Страница 16 из 19
У меня на столе стоят сапоги
Я смотрю на них, они словно враги
Гвоздь привнес в это музыкальное событие свою изюминку, исполнив песню, пропитанную нешуточным бунтарским духом:
Ты пришла ко мне, я тебя не ждал,
На твоих губах не помада, а кал…
Ну а главным событием осени 1992 года стал выпуск альбома группы Быдло — «Алексей Белозеров и группа Барабан». Эта запись стала в Снежинске очень популярной. А дело было так…
Владимир Мирошник, устав покорять столицу, приехал на Синару. Лето он провел с Рашидом Николаевичем Зубовым и Сергеем Истоминым. Они пили спирт Рояль и слонялись по берегу озера. Иногда их видели ищущими там алмазы. К осени Мирошник пришел в себя, и мы с ним решили записать альбом. Методика отбора оптимального состава музыкантов была проста:
— Rock-n-Roll можешь? — Задавал Мирошник вопрос претенденту на должность гитариста.
И тех, кто играл без огонька — безжалостно отсеивал. В результате этого эффективного теста были выбраны двое — Джаз (соло гитара) и Джойз (бас). Барабанил Слава Гвоздь. По стульям, коробочкам и тазам. Вообще, Гвоздь был отличным ударником. Шумовыми эффектами заведовал Алексей Белозеров (добрый одноклассник Мирошника и Луцюка), собственной персоной. А вообще, на записях периодически присутствовали совершенно разные люди. В одной из композиций умудрился отметиться даже Дмитрий Славянский. Он прочитал стихотворение «Молодой солдат стройбата», под чарующие звуки блюзовой импровизации исполненной Джазом:
D F# D F#
Молодой солдат стройбата, весь от горечи рыдая
D F# D F#
Заскочил вдруг в инкубатор, громко матерно ругаясь.
D F# D F#
Сапогом прошёл по яйцам, что птенцов родить готовы
D F# D F#
В рот засунувши два пальца, свистнул громче постового.
И руками слёзы мазал по щекам своим небритым,
Что на стрельбище промазал и угробил замполита…
(играется умеренно . блюз).
Работали с упоением. Всем нравилось то, что получается. Я старался сделать хороший звук. Долго отстраивались. Делали много дублей. Уставали. Но дело двигалось. В конце-концов запись была закончена. Я в последний раз капризно попенял Джазу за лажу, но уже для проформы. Альбомом мы все были довольны.
Первые 20 секунд записи отсутствуют. Их зачем-то уничтожил Максим Комар, который выпросил мастер-копию альбома для перезаписи.
В те годы центром музыкальной тусовки была каморка, где репетировал Женя Галченко. Она находилась в здании танцевального зала «Ритм», который, вы не поверите, раньше назывался «Темп». На входную дверь каморки Галчи было прибито настоящее лосиное копыто. И даже не копыто, а скорее голень. Из-за него, копыта, у Галчи были проблемы с ментами, которые пытались заставить убрать копыто с двери, но вескую причину придумать не могли. Дверь смотрела на лес, в глаза все это дело не бросалось, а факт нарушения закона был более чем иллюзорен. Да, те времена были для России периодом настоящей свободы. Эти дикие девяностые…
Так вот, мы с Мирошником отнесли к Галче на точку бобину с нашим альбомом, и водоворот повседневных забот на какое-то время увлек нас за собой.
Прошло, наверное, дней пять, и мы с Володей, в один из темных осенних вечеров, пошли к Галче на базу. Просто скоротать вечер. И уже на подходе к «Ритму» (бывший «Темп»), услышали знакомые аккорды: в холодном ноябрьском воздухе плыли звуковые волны «Алексея Белозерова и группы Барабан». В самой же донельзя накуренной каморке, у бобинника сидел Галча в окружении каких-то девочек, и все слушали наш альбом. Когда пленка заканчивалась, ее перематывали и воспроизводили вновь. Восторженные девицы представляли романтичных длинноволосых красавцев с белыми гитарами в руках. И увидев авторов воочию, даже расстроились. Образы не совпали. Мой точно. А к Володе интерес со стороны барышень не ослабевал весь вечер. Таким образом, слава, и все сопутствующие ей радости, обошли меня стороной.
