Страница 17 из 20
Лисичка-Женя первая увидела, как внезапно побледнела под гримом Зоя, как, не выпуская морковки, взялась за живот, как подкосились у нее ноги…
Почти вприпрыжку подбежала она к оседающему под елку Зайцу:
– А скажи-ка мне, Зайка, ты сегодня к детям на елку откуда пришел? В гостях у Ежика был?
– Да, Лисичка-сестричка! У Ежика… – натужно пропищал Зайчик.
– Наверное, там много конфет было, я знаю, Ежик конфеты о-очень любит. Признавайся, много съел? – спросила Лисичка громко, ухитрившись подмигнуть разнокалиберной детворе, обступившей захворавшего Зайца. И тут же добавила шепотом: – Плохо тебе, да, Зоя?
– Много! – сначала ответил верный актерскому долгу Заяц, а уж потом адресовался Жене: – Что-то как будто живот твердый…
– Ну вот! – не то «по роли», не то «по жизни» укоризненно протянула Лисичка. – Ай-яй-яй! Много конфет кушать нельзя! Животик заболит – вот как у Зайки! Правда, ребята?
Ребята дружно хором протянули: «Пра-а-вда!»
– Пойдем-ка, Заинька, Доктора Айболита поищем… – и Лисичка повела Зайчика в боковую дверь. Тот еще пытался приплясывать и махал детворе лапкой…
Как только высокая Лисичка и маленький беременный Заяц скрылись в полутемном коридорчике, ведущем из вестибюля к кабинету замдиректора ДК, раздался бодрый крик Деда Мороза, контролировавшего нештатную ситуацию:
– Дети, а что я нашел! Это же ваши подарки!..
Лисичка-сестричка толкнула дверь в кабинет и, обращаясь к сидящему за столом мужчине, сказала уже совершенно взрослым голосом:
– «Скорую» вызывайте… У нас тут проблемы.
Замдиректора смекнул сразу, что к чему, и внес дельное предложение:
– Знаете, лучше такси: придет быстрее! – и стал диктовать в трубку адрес.
– Три минуты, синий «минивэн», – заверила оператор такси. И не обманула!
В ординаторской отделения патологии царила мирная, почти семейная атмосфера. Палатный врач Вера Михайловна Стрельцова и вверенные ей Владимиром Николаевичем интерны обсуждали план работы на день. Интерны в отделении – это всегда хорошо: достаточно квалифицированная, а главное – безотказная помощь в любом вопросе. А эти ребята – девушка Валерия и молодой человек Саша – оказались просто чистым золотом: исполнительные, аккуратные, неизбалованные. Такие – «свои»…
– Сложный случай в одиннадцатой палате: возрастная первородящая, ЭКО-оплодотворение, двойня. КТГ плодов нужно сделать и сегодня, и завтра, – сказала Вера и обратила испытующий взгляд на молодых медиков.
– Можно я, Вера Михайловна? – по-школьному подняла руку девушка.
Вера Михайловна кивнула:
– Давай, Лера. Потом возьму тебя в родзал, а Сашу – в предродовую. Впрочем, нет: Саша, ты – в родзал. Я заметила, в прошлый раз ты чуть в обморок не упал. Привыкать надо…
Саша хотел было оправдаться, но Лера не удержалась и «настучала» врачу:
– Вера Михайловна, он мне сказал, что будет на стоматологию переводиться, пока не поздно.
Саша легонько толкнул девушку локтем и горячо возразил:
– Не слушайте ее, Вера Михайловна. У меня просто зуб болел. Мудрости. Я в родзал.
В дверь просунулась голова медсестры Тани:
– Вера Михайловна, можно вас на минуточку?
– Что случилось, Таня?
Таня вошла:
– Я сейчас лекарства разносила. Что-то мне мамка из одиннадцатой палаты не нравится. Как ее… Костюченко… Что-то с ней не то. Сама-то она говорит, что все в порядке, но уже два раза спрашивала, будет ли вечерний обход. По-моему, она мне просто ничего не хочет говорить. Лежит, в потолок смотрит. Вроде, плачет.
Вера Михайловна подняла брови, посмотрела на часы: как же порваться… Бобровский на операции. Господи, ну когда уже Наташа…
– Может, настроения нет, может, с мужем поругалась или домой хочет отпроситься, мало ли что, – заметив замешательство на лице врача, предположила Таня. Не очень уверенным голосом, впрочем.
