Возвращение домой

Сын лучшей подруги интересовал Гаргату больше, чем любой другой ребёнок с момента его зачатия, наверное, даже больше, чем собственный Клитис. Это был интерес врача, учёного‑исследователя. Почти двадцать лет они в своём Отделе занимались одной голой теорией. Не сказать, конечно, что все наработки проделаны впустую. Кое‑что есть и очень даже интересное, заслуживающее внимания со стороны Межпланетного Медицинского Конгресса. Одного только нет – нет фактов, подтверждающих теорию. Микробы и насекомые – не в счёт. Важны для подтверждения всех догадок эксперименты с человеком, но они‑то как раз и запрещены законом. И это тормозит весь процесс. Но выход есть! Вот он, перед тобой сидит.

Когда‑то давно Глория только взбаламутила всех своим опытом, а потом уехала на Ниобу. Все двадцать лет они с ней переписывались, созванивались по линии, часто встречались на Конгрессах. Глория интересовалась продвижением дела, делилась накопленными знаниями и материалом, но лучше бы она позволила провести комплексное обследование своего сына.

А сейчас как быть? Все лучшие врачи вывезены на Ниобу, эксперимент заморожен на неопределённое время, а момент‑то может быть упущен и упущен безвозвратно.

– Чем тебя кололи? – Этот вопрос удивил Джейка. Он ждал чего угодно, но только не этого. Конечно, он не вдавался в подробности, рассказывая о проводимых допросах, только вскользь упомянул. Не хотелось про это вспоминать. Противно как‑то, гадко до мерзости.

«Откуда вы про всё это?» – Взглянул на неё с немым вопросом, вслух спросить попросту не успел, а Гаргата уже ответила:

– Ты сам посмотри на свои руки.

Она подошла, снова присела на кровать, заставила показать вены на обеих руках. Осторожно подушечками пальцев поглаживая кожу с точками, оставленными инъекционными иглами, сказала, гадая:

– Стимуляторы?

Джейк плечами повёл неуверенно, не зная точного ответа, вспомнил название одного препарата:

– Бармистагин был, точно помню…

– Это же группа «А»! Запрещённые препараты… – Гаргата, сердясь, кусала губы. – О, эти из Госбезопасности, вечно, как коновалы… Ведь с людьми же работаете!.. – Взглянула на Джейка. – Последний раз давно дозу получал?

Он задумался на секунду, вспоминая:

– Второй день сейчас… До этого с шестичасовым перерывом по ускоренной методике… – Замолчал, глядя на свои, дрожащие мелкой дрожью пальцы. Гаргата заметила этот взгляд, улыбнулась:

– Думаешь, это тяга? Да нет, скорее, нервы… Для наркомана ты, Джейк, совсем не плох… Но если вводили психоастимуляторы, зависимость у человека остаётся на всю жизнь.

– А у гриффита? – Этот вопрос почти пять минут оставался без ответа. Гаргата задумалась, сидела, скрестив на груди руки, а Джейк исподлобья глядел на неё, неподвижную и совсем ему чужую.

– Ну‑у, вообще‑то известно, что гриффитов отличает высокий иммунитет… – заговорила Гаргата, чувствовалось, что она обдумывает каждое слово. – В том числе и к медицинским препаратам. Если наркотики расценивать, как угрозу жизнедеятельности для всего организма в целом, то организм этот должен выработать к ним ус‑тойчивую защиту, причём в очень короткие сроки, ведь наркотические вещества воздействуют даже на уровне межклеточного обмена. Это каждому школьнику известно.

Понимаешь, любые опыты над человеком запрещены законом… По Межпланетной Конвенции. – Джейк хмыкнул, и Гаргата догадалась, о чём он сейчас подумал. – Да! Это всё противозаконно. Просто на многое, например, на допросы военнопленных, глаза, когда нужно, закрывают. А вот если мы обследуем гриффита‑добровольца, нас всем Отделом отправят под суд.

Мы, конечно, проводили исследования, и я могу тебе точно сказать одно: для гриффита психоастимуляторы и даже вещества из группы «А» не смертельны. Но ты же не гриффит, Джейк. – Гаргата улыбнулась, принялась расправлять на коленях платье, но потом вдруг поднялась, добавила уже на ходу. – Одевайся, а я пойду, посмотрю, что можно приготовить на ужин.

