Страница 6 из 58
Ребекка засмеялась:
— Еще бы! Каждому пришлось потрудиться. Бедные тетеньки из службы занятости! А попробуй-ка изобразить, какие звуки издает человек, когда дрочит…
— Н-да… я предпочел бы тюрьму.
Сиввинг смеялся, Ребекка тоже развеселилась. При этом она вспомнила старшую из пострадавших. Когда накануне слушания все они сидели в кабинете прокурора, эта женщина смотрела на Ребекку прищуренными глазами. Голос у нее был резкий и хриплый — очевидно, она курила и употребляла алкоголь. Верхняя губа измазана помадой. На бледной коже с расширенными порами лежал толстый слой пудры. «Этим издевательствам нет конца», — пожаловалась она, после чего рассказала Ребекке, как ее притесняют на работе. Когда один из ее коллег устроил вечеринку на день сюрстрёмминга[2], пострадавшей не было в числе приглашенных. «И все время сплетни, шепот за спиной, — повторяла женщина. — На прошлый сюрстрёмминг я немного перепила и уснула на террасе. Так сколько было потом разговоров! Они что-то врали моему шефу. К черту их! Они тоже заслуживают обвинения».
Ребекка чувствовала себя опустошенной после беседы с этой женщиной. Она пребывала в депрессии и вспоминала свою маму. Что, если бы та не умерла молодой? Неужели и у нее под конец был бы такой голос?
Сиввинг прервал ее размышления:
— С чем только тебе не приходится сталкиваться на работе!
— Ну, как раз сейчас большого разнообразия не наблюдается, — возразила Ребекка. — Что ни слушание, то нанесение телесных повреждений или вождение в нетрезвом виде.
Когда Ребекка возвращалась домой, снегопад все еще продолжался, хотя уже и не такой сильный. Теперь хлопья не летели так стремительно, а кружили, словно в медленном танце, и таяли на ее щеках. На душе посветлело.
Несмотря на поздний вечер, все вокруг было видно. В это время года и ночи достаточно светлые. По хмурому серому небу бегут снежные облака. Контуры предметов нечетки, будто нарисованы на акварельной бумаге.
Ребекка подошла к своему крыльцу. Здесь она остановилась, подняла руки и повернула ладони тыльной стороной вверх. Искрящиеся снежинки садились ей на варежки.
Внезапно ее переполнила чистая, детская радость. Ребекка почувствовала, как волна пробежала по ее телу, будто ветер по горной долине. Она поднималась откуда-то снизу, от земли, Ребекка ощущала ее всем своим телом. На некоторое время женщина застыла, словно боясь спугнуть это блаженство.
Сейчас она осталась наедине с этим снегом, небом, с рекой, спрятавшейся подо льдом, с Сиввингом, с поселком. Со всем и со всеми.
«Я тоже часть всего этого, — думала она. — Вероятно, это всегда было так, независимо от того, понимала я это или нет».
В таком возвышенном настроении Ребекка открыла дверь и стала подниматься по лестнице.
Чистка зубов и умывание — своего рода ритуал. Мысль замерла. В голове пусто. Только слышно, как работает зубная щетка и течет из крана вода. Ребекка надевает пижаму торжественно, словно крестильную рубаху, и тщательно стелет постель. Телевизор и радио выключены. Звонил Монс, но она не ответила.
Ребекка ложится на совершенно новую простыню, которая хрустит и пахнет свежестью.
«Как хорошо!» — думает она.
Легкое покалывание в ладонях, горячих, словно она только что вышла из бани. Очень приятное чувство, с которым она засыпает.
Около четырех утра Ребекка проснулась. За окном было светло — вероятно, снегопад еще не кончился. На ее кровати сидела голая девушка. На одной брови пирсинг — два кольца. Рыжие волосы и кожа в веснушках — мокрые. Вода тоненьким ручейком стекала с волос ей на спину. Когда девушка заговорила, изо рта и носа у нее брызнули струйки.
«Это не несчастный случай, — сказала она Ребекке. — Он перенес меня. Я умерла не в реке. Посмотри на мои руки».
Тут девушка поднесла свою ладонь к глазам Ребекки.
Кожа содрана. Кости торчали из серого окровавленного куска мяса. Большого пальца и мизинца не было.
Девушка печально посмотрела на свою руку.
«Я сломала себе ногти о лед, когда пыталась выбраться наружу», — прошептала она.
