Дыхание ветра

Мукки с хмурым видом играл в мяч, однако ему хотелось побежать на поляну, постучаться в дверь бабушкиного дома, посадить Киону на закорки и принести сюда. Они бы играли в лошадки, а девочка заливалась бы смехом, от которого у него на душе становилось светло.

Вскоре к потрескиванию дров присоединился манящий запах жарившихся пирожков. Щебетали близнецы, распевая какую-то считалочку. Они двигали по столу подаренные Тошаном фигурки из крашеного дерева.

«Я не должна переносить свои страдания на детей, но у меня нет сил скрывать их, — подумала Эрмин. — Если бы только Шарлотта была здесь! Мне так ее не хватает, ее тоже! Зато у мамы этой зимой будет помощница. И потом, не такая уж я наивная: моя Лолотта надеется как можно скорее заполучить Симона».

Лолотта всегда питала нежные чувства к старшему сыну Маруа. Эта семья тоже участвовала в воспитании Эрмин в Валь-Жальбере. Симон в свои двадцать пять все еще не был женат, и это ободряло Шарлотту, уверенную в том, что она добьется своей цели, выйдет за него замуж.

«Как мы далеко от моего поселка! — взгрустнула Эрмин. — Что там сейчас делает мама? Она пишет мне нечасто, все ее мысли теперь только о Луи. Отец, похоже, без ума от него. А я так редко вижу своего братика».

Нечего слезы лить. К собственному горю прибавилась новая забота — подспудная, тревожащая. В Германии Гитлер разжигает гибельный пожар, который уже мало-помалу охватывает весь мир. Объявлена война. Судя по сообщениям в газетах, Канада тоже к ней готовится и вскоре направит в Европу свои войска.

— Мне надо выйти! — вдруг воскликнула она. — Мадлен, присмотри за детьми, я скоро вернусь. Мне что-то совсем нехорошо.

Эрмин надела меховые сапоги и теплую куртку. Сама не своя, она опрометью бросилась из дома. Двор стал выглядеть по-другому: появился построенный Тошаном загон с решетками для ездовых собак. Его мать, Тала, жила в маленьком домике метрах в шестидесяти от поляны. Туда и поспешила Эрмин.

— Киона, помоги мне! — прерывисто дыша, повторяла она, пробираясь по свежему — чуть не по колено — снегу. — Мне страшно, мне так страшно! Киона, сестра моя, помоги мне!

Она никогда не позволяла себе так называть девочку. Только оказавшись в одиночестве на улице, где падал густой снег и дул ветер, она осмелилась произнести это слово — «сестра». Происхождение Кионы должно оставаться тайной — этого потребовала Лора Шарден. Девочка никогда не должна узнать, что она одной крови с Эрмин и что у нее есть сводный брат-ровесник Луи Шарден.

— Киона! Тала! — позвала Эрмин, стучась в дверь.

Свекровь открыла тотчас же. Ее слегка надменное красивое лицо, окаймленное седеющими прядями, дрогнуло при виде печального зрелища, которое являла собой гостья. Однако она встретила Эрмин улыбкой, взяла ее за руку.

— Тише, Эрмин, мы здесь! — успокоила ее Тала.

Эрмин бросила скорбный взгляд на комнату, которая показалась ей совершенно нежилой, хотя в сложенном из камней очаге ровно гудел огонь, а ее убранство было пестрым и разностильным, столь милым сердцу Талы.

— Где она? — встревоженно спросила Эрмин. — Где Киона?

— Посмотри там! — ответила Тала.

Занавеска отгораживала угол, где стояла кровать Кионы. Эрмин подошла к занавеске и слегка ее отодвинула.

Девочка была здесь, она сидела на пушистой медвежьей шкуре. От масляной лампы падал слабый золотистый свет. И в этом рассеянном свете Киона сияла, как живая статуя из чистого золота. Она играла с куклой, которую сшила ей Тала. В свои пять с половиной она была не по годам развитой и на редкость сообразительной. Говорила она намного лучше близнецов, которые были старше ее на три месяца. Малейшее колебание пламени тут же отражалось на ее смуглом личике и двух рыжеватых косичках. В первые месяцы после рождения волосы у нее были каштановые, но постепенно посветлели, что забавляло и удивляло Эрмин, Тошана и Талу.

Малышка, одетая в курточку из оленьих шкур, расшитую белыми бусинами, подняла на Эрмин свои добрые глаза, которые казались то зеленоватыми, то золотистыми.

