Страница 15 из 16
Порочная система оплаты труда вела к низкой эффективности капитальных вложений, их омертвению. Чем дороже объект, тем он был выгоднее строителю социализма, поскольку зарплату он получал как фиксированный процент от общей стоимости строительно-монтажных работ. Помню, когда я начинал в 1960 году, был такой случай. Размечаем мы с бригадиром Василиусом пробки фундамента под компрессор. Вдвоем. Только воробьи под крышей недостроенного корпуса. Он мне и говорит тихо, с прибалтийском акцентом: «Вадим, будешь делать нам по сорок рублей в день – будешь хорошо жить. Две зарплаты будешь получать». Я опешил и отверг это предложение. С негодованием. Василиус замолчал, надулся.
И так случилось, что примерно через два-три месяца закрыл я наряды его бригаде на очень небольшую сумму. Так сработали. Приписывать не хотел. Утром прихожу, все на месте, а бригады Василиуса нет. Никто не знает, где она. Потом звонят из треста, чтобы я срочно ехал в райком партии. Приезжаю. Гляжу, вся бригада там, у секретаря райкома. Что тут началось, какой шум поднялся. «Как жить? Аванс не отработали. Чем детей кормить?»
Все справедливо. Я говорю: «Каждому по труду… Сколько заработали, столько получите. Скажите, разве я что-нибудь не записал вам?» Шум начинается снова. После этого секретарь райкома говорит: «Вот что, молодой человек, вы что, с Луны свалились? Не знаете политики партии? Рабоче-крестьянское государство вас учило, чтобы вы рабочий класс по миру пустили? Это ваша прямая обязанность – организовать бригадам высокопроизводительный труд! Ничего не хочу слышать! Чтобы немедленно все решили, чтобы люди были довольны!»
Не буду врать: не спорил я с ним. Людям действительно жить надо, детей кормить. Государство-то их, то есть наше, рабоче-крестьянское. А партия – наш рулевой. Раз говорит, значит, так надо. Как же жить без зарплаты? Это в нынешнее время как-то живут без зарплаты, и никакую партию, никакое правительство это не волнует. Рабочие сами по себе, власть сама по себе. Тогда, по большому счету, тоже так было, но не до такой же степени.
А вообще-то строители наши и были и есть большие мастера своего дела. Я не говорю о халтуре и браке, которых везде больше, чем можно представить. Работать могут, если захотят. Что у нас было? Отсталые технологии, неэффективные материалы, примитивный инструмент, а делали, когда надо было, когда хотели, прекрасно. Могли работать. С иностранными специалистами: японцами, немцами, чехами – немало приходилось объектов строить. Но рабочие, монтажники всегда были наши, и всегда иностранцы удивлялись смекалке и мастерству российских работяг.
Проработал я с ними непосредственно строителем без малого тринадцать лет. Все было: и рекорды, и аварии, и награды, и выговоры, даже на скамье подсудимых пришлось посидеть. Школа это большая. Школа отношений между людьми, организации сложных систем, управления коллективами. Я не жалею об этом времени, оно не было напрасным. Все, что мы построили, все осталось, все может приносить пользу стране и людям. Другое дело, как этим потенциалом распоряжаются сейчас новые хозяева. Это большой вопрос, но он не к вчерашним строителям.
У страны, которая не строит, не может быть будущего. Может быть, смысл жизни не в любви, а в творчестве созидания?
Наверное, и сейчас кто-то учится на инженера-строителя. По нынешним временам это просто герои. Пока есть студенты, пока есть Сибстрин, страна будет жить.
Глава 5
Дежурный по апрелю
Кто лишает себя иллюзий, тот остается нагим.
