Рифейские горы

- Ты не посмеешь его тронуть!- Айна зубы стиснула так, что скулы заныли.- Только пальцем прикоснись...

- И что?- Кэйдар перебил её, смотрел, насмешливо изогнув брови.- Что ты мне сделаешь?

- Я расскажу всё Отцу!

- Не расскажешь,- тон голоса выдавал уверенность Кэйдара. Он и вправду верил, что она будет молчать.- Побоишься. К тому же я сдержал своё слово, теперь твоя очередь. А ты обещала молчать.

- А ты обещал не трогать моего ребёнка! Ты обещал сохранить жизнь и ...

- Я не убил его, ты знаешь.

- Да, конечно. Минан рассказал. Три месяца жизни на каменоломнях - это отсро-ченная смерть. Не более того. Оттуда не возвращаются...

- А ты чего хотела? Чтоб я дал этой твари вольную? Поблагодарил за труды? Соз-датель свидетель, он, верно, очень старался... Лидасу не чета.- Кэйдар пытался со-хранять спокойствие. Собственный несдержанный и взрывной характер он считал главным своим недостатком. И всё равно сам чувствовал, что в голосе его появляют-ся неприятные почти ненавидящие нотки. Раб не стоит твоей ненависти, это же глупо - ненавидеть варвара и невольника. Конечно, жаль, что не получилось наказать его так, как хотелось, и всё же он не стоит того, чтоб занимать им свои мысли.

- Замолчи!- Айна смерила его яростным и одновременно презрительным взглядом.- Ты - бесчувственное животное! Как ты смеешь вообще рассуждать здесь о чём-то? Ты даже не знаешь, что значит любить! О чём с тобой говорить вообще?

Она с такой силой швырнула салфетку на стол, что Кэйдар подумал: уйдёт сейчас. Но Айна осталась, пытаясь успокоиться, взяла кубок со свежеотжатым яблочным соком, разбавленным ледяной водой. Рука её заметно дрожала, и на запястье чуть покачивался тонкий серебряный браслет. Странно. А где все другие её украшения? Где всё её золото? Она же не мыслит себя без всех этих затейливых безделушек. Одна только пластинка золотая на тонкой цепочке на груди поверх паттия из белой простой ткани. К чему этот белый цвет погребальный? Кого она хоронит? Или это всё траур по своему варвару?

Вопрос-издёвка чуть не сорвался с языка, но Кэйдар сдержался почему-то. Может, пожалел?

Какое-то время они ели молча. Айна старательно не замечала брата, но и не спеши-ла. А Кэйдар наблюдал за ней, изучал её, будто впервые увидел в ней что-то такое, чего никогда раньше не замечал. Она всегда казалась ему вздорной, недалёкой, пус-той, как все женщины. Откуда в ней это непонятное упрямство? Любая другая на её месте раскаивалась бы в совершённом преступлении, молила бы о милости, глаз поднять не смела, а эта же ещё и обвиняет в ответ, бросается на каждое слово, как разъярённая кошка. Отцовская кровь в ней играет, это точно. Такую надо держать под контролем, она в запале может наговорить всякого. Поэтому придётся мне тебя, милая, в кулак брать. А самое дорогое сейчас у тебя - твой ребёночек. От одной удавки на твоём нежном горлышке я тебя сам лично избавил, можешь спасибо мне сказать... Но позволить ему жить после всего? Уж нет, увольте!

Айна будто не замечала его пристального взгляда, или просто делала вид. Подняла глаза, осматривая расставленные перед ней блюда. При виде широкого плоского блюда со вскрытыми раковинами моллюска поморщилась недовольно, бледнея ещё больше, оттолкнула тарелку от себя подальше, насколько длина руки позволила. Приказала слуге:

- Унесите это... эту... гадость!

Что это за номер? Кэйдар не сразу понял, что к чему.

- Твой ублюдок не выносит деликатесную пищу?- спросил-уточнил, глядя на сест-ру с насмешливой улыбкой.- Может, тебе лучше подать перловку с говяжьим жи-ром? Или просяной каши на молоке? Подсоленный чёрный хлеб с куском овечьего сыра? Простоквашу с пресной лепёшкой?

Он изощрялся в своём издевательстве, продолжая заботливо улыбаться.

- Лучше замолчи, сделай милость!- неожиданно спокойно приказала ему Айна. Взглянула на него из-под ресниц не томным, известным Кэйдару взглядом, а холод-но-злым, надменно-спокойным.- Ты ведь не знаешь ничего, живёшь в неведении... Одно запомни раз и навсегда: власти ты не увидишь. Как бы тебе ни хотелось, а не увидишь...

- Думаешь пропихнуть к главному жертвеннику своего ублюдка?