— Мимин! — воскликнула она. — Сейчас я кончу играть и приду тебя поцеловать.

— Сиди там, дорогая моя, — ответила Эрмин. — Да у тебя тут жарко.

Киона долго смотрела на нее, потом встала, влезла на кровать, прошла по ней к Эрмин и бросилась ей на шею. От ее ручонок исходили ласка и покой.

— Ты все еще грустишь, Мимин!

— Да, и мне надо было увидеть тебя, дорогая.

Девочка отстранилась и пристально посмотрела на Мимин. Оглядев ее с головы до ног, она погладила ее по щекам и лбу, стряхнула снежинки с волос и снова прижалась к Эрмин.

— Киона ты моя, до чего же я тебя люблю! — с нежностью проговорила Эрмин. — Рядом с тобой я и чувствую себя лучше.

— Я тебя очень крепко люблю, — заверила ее девочка. — Ты не плачь!

С озабоченным видом прислушиваясь к их разговору, Тала налила себе кофе. Ее устраивала ее нынешняя жизнь, только немного беспокоило поведение невестки. После смерти Виктора Эрмин проявляла интерес только к Кионе, отдалившись даже от своих собственных детей. Тошан тоже с огорчением заметил это.

— Эрмин, — мягко спросила она, — хочешь выпить чего-нибудь горяченького? Иди к огню, мне надо с тобой поговорить.

Эрмин хотела было и Киону взять с собой к очагу, однако Тала запротестовала.

— Пусть она там поиграет — так будет лучше.

Они пристроились на камне у очага. Поднялся ветер, своими порывами теребя крытую дранкой крышу. Разговор вели вполголоса. Они не хотели, чтобы их слышала Киона, которая уже снова играла, что-то напевая.

— Эрмин, я знаю, что ты страдаешь, но тебе надо вновь обрести себя. Сегодня утром Мадлен мне рассказала, что ночью ты стонала, звала Виктора, а позавчера от этого проснулась Лоранс. Ты же человек уравновешенный, смелый! Не боишься предстать перед толпой, по полгода проводишь в разъездах, без мужа.

— Это невозможно сравнивать, Тала. Я потеряла ребенка.

— Ты не первая и не последняя, кому приходится плакать по такому поводу. Скольким матерям в этой стране довелось увидеть, как угасают их новорожденные, а потом хоронить их! Подумай о своих детях! Прошу тебя, не пытайся удерживать душу Виктора! Тебе надо быть стойкой, потому что мы не знаем, что нам готовит будущее. Тошан думает, что во всем мире разразится война. А если пустят в ход все эти машины, которые построили белые, может случиться что-то ужасное. Эти их самолеты, танки и корабли похожи на железные чудовища. Поверь мне, я очень рада, что живу в таком отдаленном уголке. Меня пугает прогресс. Но и твоя скорбь тоже.

При других обстоятельствах эта пылкая речь Талы растрогала бы Эрмин. Однако сейчас она оставалась напряженной и озабоченной.

— Тала, похоже, никто не понимает моего горя, — возразила она. — Тошан так хотел еще одного ребенка! Я ведь не подписала ни одного контракта на следующий год! Я могла бы лелеять свое дитя, наблюдать, как оно растет. Ты же тоже мать и, конечно, понимаешь, что я испытываю.

— Уверяю тебя, мне понятны твои страдания. Просто мне хочется, чтобы ты закалилась, стала готовой к новым испытаниям. Жизнь — это тебе не длинная тихая река. Когда ты будешь далеко отсюда, ты не сможешь получить успокоение от Кионы.

Эрмин нетерпеливо махнула рукой. Ей не совсем ясно было, к чему клонит Тала.

— Но я люблю Киону. Что в этом плохого? — возмутилась она. — Она мне…

— Молчи! — прервала ее индианка.

«Она мне сестра! — мысленно закончила Эрмин. — И никто не разлучит меня с ней! Никто и никогда!»

Немного помолчав, она робко спросила:

— Можно Киона пообедает у нас? Оладьи, должно быть, остались. Мукки и девочки поиграли бы с ней.

— Нет! — возразила Тала. — Не сегодня, не так часто. Незачем Кионе привыкать к обществу твоих детей, ведь вы всё равно уедете потом больше чем на полгода. Когда вы в прошлый раз уехали, она очень скучала. Ты видела когда-нибудь, как облако закрывает солнце? Мир сразу же становится серым и блеклым. Я не хочу, чтобы моя малышка переживала из-за вашего отсутствия!