Спин

— Его Марс — не Марс. Но зато его Огайо заставляет меня вспомнить о Марсе.

— Я вас понимаю. Вы тоже люди. Марс не Царствие Небесное. И из этого с неизбежностью следует, что Ломакс попытается использовать вас в своих собственных политических целях.

— И я это полностью сознаю. Я в этом уверен, можно сказать. Совершенно очевидно, что меня можно использовать в каких-то целях, и здесь у меня есть выбор: согласиться или отказаться. Сотрудничать или воздержаться. Выбрать верное слово. — Он улыбнулся, в очередной раз обнажив ровные зубы сияющей белизны. — Или неверное.

— А чего бы вы хотели от всего этого?

Он развел руками жестом столь же марсианским, сколь и земным:

— Ничего. Я марсианский святой. Однако приятно было бы увидеть, как репликаторы рассеются по Вселенной.

— Исключительно в целях познания?

— Это я признаю в качестве святого мотива. Узнать хоть что-то о «Спине».

— И бросить вызов гипотетикам?

Ван снова моргнул:

— Я надеюсь, что гипотетики, кем бы они ни были, не истолкуют этот шаг как вызов.

— А если истолкуют?

— Но почему?

— Если истолкуют, то вызов брошен с Земли, а не с Марса.

Ван Нго Вен заморгал часто-часто. Потом па его лицо вернулась улыбка, терпеливая, одобрительная:

— Вы достаточно циничны, доктор Дюпре.

— Не по-марсиански?

— Совершенно.

— А Престон Ломакс поверил в вашу ангельскую природу?

— На этот вопрос только он сможет ответить. Последнее, что он мне сказал… — Тут Ван оставил свои оксфордские манеры и произнес голосом Престона Ломакса с интонациями Престона Ломакса: — «Очень рад беседе с вами, посол Вен. Вы выражаетесь прямо и открыто. Мне как давнему обитателю округа Колумбия это в новинку».

Услышав такое от говорящего па живом английском меньше года, я чуть язык не проглотил. Конечно же, я похвалил его таланты.

— Я ведь лингвист, Тайлер. Читаю я по-английски с детских лет. Живая речь, конечно, другое дело, но у меня к языкам способности. Одна из причин того, что послали именно меня. Тайлер, у меня к вам просьба. Не могли бы вы принести еще книг по вашему выбору?

— Но о Марсе, боюсь, я больше ничего не найду.

— Не о Марсе. О чем угодно. Любое, что вы считаете важным, что для вас что-то значит, что доставляет вам удовольствие.

— Для вас почли бы за честь составить подборку профессионалы, профессора английской литературы.

— Не сомневаюсь. Но я прошу именно вас.

— Даже боюсь браться. Я ведь просто читатель, читаю бессистемно, больше всего современных авторов.

— Тем лучше. Я остаюсь один чаще, чем вы думаете. Помещения мои удобны, но выйти из них — всегда проблема. Ни в кафе, ни в кино или в какой-нибудь клуб. Я могу попросить у моих гостеприимных хозяев, но велика ли радость читать книги, отобранные комитетом. А добрая книга — все равно что добрый друг.

Ван, можно сказать, почти жаловался на свое положение в «Перигелионе» и на Земле. В дневное время ему всегда было чем заняться, времени на ностальгические воспоминания не оставалось, да и нельзя сказать, что он уж обвыкся в новой обстановке мира, который для него всегда останется чужим. Но ночью, перед тем как заснуть, он иногда представлял себя идущим по берегу марсианского озера, видел парящих над водой птиц. Эта воображаемая прогулка всегда происходила при вечернем освещении. Он всматривался в даль, где неслась по ветру, расцвечивала небо поднятая ветрами пыль пустыни Ноакис. В видениях он всегда оставался один, но знал, что его ждут за следующим поворотом извилистого берега, за выступом крутой скалы. Ждут друзья или случайные знакомые, ждут погибшие дети. Ван знал, что они обрадуются, увидев его, заговорят с ним, притронутся, обнимут. Видения, грезы…

— Когда я читаю, то слышу эхо голосов, — сказал он мне.

Я пообещал ему принести книги. Тут нас опять отвлекли. Один из костюмов приблизился и доложил:

— Вас ожидают наверху.