– Я утром у нее была. Что могло… Ладно, через полчаса освобожусь и посмотрю, – приняла решение Вера Михайловна.
Медсестра пожала плечами:
– Ну, хорошо. Пойду.
И вышла из ординаторской. Пока шла по коридору, еще пару раз оглянулась. И не ошиблась: Вера Михайловна вышла сразу вслед за ней, снова глянула мельком на часы, а потом решительно направилась в одиннадцатую палату…
…В одиннадцатой, на первый взгляд, была вполне спокойная обстановка: одна мамка болтала по телефону, другая спала, третья листала яркий журнал «Мой малыш». А еще одна, та самая Костюченко, действительно лежала и, не мигая, глядела в потолок, и глаза у нее были полны невытекающих слез, как два серых озерца.
Вера Михайловна подошла ближе, подвинула стул к кровати, достала слуховую трубку, спросила вполголоса:
– Как вы себя чувствуете?
Мамочка повернулась на бок, и слезы из обоих глаз дружно потекли по щекам:
– Себя – нормально. Я его не чувствую.
Как-то сама собой в палате образовалась тишина. Голос Веры прозвучал в этой тишине неожиданно громко:
– Давно?
Мамочка Костюченко не могла уже говорить, просто кивнула, прижав обе руки к перехваченному горлу.
Вера Михайловна мягко дотронулась до мамочки:
– Почему сразу не позвали меня? Лягте на спину, – и склонилась к ее животу.
Вслушалась, нахмурив брови:
– Тоны приглушенные, но я их слышу. Дышите спокойно и глубоко. Не плачьте, этим вы вредите ребенку…
Зоя сидела на своей кровати, а остальные мамочки окружили ее со всех сторон. Не замечая того, все они сидели в одинаковых позах – обняв животики. Рассказ «из жизни звезд», со множеством реминисценций, затянулся. Но никто не проявлял нетерпения. Еще бы – ведь речь шла об очень популярном, очень «медийном», как принято теперь именовать, актере, звезде центрального телеканала Михаиле Сергакове. Редкий сериал обходился без участия этого обаятельного молодого человека. Причем обаяние его могло быть как отрицательным, так и самым что ни на есть положительным. Он и героев неотразимых играл, и симпатичных негодяев, и отважных ментов, и привлекательных бандитов… В телемувике, на котором судьба свела его с Зоей Карницкой, обаяшке Сергакову досталась роль директора рекламного агентства.
– В общем, он меня и не замечал сначала: ну, прыгает кто-то там, на заднем плане, с мобильником… Я его секретаршу играла, дурочку такую хорошенькую с «фишкой» – мобильники через день менять и полифонию всякую смешную скачивать. В общем, эпизодики, но их много набралось, за столько-то серий.
Зоя помолчала.
– Я не скажу, что в восторге от него была. Он ведь такой раскрученный, растасканный по сериалам. Да, красивый, конечно, обаятельный, но… Улыбка как наклеенная, будто из кадра не выходит никогда…
В палате висела внимательная, как в зрительном зале, тишина. Мамочки слушали и переживали, как будто видели все – как на телеэкране…
– А потом… – Зоя опустила голову: снова чуть не заплакала.
Кто-то из мамочек сочувственно вздохнул, а Оля все же попросила – только голосом:
– А потом?
Зоя подняла глаза: мамочки смотрели на нее не просто с любопытством – с сочувствием, пожалуй, даже с солидарностью. И она продолжила:
– А потом был последний съемочный день…
…Это только на посторонний взгляд на съемочной площадке вечная суета и хаос. Ничего подобного: у каждого свое дело. Гример уже все поправил на лицах актеров. Те уже сверились со своими текстами и готовы войти в кадр. Ассистент по актерам уже сделала режиссеру кофе и выложила перед ним на столике нужные страницы сценария. А то, что осветители куда-то ушли и второй режиссер шипит, что «из графика выбиваемся, будет вам пролонгация, а на премию не рассчитывайте», так это в порядке вещей – плавное течение жизни, так сказать…
Красивый столичный «премьер» Михаил Сергаков, одетый в гламурном соответствии со своим персонажем, с действительно приклеенной улыбкой, отказался репетировать сцену и предложил «уже снимать». «Уже давайте», – в тон согласился режиссер. Через плечо кинул «Мотор!», девушка-хлопушка буднично пробормотала название «Любовь была» и номер дубля, актеры начали сцену в приемной.