Страница 108 из 155
Летом запись вышла в Англии, в течение нескольких месяцев она возглавляла классические чарты и, отстав всего на одно место от Пола Маккартни, стала шестой по показателям продаж поп-альбомов; в день продавалось по шесть тысяч дисков. К середине 1993 года во всем мире их было продано полмиллиона. Через три года, когда на рынке уже появились пять конкурирующих записей, этот показатель приближался к трем четвертям миллиона. Непрекращающееся восхождение Хенрыка Миколая Гурецкого опровергало все постулаты веры звукозаписывающей индустрии. Ни один из современных композиторов-симфонистов, кроме Дмитрия Шостаковича в годы Второй мировой войны, не мог похвастаться тиражами, исчислявшимися десятками тысяч дисков; ни одному не удалось приблизиться к миллиону. Ни один композитор из гетто современной музыки не входил в поп-чарты. Ни одно классическое произведение, не имеющее названия и солиста с легко запоминающимся именем, не продавалось такими тиражами. То, что совершил скромный поляк из Катовице, переворачивало с ног на голову самые изощренные мировые понятия о механизме коммерции и доказывало преимущество самых простых вещей.
«Я никогда не просил, чтобы мне платили за мою музыку, — говорил Гурецкий. — Почему они покупают ее? Может быть, они что-то ищут…»[716] Шестидесятилетний католик, давно ставший инвалидом, Гурецкий всю жизнь прожил в промышленном городе, в атмосфере вредных выбросов и официального неодобрения. Он начинал как авангардист, им восхищались последователи Булеза и возмущались сограждане-сталинисты. Это притеснение принесло порочные плоды; в 1976 году он отказался от атональности во имя невинного утверждения духовности, выраженного в Третьей симфонии. Спокойное произведение разочаровало западных модернистов и стало одной из причин его увольнения с поста ректора консерватории в Катовице. Прошло двенадцать лет, прежде чем зашатался коммунизм и Гурецкий нашел английского издателя, уважавшего его непоколебимые убеждения. Композитор настаивал, что его симфония, познавшая непризнание и успех, вовсе не является религиозным кредо. «В моем понимании, — говорил Гурецкий, — это история любви».
Однако для звукозаписывающей индустрии она стала настоящим откровением. В суровую для экономики зиму 1992/93 года классический музыкальный бизнес обнаружил, что рекордные показатели продаж принадлежат Богу. Фирма «Уорнер» заключила с Гурецким долгосрочный контракт, западные издательства вступили в войну за его неопубликованные сочинения. «Уорнер», сделавшая первую запись на основании одноразового договора, не выплачивала отчислений сопрано Доун Апшоу, дирижеру Дэвиду Зинману и оркестру «Лондон синфониетта». Фирма сделала состояние на Гурецком и искала новых авторов, похожих на него. Следующие несколько лет принесли скромные успехи композиторам, пишущим в такой же успокаивающей манере; записи выпускались различными фирмами. Англичанин Джон Тавенер, последователь греко-православной церкви, поразил слушателей «Покровом Богоматери» для виолончели с оркестром. Грузин Гия Канчели произвел фурор Шестой симфонией, эстонец Арво Пярт — своими хорами. Возвышенная духовная музыка русских композиторов Галины Уствольской и Алемдара Караманова, долгое время не получавших официального признания, разбудила мир. Покойного француза Оливье Мессиана пропагандировали как католика. Партитуры шотландца Джеймса Макмиллана строились на эффектном соединении минимализма, католицизма и национализма.
Стала ли классическая музыка религиозной? А Папа Римский — католик? Бог вернулся в рок-образе для спасения звукозаписывающей индустрии — или так казалось, пока анализ показателей продаж не показал, что ни одной компании не удалось достичь и одной десятой потрясающего успеха Гурецкого. И ни одна новая запись Гурецкого не пользовалась сопоставимым успехом, потому что он оказался самым скромным и наименее подходящим для продвижения из всех современных героев. Потребовалось усилие воли и обещание не вторгаться в его частную жизнь, чтобы убедить его посетить одну пресс-конференцию в Брюсселе и сняться в одном телевизионном документальном фильме. Он назвал свою симфонию «чудом», и звукозаписывающие фирмы уже начали было списывать ее со счетов, когда молния ударила во второй раз.
