облапал Алису. На следующий день все почти вошло в норму, хотя ни один мальчишка за Нортом не таскался. Еще через день возобновились свистки. Жизнь пошла своим приятным чередом. Дети собрали вырванную ветром кукурузу в кучу, а через неделю после воскресения Норта подожгли ее посреди улицы. Через несколько минут вспыхнуло яркое, сильное пламя, и почти все завсегдатаи заведения — кто ровным шагом, кто пошатываясь, — вышли посмотреть. Выглядели они примитивно. Их лица словно бы парили между огнем и небесами, слепившими блеском ледяных осколков. Глядя на них, Элли ощутила укол мимолетного отчаяния от того, какие грустные времена настали. Все расползалось. В середке вещей больше не было клея. Она никогда не видела океана — и уже никогда не увидит.
— Ах, кабы мне хватило духу, — пробормотала она. — Кабы хватило мне духу, духу, духу…
При звуке Алисиного голоса Норт поднял голову и бессмысленно улыбнулся ей из пекла. Духу ей не хватало. Шрам да кабак — вот все, что у нее было.
Костер быстро прогорел, и клиенты вернулись в заведение. Алиса принялась накачиваться виски, «Звездой», и к полуночи была пьяна по-черному.
8
Женщина оборвала повествование и, не получив немедленного отклика, первым делом подумала, что рассказ усыпил стрелка. Она и сама начала уплывать в дрему, но тут он спросил:
— Это все?
— Да.
— Угм. — Стрелок сворачивал очередную папиросу.
— Табачища-то в постель не натряси, — велела она резче, чем собиралась.
— Не натрясу.
Снова воцарилось молчание. Огонек папиросы подмигивал, то разгораясь, то потухая.
— Утром ты уйдешь, — невыразительно сказала она.
— Да надо бы. Думаю, он расставил мне здесь ловушку.
— Не уходи, — сказала она.
— Посмотрим.
Стрелок повернулся на бок, отстранившись от нее, но Алиса успокоилась. Он оставался. Она задремала.
Уже засыпая, она опять подумала о том, с какими странными словами обратился к нему Норт. Ни до, ни после того она не замечала, чтобы стрелок выражал какие-нибудь чувства. Даже любовью он занимался молча, и лишь под конец его дыхание становилось неровным, а потом на миг замирало. Он словно явился из волшебной сказки или легенды — последний из своего племени в мире, пишущем последнюю страницу своей книги. Но это было неважно. Он собирался ненадолго задержаться. Завтра или послезавтра времени на раздумья будет довольно. Она уснула.
9
Утром Алиса сварила кашу из грубо смолотой овсяной крупы, и стрелок съел ее, не проронив ни слова. Он уплетал овсянку, не думая о женщине и едва ли замечая ее. Он знал, что должен идти. С каждой проведенной им за столом минутой человек в черном оказывался все дальше — вероятно, сейчас он был уже в пустыне. Его стезя неуклонно вела на юг.
— У тебя есть карта? — вдруг спросил стрелок, поднимая на Алису глаза.
— Чего, поселка? — рассмеялась она. — Маловаты мы для карты.
— Нет. Того, что за поселком, на юге.
Улыбка Алисы поблекла.
— Там пустыня. Просто пустыня. Я думала, ты немного побудешь в Талле.
— А на юге пустыни что?
— Почем я знаю? Через нее никто не ходит. С тех пор, как я здесь, никто даже и не пытался. — Она вытерла руки о передник, взяла прихватки и опрокинула лохань, в которой грела воду, в раковину. Вода заплескалась, от нее пошел пар.
Стрелок встал.
— Ты куда? — В своем голосе Алиса расслышала визгливую ноту страха и возненавидела себя за это.
— На конюшню. Если кто и знает, так это конюх. — Он положил руки ей на плечи. Ладони были теплыми. — Заодно договорюсь насчет мула. Раз я собираюсь задержаться здесь, нужно, чтоб за ним был уход. До моего отбытия.
Еще не сейчас. Алиса поглядела на него снизу вверх.
— Поосторожней с Кеннерли. Даже если он ничего не знает, так тут же сочинит.
Когда стрелок ушел, она повернулась к раковине, чувствуя, как медленно текут горячие, страстные слезы благодарности.