Весьма несложная на первый взгляд история КПСС – на самом деле трудная задача для профессиональных политологов. Она еще ждет своего часа. Я бы хотел сосредоточиться на своей эволюции в КПСС, на своей работе в партии. Самая большая трудность – не допустить привнесения сегодняшних оценок в прошлое. Не впасть в диссидентство, которым я никогда не страдал. Это, конечно, не только моя проблема. Многие сейчас при каждом удобном случае спешат поведать миру, что всегда «держали фигу в кармане». Были гонимы, были «невыездными» в силу своих мало кому известных антикоммунистических убеждений. Я не имел разногласий с партией вплоть до ее последних перестроечных лет. Никогда не был антикоммунистом и не являюсь им сейчас. Но я изменил свои взгляды на коммунизм и с сожалением признаю его крах как идеологии.
Почему и как это произошло, и надо понять. Это непросто. Комфортно себя чувствует тот, кто не менял убеждений. Был антикоммунистом, когда это было опасно, и остался им сейчас. Был коммунистом в советское время и продолжает верить в коммунизм после его провала. Таким людям всегда все ясно, они страшно горды, что убеждений своих никогда не меняют. Однако таких немного. Большинство все-таки размышляет, сомневается, передумывает, отказывается от прежних, казалось бы, непреложных истин, приходит к новым. В этом жизнь. Трудно сказать, что лучше: жить и сомневаться или жить без сомнений.
В то время, когда я начинал работать, партия в СССР была мощной организацией, «руководящей и направляющей силой» всего и вся, везде и всегда. Партийными структурами и зависимыми от них государственными и общественными институтами была пронизана вся жизнь. Считалось, что миллионы членов партии под руководством партийных комитетов от имени советского народа и во имя его блага жестко и неуклонно проводят политическую линию ленинского политбюро и лично генерального секретаря ЦК КПСС: Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева. Так оно и было. Генсек правил страной через КПСС. С точки зрения оперативности для такой гигантской, сложнейшей многонациональной страны, как СССР, это была действенная схема. Все разнообразия, все различия и противоречия либо игнорировались, либо усреднялись и сглаживались единой для всех партией. Система работала.
Главное, конечно, цели. Во имя чего расходовалась энергия народа, человеческая жизнь и ресурсы страны? Первое время цели партии не вызывали сомнений у массы людей. Позже, когда народ перерос свой «авангард», забуксовавший в старых цитатах, «дело партии» не стало «делом народа». Наш «сталинский», а позднее «развитой» тип социализма с его специфическими экономикой, обществом и государством были созданы КПСС, для КПСС и не могли существовать без такой партии. Без КПСС советский социализм не был бы самим собой. Это было бы нечто другое. Но нам и в голову не приходило, что иное возможно.
Все, что не укладывалось в рамки партийной идеологии, на разных этапах нашей истории с разной степенью жестокости подавлялось. Политической борьбы нет, зато все слова, производные от слова «политика», имели особый, чрезвычайно глубокий, едва ли не мистический смысл, доступный пониманию лишь избранных вождей. Народ и рядовые члены КПСС перед этим словом могли только благоговеть. Но в лучшем случае были равнодушны.
Персональная критика в партии, как и в обществе, приветствовалась и поощрялась. Кроме критики в адрес политбюро и тем более генсека. Сталинские времена культа личности прошли. Культ был осужден, но славословие партийных вождей продолжалось. Дело было не в инерции или какой-то гипертрофированной подхалимской природе коммунистов. Это был комплекс, инстинкт самосохранения. Мало того, это было удобно. Не надо думать. Непогрешимость очередного «верного ленинца» была залогом непоколебимости всего учения марксизма-ленинизма – «всесильного, потому что верного». Усомниться в этом было невозможно. Иначе смерть партии, смерть системы. В итоге столь ревностно культивируемый догматизм с каждым годом все больше и больше ослаблял партию, обрекал страну на глобальное отставание. Но насколько я помню, в наше время на периферии никто и не пытался оспаривать мудрость вождей и верность учения. Словечко «диссидент», появившееся в конце застоя, воспринималось абстрактно негативно. Никто этих «диссидентов» не видел, не слышал, не знал, в чем их диссидентство.