В 1993 году представители испанского филиала «И-Эм-Ай» стали замечать, что покупатели все чаще интересуются одной из их старых записей. Речь шла о монашеских песнопениях, записанных четверть века назад и купленных в качестве «приданого» вместе с одной давно почившей католической фирмой. Запись выпустили под названием «Григорианские песнопения», ее крутили на радиостанциях, ориентировавшихся на автомобилистов, чтобы помочь водителям остыть и расслабиться после раздражающих переездов. Внезапно она стала бестселлером. Через несколько месяцев она уже продавалась по всему миру. За два следующих года она разошлась пятимиллионным тиражом, и это стало лучшим показателем продаж «И-Эм-Ай» за десять лет. Судя по всему, божественные песни неожиданно стали пользоваться популярностью на «кислотных» вечеринках: ди-джеи пускали их ближе к утру, чтобы заставить всех послушно разойтись по домам.
Монахов, как и Гурецкого, этот успех совершенно не трогал. Они по-прежнему вставали каждое утро в 5.30, пели свои молитвы и работали на своих полях в Санто-Доминго-де-Силос. В отличие от музыкантов Гурецкого, они получали 3 % отчислений с продаж, и это дало им возможность провести центральное отопление в монастыре одиннадцатого века. Увеличившийся наплыв туристов принес некоторые неудобства, но в целом монахи являли собой картину счастья, пример гармоничного сосуществования древней общины с современным миром. Иногда они даже отправлялись в путешествия, чтобы представлять дополнительно выпущенные диски в шикарных ресторанах и отелях. Звукозаписывающая индустрия, и в особенности «И-Эм-Ай», приняла это как подтверждение того, что Бог встал на ее сторону в борьбе против беззвездности.
Увы, как это часто случается с откровениями, счастливой концовки не получилось. В октябре 1995 года монахи объявили, что больше не хотят иметь дела с организованной индустрией звукозаписи. "И-Эм-Ай" интересуют только деньги, а не уважение к нашей культуре», — заявил хормейстер, отец Хосе Луис Ангуло. Он сообщил, что в дальнейшем все записи будут выпускаться никому не известной религиозной фирмой «Хаде». Ее продюсер Алехандро Macco сказал испанским журналистам, что «монахи больше и слышать не хотят об "И-Эм-Ай". Они чувствуют, что григорианское пение подвергается унижению, если под эту святую музыку люди танцуют, наливаются и прелюбодействуют».
«И-Эм-Ай» отвергла все обвинения, но согласилась, что не имеет возможности защитить святость после ее появления в записи. «Мы — звукозаписывающая компания: наша работа состоит в том, чтобы регулировать рынок и продавать как можно больше [экземпляров]. Мы никогда не давали лицензий порнофирмам, но, честно говоря, после того, как запись продана, она выходит из-под нашего контроля», — сказал бизнес-директор испанского филиала «И-Эм-Ай» Пабло Аррабаль[717]. И это признание навеки похоронило мечты о музыкально-религиозном возрождении. И даже если публика продолжала искать Бога в чудесах классической музыки, индустрия записей, неразрывно связанная со всей грязью кинематографа, телевидения и прессы и не скрывавшая собственной одержимости сексом, доказала, что является неподходящим инструментом для очищения душ. Настало время, сказали монахи, чтобы Церковь вернула принадлежащие ей музыкальные шедевры и возродила их для веру-верующихв освященных местах богослужений.
Это заявление забило гигантский гвоздь в гроб классической звукозаписи. Лишенная звезд, лишенная секса, а теперь, как оказалось, лишившаяся и Бога, она была обречена бродить, словно трижды раненный кочевник, озирая музыкальные горизонты в поисках следующего миража.
716
55 Высказывание X. Гурецкого заимствовано из бесед с автором в 1993–1994 гг.
717
56 «Sunday Times», 15 May 1995. P. 22.