Ван отодвинул свою семгу и принялся обстоятельно слезать со стула. Я стал прощаться, но костюм повернулся ко мне:

— Вы тоже. Они просят вас обоих.

Нас проводили до зала заседаний, соседствующего с офисом Джейсона, где сам Джейсон и горстка его начальников отделов уже заняли места напротив приехавшей делегации, включавшей И-Ди Лоутона и потенциального нового президента Престона Ломакса. Все какие-то кислые.

И-Ди Лоутона я не встречал со дня похорон матери. Худоба его выглядела почти патологически. Как будто из него постоянно вытекала жизнь. Костлявые порыжевшие кулаки курьими лапами торчали из накрахмаленных манжет. Волосы на голове поредели, расчесаны как-то вразнобой. Но глаза живые и быстрые. Глаза И-Ди всегда оживлялись, когда он злился.

Если И-Ди излучал злость, то вице-президент чуть не ерзал от нетерпения. Ломакс приехал, в основном, чтобы сфотографироваться с Ваном, иметь снимки наготове для немедленного их выпуска в свет после объявления о прибытии марсианского посла. Конечно, он обсуждал и проект запуска репликаторов, который уже решил поддержать. И-Ди присутствовал в силу своего неоспоримого авторитета. Он энергично подключился к предвыборной кампании на стороне Ломакса и с той поры не снижал активности.

Во время часовой экскурсии по компаунду И-Ди подвергал сомнению, высмеивал, разоблачал каждое высказанное Джейсоном и его сотрудниками положение, особенно когда группа дошла до «инкубатора». Но, как мне позже рассказала начальник отдела крионики Дженна Уайли, Джейсон отбивал все наскоки отца спокойно, терпеливо, чуть ли не ласково. Можно подумать, что он предвидел все происшедшее и хорошо подготовился ко всем вариантам развития событий. Что еще больше злило И-Ди, дошедшего, по словам Дженны, до состояния разбушевавшегося короля Лира.

Битва еще не отгремела, когда вошли мы с Ваном. И-Ди подался вперед, навис над столом и продекламировал:

— Подчеркиваю: беспрецедентно, не проверено, основано на неизвестной нам технологии, которую мы не в состоянии ни понять, ни контролировать.

Джейсон улыбнулся, как будто не желая обидеть уважаемого, но свихнувшегося старца.

— Но ведь все, чем мы занимаемся, связано с риском. Однако…

Однако прибыл марсианин. И я при нем. Некоторые из присутствующих Вана еще не видели; этих можно было определить по исполненным напряженного любопытства взглядам. Ломакс прочистил горло:

— Прошу прощения, но я хотел бы немедля обменяться парой слов с Джейсоном и новоприбывшими господами. Минуту-другую, не более.

Все, кроме упомянутых, поднялись и покинули помещение, включая и И-Ди, который, однако, выглядел вовсе не смущенным, а чуть ли не обрадованным.

Двери закрылись. Подбитая пухом тишина опустилась на нас свежим снегом. Ломакс, как будто еще не все переваривший, повернулся к Джейсону:

— Вы предупреждали, что прогремят громы, но чтобы такой интенсивности…

— Понимаю, многое из сказанного придется еще не раз опровергать.

— Конечно, я бы не хотел, чтобы И-Ди, оказавшись снаружи, обсикал нам дверь, но вреда от него ждать не приходится, если…

— Если его обвинения беспочвенны? Уверяю вас, так оно и есть.

— Вы хотите сказать, что он уже впадает в старческий маразм?

— Нет, так далеко я не зайду, но что он исходит из неверных посылок и приходит к неверным заключениям — бесспорно.

— Интересно, что ваши с И-Ди обвинения взаимны.

Так близко к президентам или почти президентам я еще в жизни не находился. Ломакса. ещё не избрали, но никто не сомневался, что изберут. Ломакс всегда казался слегка угрюмым, задумчивым, скалистый Мэйн рядом с жарким Техасом Гарланда. Своей физиономией он украсил бы любые похороны. Во время кампании он по необходимости научился улыбаться, но улыбка его все же оставалась не вполне убедительной. Политические карикатуристы избрали для него шаблон нахмуренного типа с закушенной нижней губой, как будто он сдерживается, чтобы не разразиться проклятиями. Глаза кандидата дышали прохладой зимнего Трескового мыса.