Джейк проводил её взглядом, опустил глаза на свои руки: пальцы дрожать перестали, но он на это даже внимания не обратил…

Гаргата нарезамла мелкой соломкой распаренные на пару листья присцитиса, рядом на плите тушились в сковороде другие овощи. От всего распространялся знакомый с детства аромат овощного рагу. Обычно Гаргата разогревала для себя что‑нибудь попроще, какой‑нибудь полуфабрикат, но ничего этого сейчас в магазинах не найдёшь. Да и себя надо было занять каким‑нибудь делом, хоть как‑то отвлечься.

Никто, наверное, лучше Гаргаты не знал, что значило и чего стоило Глории рождение сына. Может, поэтому она простила подруге её бегство на благополучную Ниобу, туда, где проблемы гриффитского мира далеки и, вроде, не существенны. Да, даже материнский эгоизм был ей понятен. Глория боялась пожертвовать своим выстраданным ребёнком ради спасения своего народа, не хотела (отказалась категорически!) отдать его на всестороннее обследование. Заявила однажды при очередном их разговоре:

– Да ты погляди, как мы живём?! Я не хочу ему такой жизни! Не хочу, слышишь! Он вырастет обычным, обыкновенным человеком, без всяких там причуд…

Момент его рождения всем Отделом ждали, ждали, как Вифлеемского чуда, а родился вполне обычный младенец, маме на радость, а им на удивление.

Он и развивался так же, без всяких приключений. Может, только раньше, чем человеческий ребёнок, начал ходить и разговаривать.

Глория с гордостью, как всякая мать, писала о сыне, не подозревая о том, что все эти сведения, собираемые буквально по крупицам, проходят тщательную обработку. Она даже фото его прислала, просто так: семейная фотография на память от близкой подруги. Плоскую фотографическую карточку, а не объёмную стереокартинку! Будто догадывалась о их действиях за своей спиной. Гаргата хранила это фото: счастливая улыбающаяся семья, а на руках Виктора – хорошенький белоголовый мальчик с выразительными синими глазами.

Потом были и другие фотографии, – все они прилагались к делу – и на всех он был как обычный человек. Ничего особенного. Ничего!

И только через несколько лет при первой их после отъезда Глории встрече она случайно оговорилась. Ах, её Джейк «читает» мысли окружающих!

Вот это уже новость! Вот это уже кое‑что!

Такими способностями у гриффитов могут обладать лишь женщины. Это помогает им выбирать спутника жизни. А тут… И вправду есть, о чём волноваться. Она попросила помощи у подруги‑специалиста, хотя бы совета. Согласилась принять участие в проекте, сама лично помогла во многих разработках, но упрямо отказывалась помочь в главном. Даже кровь запретила взять на анализ. Боялась, что её смышлёный не по годам мальчишка догадается обо всём сам, если вокруг него устроят хоть какое‑то оживление. Берегла, как сказочный дракон запечатанные заклятием сокровища.

А всё‑таки гриффитского в нём больше, чем это наблюдается при визуальном осмотре. Он, как гриффит, сумел перебороть наркотическую зависимость. Справился своими силами и довольно быстро. А эти шрамы на груди? Простому человеку не выжить ни в жизнь, уж кому знать, как не мне. А он жив, и ухом не ведёт…

Знает он всё, всё он знает!

Рассказала всё же Глория, сама рассказала. Не уберегла‑таки тайну свою…

Рано или поздно это должно было случиться. И лучше поздно, чем никогда.

…Она чуть скосила глаза, уловив боковым зрением какое‑то движение, а только потом повернула голову. И обомлела! В этой одежде он так сильно похож был на Клитиса, что аж сердце забилось тревожно с удвоенной силой. «Как они там? И почему Маркус уже как десять дней молчит?»

Джейк смутился, встретив взгляд Гаргаты, спросил всё же:

– Можно? Не помешаю?

– Конечно, проходи! Садись! – Гаргата рассмеялась. – Садись‑садись! Сейчас и ужинать будем. Минут через десять… – Вернулась к плите с коробкой соли, спросила, взглянув на Джейка поверх плеча. – Ну, что, как одежда, впору?

– Да! Да, спасибо, – ответил, рассеянно кивая головой и глядя куда‑то в сторону.

– В каком госпитале лечился после ранения? Врачи не удивлялись? – Гаргата так резко сменила тему их разговора, что Джейк уставился на неё и с минуту не знал, что сказать.