- Дело даже не в моём ребёнке,- Айна чуть примолкла, как раз на ту долю секунды, какой ей хватило, чтоб набрать в лёгкие воздуха для следующей фразы.- У Лидаса будет ребёнок, знаешь? Ребёнок от наложницы. От той девочки, которую ты сам выбирал ему этой зимой. Помнишь?

- Нагуляла!- Кэйдар откинулся на спинку стула, упираясь ладонями вытянутых рук в край стола.

- Ага, так же, как и я. Не слишком ли однозначно ты судишь обо всех женщинах?

- Другие мне пока не встречались.- Отрезал Кэйдар, нервно потирая лоб. Новость его порядком удивила.

- Даже та, твоя виэлийка? Может, и к ней похаживал кто-нибудь третий? Мой Лидас, например?- Айна чуть подалась Кэйдару навстречу, сидела, сложив руки перед грудью, улыбалась, но не добро, с ответной издёвкой.

- У Ириды - мой ребёнок! Не смей сравнивать моего сына со своим ублюдком!- Кэйдар чуть повысил голос, пальцы сами стиснулись в кулаки, будто готовясь к драке. Только где он, враг? Не сестра же родная, нет! Её другим способом осаживать надо.

- В отличие от твоего муженька, детишек я делать умею,- Кэйдар ухмыльнулся.- Он у тебя, точно знаю, дефективный. Просто так, от скуки, про такое не болтают.

Вы же пять лет вместе даром прожили, а тут, надо же, Лидаса на детей прорвало. Сначала - ты, теперь ещё и та лагадка. Не надо меня за дурака держать. Думаешь, я при таком известии сразу же твоего щенка тебе оставлю. Мол, любуйтесь, на Лида-сово отродье. Не надо! Ублюдка в Наследниках я терпеть не намерен.

Поэтому молись своей Нэйт, чтоб я вернул виэлийку обратно, а вместе с ней и сына своего, кстати. Найдётся, пожалуйста, рожай, если так хочешь. Мне потом плевать на вас всех будет. А пока же... Молись, сестричка!

Кэйдар поднялся, тяжело опираясь о спинку соседнего стула. Первым направился вон из обеденного зала, даже десерта не дождался.

Айна, в задумчивости покусывая указательный палец на сгибе сустава, провожала его взглядом.

Вид хромающего брата был просто ужасен. Он же никогда не болел, ни на что не жаловался. А тут тянул больную ногу, нелепо и жалко изогнув свои всегда вольно развёрнутые широкие плечи. Его впору было пожалеть, как бывает до обидного жалко вольнолюбивого волка, угодившего в капкан. Да, он жалок, но не беспомощен, отнюдь. Такая беда не отучит его показывать зубы, угрожать всем, кто смеет посяг-нуть на его свободу, на его собственность.

* * *

Если Лилу что-то и не понравилось при осмотре, он не подал виду, сдержался, вздохнул лишь с осуждением и, перетягивая повязку заново, констатировал:

- Останется хромота, господин. Я ничего не сумею уже исправить. Вы поднимае-тесь с ложа?- спросил прямо, а взгляд неодобрительный, недовольный.

- И не только,- Кэйдар небрежно пожал плечами.- Не думаю, что если буду валять-ся весь день напролёт, то это как-то ускорит выздоровление.

- А где ваша палочка?- Лил крутанулся, оглядываясь.

- Мне ни к чему палка!- Кэйдар вздёрнул подбородок. Лил, разглядывая его лицо, покачал головой всё с тем же осуждением.

- Вы не бережёте себя, Наследник. Что я могу в таком случае сделать?- Лил под-нялся.- Это плохо! Это очень плохо!

Кэйдар проследил за Лилом глазами, оставшись в одиночестве, вернулся к пре-рванному занятию: к заточке своего меча.

За личным оружием он всегда сам следил, не доверял его другим, особенно слугам. Прикосновение раба оскверняет оружие, а за таким же мечом ухаживать - одно удовольствие.

Трофейный. Взят в последнем походе. Когда-то он принадлежал тому варвару, телохранителю Лидаса. Марагский меч. Сталь необычной ковки, и в узоре линий тоже какая-то таинственность. Ковал какой-то незнакомый мастер и ковал не так уж и давно. На рукоятке узор сдержанно-красивый, из переплетения стеблей и листьев, чем-то похожих на вьюнок. Вьётся, вьётся, разветвляясь на перекрестии двумя ли-стьями, а в центе - синий камешек, напоминающий лазурит. Украшение для людей с маленьким достатком, но Кэйдар решил оставить меч, как есть, только ножны зака-зал другие, под стать самому оружию, без неуместной роскоши и изыска. Для меча не это главное.