Ребекке показалось, что гостья исчезает. «Подожди», — сказала она девушке.
Однако той уже не было. Ребекка видела, как ее фигура мелькает где-то впереди между соснами, и устремилась следом. Однако в лесу, в который убежала ее ночная гостья, лежал глубокий снег. Ребекка проваливалась в него по колено и совсем промокла.
Потом она увидела себя стоящей у своей собственной постели и услышала мамин голос: «Хватит, Ребекка. Не будь же такой нервной».
«Это всего лишь сон», — утешала себя Ребекка.
С этой мыслью она снова легла в постель, чтобы погрузиться в другие сны. И вот уже над ней черные птицы, летающие меж высоких сосен на фоне чистого неба.
И все-таки я добралась до прокурора. Прежде всего, я должна была показаться ей. Вот она смотрит широко раскрытыми глазами на меня, сидящую на ее кровати. Там, в комнате, стоит ее бабушка. Она первая, кого я увидела из мертвых, если только это можно назвать словом «видеть». Бабушка пристально глядит на меня. Мы не можем уходить и приходить в мир живых, когда нам вздумается. Есть порядок. У прокурора надежная покровительница, и я прошу у нее разрешения побеседовать с ее внучкой.
Я вовсе не намерена пугать или огорчать ее. Просто хочу, чтобы они нашли Симона. Мне некуда идти. У меня нет сил видеть своих близких. Вот Анни возвращается в свой одинокий розовый дом и затевает уборку, а потом смотрит в окно на дорогу. Она целыми днями ни с кем не разговаривает. Иногда на нее что-то находит и она гуляет по поселку. Или вдруг с трудом поднимается по лестнице и смотрит на мою кровать.
А мама Симона с ненавистью наблюдает, как ее муж, наскоро позавтракав, спешит прочь из дома. Они стали чужими друг другу. Он тоже не выносит ее. Сначала она пробовала говорить с ним, плакала и будила его среди ночи. Но потом он взял свою подушку и ушел спать на диван в гостиную. И когда мама Симона потребовала, чтобы ее супруг сказал ей хоть что-нибудь, он ответил, что весь следующий день проведет на работе. Она устала винить и умолять мужа. Она хочет похоронить своего мальчика.
Кажется, ее мужу нет никакого дела до их сына. Так она говорит знакомым женщинам. Но я вижу, как он ведет себя на дороге. Грузовики сигналили ему прошлой зимой, когда он обгонял их в метель. Скоро он разобьется насмерть.
Я лечу над поселком. Ночь светлая. На старый слой снега, уже по-весеннему бурый, смешавшийся с землей и галькой, ложится свежий, белый.
Яльмар Крекула уже проснулся и стоит посреди своего двора в кальсонах и майке, словно откормленный медведь, какими они бывают летом. На крыше его дома сидят два ворона и издают гортанные звуки. Яльмар хочет прогнать птиц и запускает в них деревяшкой, которую подобрал в дровяном амбаре. Кричать он не решается: поселок еще спит. Яльмара мучает бессонница, и он винит в этом и этих черных птиц, и светлые ночи, и что-то неудобоваримое, съеденное им за ужином.
Вороны тяжело взлетают и усаживаются на высокой сосне.
Ему так и не удалось от них избавиться. А ведь этой ночью нашли мое тело. Вероятно, весь поселок скоро об этом заговорит. Наконец-то.
— Черт знает что такое! — Инспектор криминальной полиции и кинолог Кристер Эрикссон с силой захлопнул дверцу автомобиля и громко выругался, оказавшись на сухом и холодном, почти зимнем, воздухе.
Его черная овчарка Тинтин нюхала снег на парковке возле здания полицейского участка, когда за спиной Кристера раздался голос:
— Как дела?
Это была прокурор Ребекка Мартинссон. Длинные каштановые волосы свободно свисали из-под вязаной шапочки. Она в джинсах и не накрашена. Видимо, на сегодня не планировалось никаких слушаний.
— Это все машина, — улыбнулся Кристер Эрикссон, смущенный тем, что Ребекка слышала его ругательства, — никак не хочет заводиться. Сегодня нашли Вильму Перссон, девушку, которая пропала прошлой осенью.
2
Сюрстрёмминг — шведский национальный продукт, представляющий собой консервированную забродившую сельдь со специфическим запахом. Третий четверг августа — День сюрстрёмминга — национальный шведский праздник.