Возвращение домой

Кийрил не шевельнулся, не отнял рук, которыми подпирал голову. Из‑за его руки она и лица у него рассмотреть не смогла, даже не знала, куда он смотрит. Поэтому сама стала разглядывать старый заброшенный домик. Большой дом Ариартиса был последним в ряду таких домов, в каких жили они все, за ним начинались те жилища, какие строили себе гриффиты ещё до появления людей. Стенки из плетёных лиан с небольшими окнами, крыша из жердей, крытая огромными пальмовыми листьями. Сами они не жили в этих домах. А в сам посёлок мать её перебралась, когда Кайна уже года четыре была в интернате. Поэтому Кайна и не знала, кто здесь жил до них, в посёлке оставались к тому времени одни старики, да и тех было всего ничего.

Они потому и облюбовали дома, оставленные людьми, дома большие, светлые, с дощатыми полами и высоким потолком, стоящие на сваях. Кто бы теперь из них, старых, мог бы по нескольку раз в год перестилать крыши, ремонтировать стены, переплетать их заново свежими лианами?..

А оставленные домики ларинов догнивали одиноко на краю посёлка, оставаясь напоминанием о прежней жизни, о прежних хозяевах.

Кайна задумалась о прошлом, о своём детстве, да и домик этот несчастный изучила уже вдоль и поперёк, каждую жердину, каждый лист каждой лианы, оплетшей постройку до самой крыши. Всё ждала, когда Кийрил заговорит первым, так как сама не знала, о чём говорить: слишком немногое связывало их. Но и ждать чего‑то было бессмысленно. Да и Ариартис их ждёт, ждёт обоих, как гостеприимный хозяин, он не отпустит их без угощения, каким бы простым оно ни было.

– Кийрил? – позвала первая, ещё не зная, что скажет потом, а тот вдруг повернул к ней голову, окатил ледяной волной синевы, и несказанные слова застряли в горле.

– Я не чужак, у меня есть имя. – упрекнул, но без раздражения, злости или обиды, с одной лишь смертельной тоскливой усталостью. И Кайна растерялась, словно только сейчас поняла, насколько одинок этот человек среди чужих ему существ. Она вдруг вспомнила себя в городе, среди людей, в их мире. Может, только поэтому и сумела понять это особенно остро. Но там ей было легче, там их было десять вместе с ней, десять ларинов, там был Карриэртис, там была Тильда, которой не было никакой разницы, кто перед ней: гриффит или человек.

Да, он был прав, этот солдат, и ответить нечего.

– Двенадцать дней вы были в беспамятстве… Как вас было называть всё это время? Да и не я первая вас так стала звать! – детский лепет в оправдание. Аж самой слушать противно, и Кийрил хмыкнул в ответ раздражённо, крутанул головой, дёрнулся вставать, выбросив вперёд правую руку. А Кайна крикнула вдруг неожиданно:

– Не уходите!

Но он всё же поднялся, глянул на неё сверху, произнёс глухо, на прощание:

– Надеюсь, Ариартис не обидится, что я с ним не попрощаюсь… Но вы ведь сами понимаете… Человек, и всё такое… – пожал плечами с усмешкой.

– Да подождите вы! – Кайна вскочила, осталась на ступеньке, поэтому они теперь смотрели друг на друга почти на равных, Кийрил только немного наклонил голову и глядел по какой‑то своей странной привычке, очень непонятной, прямо в глаза.

– Что‑то ещё не так? – спросил с усмешкой, чуть дрогнув уголочками губ, вопросительно изогнув брови. – Я не сделал ему ничего плохого. Не верите мне – спросите… – не договорил, мотнул головой в сторону двери.

– Да нет же! – воскликнула Кайна нетерпеливо. – С чего вы взяли?! Какие глупости!.. Вас в гости приглашают! Неужели не ясно? Ариартис – вас и меня!..

Он промолчал. Ни «да», ни «нет». По лицу его было не понять. И Кайна молчала, не зная, как ему объяснить, как ещё его просить. Молчание затягивалось, и она с ужасом ждала, что сейчас кто‑нибудь на улице появится, или сам Ариартис выйдет. Он‑то думает, раз нас нет долго, значит, Кийрил уже ушёл, а мы вот – на пороге стоим, друг на друга любуемся. Упрёки только потом от матери слушать, и ещё неизвестно, как ей всё это расскажут. «И что за тип такой непонятливый?! – Воскликнула про себя, кусая до боли губы, – Одно слово „человек“. Они иногда как дети, простого не понимают. Ну, вот, что тебе стомит? Старика‑то зачем обижать? А ещё язык наш учил… Сам же элементарных правил приличия не знаешь… И как вести себя в гостях, тоже не знаешь…»

– Если вы думаете, что я вас уговариваю только потому, что мне самой так хочется, то вы ошибаетесь. Ясно вам?! – молчание и бездействие Кийрила начало её раздражать, а тот же – никакой реакции! – продолжал прямо в глаза глядеть с неуловимой усмешкой в прищуре.

