Спин

— Тайлер! Что с вами?

— Все в порядке, — заверил я его, думая почему-то о Диане. — Может быть, лучшее, на что мы можем надеяться, — это хоть что-то понять, перед тем как упадет занавес.

— Э-э… Занавес?

— Выражение такое. Перед концом.

— Конечно, невелико утешение, — признал Ван. — Но, пожалуй, это именно так. Лучшее, на что мы можем надеяться.

— Вы, марсиане, знали о «Спине» тысячи лет. И за все это время вы ничего не смогли узнать о гипотетиках?

— К сожалению, не смогли. Ничего или почти ничего. Лишь какие-то догадки о физической природе «Спина». — Джейсон мне пытался растолковать. Что-то о квантах времени… Но я в математике не силен, и все, о чем он говорил, далеко от практического воплощения. — О гипотетиках вообще ничего. Насчет же того, что им от нас нужно… Тоже догадки. Мы задавались вопросом, чем особым отличалась Земля к тому моменту, когда ее поймали в оболочку. Почему они не изолировали Марс сразу, когда мы там появились? Чем руководствовались они при выборе момента?

— И… Каков ответ?

В дверь постучали, появился один из свиты Вана, лысеющий господин в сшитом на заказ черном костюме. Он обратился к Вану, но глядел при этом на меня.

— Прошу прощения, но до встречи с делегацией Евросоюза осталось пять минут.

Я встал.

— В следующий раз, — сказал Ван.

— Надеюсь, скоро?

— Как смогу.

Уже вечерело, с делами я на тот день покончил. Вышел через северную дверь. По пути к парковке остановился у дощатого забора стройплощадки. Сквозь щели виднелась кладка из простых шлакоблоков, громадные резервуары высокого давления, отходящие от них толстенные трубы. Территория стройки загажена обрывками желтой тефлоновой изоляции, обрезками медных труб и змеевиков. Бригадир в белой пластиковой каске гавкал на работяг, толкающих тачки, тоже в касках, в защитных очках и в ботинках с окованными сталью носками.

Эти люди строили инкубатор для новых живых существ. Здесь в жидком гелии вырастут и подготовятся к расселению по холоду Вселенной наши наследники, способные жить дольше и путешествовать дальше, чем человеческие существа. Наш диалог со Вселенной, может быть, посмертный. Если И-Ди не осилит Джейсона и не задушит проект.

В тот уик-энд мы с Молли отправились прогуляться по пляжу.

Последнее воскресенье октября выдалось безоблачным. Едва мы прошли четверть мили по усеянному окурками песку, как поднявшееся солнце начало нещадно припекать. Океанская рябь отражала бессчетное множество солнечных зайчиков, как будто воду усеивали груды нетонущих бриллиантов. Молли вышла в шортах, сандалиях и белой хлопковой футболке, которая тут же прилипла к ее телу, соблазнительно подчеркивая рельеф. Она надвинула на глаза кепку-бейсболку, опустила козырек пониже.

— Никогда я этого не пойму, — проворчала она, опуская руку от глаз и оборачиваясь, чтобы проверить собственные следы на песке.

— Чего не поймешь, Молл?

— Солнце. То есть его свет. Все говорят, что он фальшивый, но жара, бог мой, жара! Жара-то настоящая.

— Солнце тоже нельзя сказать, что совсем уж фальшивое. Мы видим не настоящее солнце, но свет-то идет от настоящего. Гипотетики преобразуют его, длину волны и интенсивность.

— Это я понимаю, но посмотри, как оно идет по небу. Восход, закат. Если это лишь проекция, каким образом ее видно от Канады до Южной Америки? Если барьер «Спина» лишь в каких-то сотнях миль от нас…

Я сказал ей то, что когда-то слышал от Джейсона: фальшивое солнце не проекция, а управляемая копия, проходящая сквозь экран и находящаяся на расстоянии девяноста миллионов миль от Земли.

— Тоже, фокусники…

— Если бы не этот фокус, мы бы все уже давно сгорели. Экология планеты требует двадцатичетырехчасовых суток. Что некоторые виды вымерли из-за отсутствия Луны, ты тоже знаешь? Они питались и размножались по Луне.

— Живем по лжи.

— Ну, можно и так сказать.

— Передо мной ложь, я чувствую ложь и называю ее ложью. Стою с освещенным ложью лицом. Ложь, которая может вызвать вовсе не ложный рак кожи. Но все равно не понимаю. И не поймем, пока не поймем гипотетиков. Если когда-нибудь поймем. В чем я лично глубоко сомневаюсь.