Год 1993, в плане музыкальных прорывов и свершений, был не урожайным. События, конечно, происходили, но как-то не запомнились. Да и хлопоты были. Приятные. Мы с Мирошником решили кардинально поменять свою жизнь и уехать в сиятельный Санкт-Петербург. Чтобы ходить по набережным в цилиндрах и ангажировать молодых гимназисток.
Родителям объяснили свое решение жаждой новых знаний, которые, несомненно, пригодятся нам в последующей самостоятельной жизни. И вот, летом 1994 года, два молодых уральских провинциала прибыли в Питер. Из Москвы, где потерпели фиаско с поступлением в кулинарный техникум. Да, мы мечтали стать хлебопеками.
Красоты Исаакиевской площади, державное течение Невы и ветер, который пах морем, покорили меня навсегда. И я, как многие другие, решил связать свою жизнь с Санкт-Петербургом. Не все сложилось гладко, но я не жалею об этом решении.
И вот, забросив сумки в общагу, мы с Мирошником вышли в город. Просто пройтись по Невскому. С целью ознакомления с будущим ареалом обитания. Ведь поселили нас на Фонтанке, в пяти минутах ходьбы от Гостиного Двора. А какой уралец гуляя по Невскому не зайдет в этот магазин-музей?
В Гостинке было суматошно. Толпа зевак проплывала мимо витрин, а вот покупателей почти не было. Незнакомые люди шли нескончаемым потоком, и вдруг мы столкнулись лицом к лицу с Gorby. И стоило вставать с лавки у Луча, два дня ехать в поезде, чтобы в первый день новой жизни увидеть все того же Сергея Горбачева?
Мы немного поболтали и разошлись. У каждого из нас были свои личные планы и дела. Но весной 1995 года, благодаря судьбоносному стечению обстоятельств, на окраине Петербурга, в общежитии Института Киноинженеров встретились Сергей Горбачев (Gorby), Слава Гармашев (Сизый), Максим Комар (Крамник), Алексей Мозин (Химик) и я ( Шуряй).
Эта случайная встреча явила миру продукт художественного переосмысления окружающей реальности — альбом группы «Весенние Синоптики».
Необходимо сделать ремарку. Петербург тогда уже начал отходить от кислотного бума, но по-прежнему, в каждом уважающем себя общежитии, эта космическая жидкость была доступна за смешные деньги.
И вот, в состоянии сильно расширенного сознания, все присутствующие сели писать альбом. Выглядело это так:
Максим Комар ритмично бил кулаком в картонную коробку и пел скрипучим фальцетом. На заднем плане. Сизый просто поскрипывал дверью в такт, глаза его были устремлены в сияющие дали, Алексей Мозин (тертый калач) играл на бас-домбре, Gorby — на гитаре, а я собирал жемчуг в космических лугах и переводил его в звуки посредством голосовых связок. Удивительно, но получилось очень даже ничего.
И еще одно важное событие произошло в этот день — Сизый потерял стержень. Ему показалось мало, и он пошел к Координатору за новой порцией кислоты и рассказал ему о дисбалансе такого важного, в незаконной фармацевтике, параметра, как «цена-качество». Координатор, привыкший к такого рода монологам, прописал Сизому лекарство от жадности — то есть продал кислоты много, и высокой концентрации. Причем об этом своем меценатстве скромно умолчал…
Сизый потом сидел одетый в куртку на стуле. Иногда вздрагивал, открывал мутные глаза, потирал руки и снова погружался в кошмары небытия. Время от времени открывал рот и жалостливо шептал:
-Шуряй, Шуряй, у меня стержня нету…
Мы уже не знали что делать, но Сизый вдруг встал, и на удивление уверенно переставляя ноги отбыл. Ему даже удалось проникнуть в метро. Правда, со второго раза. Но это уже к музыке отношения не имеет.
Внезапно наступила весна 1996 года. В то время мы довольно часто проводили уик-энды на улице Димитрова, что живописно расположилась на самой окраине Купчино. Там, аж в двухкомнатной квартире, проживали две девочки — Лена Постнова и Ира Кошевая. И у них дома мы обнаружили прибор, который с большой натяжкой можно назвать синтезатором. Yamaha SHS-10. В народе такие приборы называются «расческами».