– Ясно! – ответил вдруг коротко и чётко, по‑военному.

«Ясно! Слушаюсь! Будет исполнено!» – Сколько же раз ей доводилось слышать эти и подобные им команды. Язык военных. Общение старшего и младшего по званию во всех армиях, известных ей. Ведь она и ниобиан повидала, когда они спешно отступали, и сионийцев, когда те победно занимали город. Вспомнила вдруг одного из сионийских офицеров. Как заявились они поздним вечером в квартиру с обыском: офицер и четверо солдат. Пока рядовые перетряхивали вещи, осматривали каждый угол, тот уселся прямо на стол, глядел по сторонам из‑под козырька кепки, курил, болтая ногами в тяжёлых армейских ботинках, и нёс какую‑то чепуху, постоянно повторяя и растягивая одно слово:

– Я‑а‑асно?!

Держал автомат на коленях с таким видом, будто готов выстрелить в любого, кто ослушается, даже в женщину, даже в штатского. Малоприятное воспоминание, ничего не скажешь, верилось, что подобное осталось в прошлом, в другом мире, отгороженном от этого стеной леса. Так нет же! Вот он, представитель того мира, яркое воспоминание, вызывающее боль. Каждое слово, каждое движение – всё оттуда, только формы соответствующей не хватает.

– Конечно, мне, человеку, многое неизвестно и непонятно, – Джейк уловил что‑то из мыслей гриффитки и не смог удержаться от иронии и от улыбки. – Элементарных правил приличия даже не знаю… Так что прошу извинить заранее…

Гриффитка взглянула на него с изумлением широко раскрытыми глазами. Изумление её тут же сменилось растерянностью, видимо, она стала понимать, что это значит, потому что на щеках её появился румянец, и взгляд она отвела смущённо и как‑то даже стыдливо. Но потом над чувствами возобладал разум: «Как это так? Откуда он так?.. Да как он смеет? Кто позволил?.. Да и не должен он уметь…»

Снова вскинула глаза, сверкнула ими недовольно, разомкнула губы, чтобы крикнуть в ответ что‑нибудь порезче, осадить этого типа одним словом. Но не успела: Ариартис появился на пороге, заговорил, отвлекая на себя:

– А, вы здесь уже! Что ж не заходите? Я‑то жду!..

Последнее дело – ругаться в присутствии старших. Кайна глянула на Кийрила, взглядом давая понять: потом поговорим, и повернулась к старику:

– Пойдёмте, наш гость не против. Правда? – метнула взгляд в сторону Джейка, заговорщицкий взгляд, как тогда, с арпактусом. Такой взгляд можно было расценить как предложение о краткосрочном перемирии, так его Джейк для себя и понял, поэтому поддался, продолжил игру, начатую Кайной.

Отпустить гостя без угощения – сильно оскорбить. От матери Джейк знал, что гриффиты – народ суеверный, гостя, появившегося ночью, они боялись, так как верили, что с ним в дом могут войти беспокойные и недобрые духи. Особенно опасались гостей в ненастную, дождливую ночь. С водой с неба, по их поверьям. На землю возвращаются души умерших. Именно в такое время готовится ко всходу любое семя, готовятся к зачатию животные и люди. Между собой, животными и растениями гриффиты не видят разницы: во всех входят одинаковые души, и только когда они обретают тело, тогда они и начинают различаться между собой. Видимо, поэтому гриффиты не занимались охотой, не беспокоили насекомых, а сбор плодов и рубку деревьев начинали только после долгих просьб и заклинаний. Единственное исключение – рыболовство, но ловилась при этом не всякая рыба, да и то ей давали время уснуть. Снулая рыба не считалась уже ни живой, ни умершей, поэтому и могла употребляться в пищу…

Зато к гостю, появившемуся в доме днём, отношение было особым. А уж если кто‑то пришёл из других мест, из дальних лесов, и может научить чему‑то новому, поделиться новостями, такого уважали особенно. Такой гость нёс на себе доброе благоволение духов и силу Высшего Света, которая сопровождала любого путника в дороге.