Ложь не поймешь, сказала мне Молли, шагая рядом со мной вдоль деревянных мостков, побелевших от океанской соли. Ложь можно понять, лишь поняв ее подоплеку, ее мотивацию. Она сказала это, глядя на меня в упор, прикрывая глаза низко опущенным козырьком, намекая на что-то, и я не мог понять, на что.

Мы вернулись в мой домик, в ложную, ибо неестественную, устроенную кондиционером прохладу. Что-то почитали, послушали какую-то музыку, но Молли все время неспокойно ерзала, а я все еще не вполне освоился с мыслью о ней, роющейся в моем компьютере. Еще одно непонятное мне событие. Я, кажется, любил Молли. Или убеждал себя в том, что любил. Если же то, что я к ней ощущал, не было любовью, то вполне прилично заменяло любовь.

Непредсказуемость этой женщины меня, однако, тревожила. Такая же искореженная «Спином», как и все мы. Подарок ей купить — проблема. Если ей чего-то хотелось, то я не мог понять, чего именно, если ее не прорывало у витрины магазина. Она многое держала в себе и, как все любители засекречиваться, считала меня точно таким же.

Мы закончили ужин и принялись убирать со стола, когда зазвонил телефон. Молли взяла трубку, пока я вытирал руки.

— Угу… Он здесь, сейчас передам трубку. — Она прикрыла микрофон рукой. — Джейсон. Какой-то странный. Будешь говорить?

— Конечно.

Я взял трубку и замер, глядя на нее. Молли возвела очи к потолку и вышла в кухню, оставив меня одного.

— Джейс? В чем дело?

— Тайлер, ты мне нужен. Срочно.

— Что-то случилось?

— Случилось, черт побери. И ты мне нужен.

— Срочно?

— Я б звонил, если бы не срочно?

— Ты где?

— Дома.

— Ладно, я выезжаю, но как там с движением…

— Давай, давай.

Я сказал Молли, что должен уехать. Она улыбнулась — скорее, ухмыльнулась.

— Что за работа? Срочные роды у начальства?

— Я врач, Молли.

— Врач или собачка Джейсона Лоутона? Что, ты должен приносить ему брошенные палки?

— Извини, я должен ехать, время не ждет. Тебя куда-нибудь подвезти?

— Нет. Я подожду тебя здесь. — Она глядела на меня с вызовом, как будто ожидая моего протеста. Но я не стал возражать. Возражение означало бы, что я ей не доверяю. А я ей доверял. В значительной степени.

— Не знаю, когда вернусь.

— Ничего. Я свернусь калачиком на диване и уставлюсь в телик. Ты не возражаешь?

— Ну, если тебе не будет скучно…

— Обещаю, что мне не будет скучно.

По-прежнему необжитая холостяцкая квартира Джейсона от моего дома в двадцати милях по шоссе, и, как нарочно, пришлось объезжать полицейский кордон. Кто-то устроил засаду на инкассаторский фургон, успешно породившую любопытство группы канадских туристов и устроившую затор. Входную дверь дома Джейс открыл мне кнопкой из своей прихожей, а когда я поднял руку, чтобы постучать в квартиру, оттуда донеслось его нервное:

— Не заперто!

Большая передняя комната пребывала все в том же обглоданном состоянии: паркетная пустыня, в которой Джейс устроил свой бедуинский бивуак. Он лежал на диване. Торчавший рядом с диваном торшер бросал на него жесткий безжалостный свет. Лицо бледное, лоб взмок, глаза сверкали.

— Я уж думал, не дождусь. Думал, твоя пастушка не отпустила.

Я рассказал ему о полиции и об объезде и добавил:

— Джейсон, будь добр, отзывайся о Молли уважительнее.

— В смысле, без намеков на ее среднеглубинное происхождение? Понял, исполняю. Простите, дяденька, больше не буду.

— Что с тобой?

— Интересный вопрос. Ответ многовариантный. Гляди.

Он поднялся.

Процесс не радовал. Вставал он, как будто складной плотницкий метр выпрямлялся. Джейс оставался высоким и хорошо сложенным, но физически бесповоротно сдал. Исчезла грациозность движений, руки болтаются, как будто деревянные, прибитые гвоздиками. Ноги, когда он выпрямился, с трудом держали его, тряслись, как ходули под неумелым клоуном-любителем. Моргал он всей физиономией, чуть ли не всем телом.