Возвращение домой

Спросить о том, что это будет, Джейк не решался, но А‑лата, взглянув в его недоуменно хмурящееся лицо, заговорила сама:

– Такана будет, самая последняя в этом году, самая вкусная… Как раз к Дню созреет…

Такана! Настоящая такана! Из травы и арпактусов этих – и такана?! Тот вкуснейший напиток, лёгкий, с нежной кислинкой, с пузырьками углекислоты, содержащий всего одни процент алкоголя. И что главное – полностью натуральный! Без красителей и заменителей вкуса. Такана была очень популярна на Ниобе. При упоминании о гриффитах и о Гриффите единственное, что вырывалось у каждого: «Ах, это те дикари, что такану придумали!» Дикари! Это те дикари, которые делали уже такану тогда, когда на Ниобе стояли столетние деревья, не видевшие человека, а люди ещё понятия не имели ни о Саяне, ни о её планетах.

Так вот, как она делается, из травы и арпактусов. А рецепт, если судить по консервативности гриффитов, не менялся сотни лет.

– Вот така полежит, сок даст, а арпактус сладкий… Им три дня надо вместе постоять в тепле, а потом я воды добавлю… И ещё дней десять надо… А там и пробовать можно, – рассказывала А‑лата, собирая в пустую корзину мятые цветы таки, пожухлые листья и ещё какой‑то отбракованный сор, – Какой же праздник без таканы? Да и за столом обед без неё – не обед!

А‑лата стояла к двери спиной, поэтому только по лицу Джейка и смогла догадаться, что кто‑то вошёл и даже поняла, кто. И не ошиблась.

Она заговорила с матерью, на него и не взглянула. И Джейк, сначала обрадовавшийся её приходу, растерялся, моргнул несколько раз, чувствуя себя по‑детски глупым, наивным даже, сник, опустил голову, уставился на руки, лежавшие на коленях.

– Я пойду, схожу к Чайне, – дочь А‑латы говорила на гриффитском, всё так же смотрела на мать, – Ариартис просил проверить запруду. Если что, я буду у него…

– Обед скоро, не будь слишком долго, – напомнила А‑лата дочери. Они так вдвоём и вышли на улицу. Джейк проводил гриффиток взглядом, с ощутимой, живой болью понимая, насколько же он лишний в этом доме и чужой этим людям. Пусть не людям – гриффитам, какая разница!

И Ариартис этот! Кто он такой? Гриффит. Гриффит из местных.

Что‑то нехорошее шевельнулось под сердцем с недобрым холодком, как тогда при неожиданной встрече с Мартой Маршалл в баре Космопорта, при знакомстве с её женихом.

Ревность?! Неужели ревность?!

Да кто она тебе, эта гриффитка? Ведь она даже не смотрит в твою сторону! Ты – человек, а она из гриффитов, из ларинов, как они сами себя называют. Что общего может быть? Ничего! Ни‑че‑го!!

Но какая‑то подленькая мыслишка подталкивала изнутри, всё больше раздражая: «А как же родители? Отец с матерью? Они‑то вместе, сколько лет уже вместе. Всем законам назло! Всем порядкам. И людским, и гриффитским…»

Ариартис, значит! Ариартис! Ах, Ариартис?!..

Джейк произнёс это имя по слогам, врезая в память каждый звук, и не удержался от того, чтоб не скрипнуть зубами. К чёрту!

Резко, пружинисто выпрямился, оттолкнувшись руками. Перед глазами стены и пол качнулись в чёрно‑багровом тумане, но он не обратил не это внимания. Слабость? Боль? К чёрту!

Толкнулся в дверь, слетел вниз по ступенькам, ничего перед собой не видя. Услышал только голос А‑латы, не сразу понял, что она зовёт его, говорит ещё что‑то вдогонку. Но остановился, усилием воли заставил себя взглянуть на гриффитку.

– …Куда ты? Я же с утра тебе говорю, ни шагу за порог. И Кайна сказала, нельзя тебе на солнце, на улицу, – слабеешь быстро… Слышишь?

Кайна? Опять эта Кайна! К чёрту!

Джейк А‑лате ни слова не сказал, отвернулся и пошёл по улице, спиной и затылком чувствуя взгляд гриффитки. Он впервые ослушался её приказа, но даже не заметил этого.

Сначала шёл быстро, почти бежал, раздражённый, рассерженный, торопился и думал только об одном: «Догнать!.. Догнать!..» А потом устал, и дыхание сбилось, перешёл на шаг и задумался: «Интересно, ты хоть сам знаешь, куда ты идёшь? – К Ариартису, к тому гриффиту! – Ответил сам себе же, – А кто он, ты знаешь? – Заругался сам на себя, а потом прикрикнул мысленно, – Что толку! Кричи – не кричи! Сначала думать надо, а потом уж только желать! Так и не научился до сих пор, а все приключения твои здесь, на Гриффите, так вот и начались… Не побежал бы тогда… Да!» – Воскликнул про себя и аж встал посреди дороги, на самом солнцепёке, среди глухих домов. Куда теперь?

Крутанулся туда‑сюда, беспомощно кусая губы. Нет, это было не отчаяние заблудившегося, очутившегося вдруг в незнакомом месте. Он не боялся заблудиться. Он никогда не чувствовал себя потерянным в пространстве. Ещё в пятилетнем возрасте заблудился однажды в столичном парке Ниобы. Их, младшую воспитательную группу, вывезли в тот день с экскурсией поглядеть на настоящие деревья, на траву, на насекомых. Вывезли в час обеденного перерыва, когда в парке тишина, никого, кроме служащих и биороботов, спешно прибирающих песчаные тропинки и оставленный людьми мусор. А он отстал тогда от группы и сам не заметил, как это случилось. Загляделся на бабочку – много ли ему, пятилетнему, было надо? Минуты не прошло – и тишина вокруг! Хоть криком кричи!

Испугался ли он тогда? Да, сразу, сначала! Растерялся, испугался, но не расплакался. Он, до этого дня ни разу не видевший ничего, кроме стоэтажных домов, скоростных магистралей, самодвижущихся тротуаров без единой зелёной травинки, огромных, искрящихся всеми цветами радуги рекламных щитов, не потерялся в незнакомой обстановке. Она только в первый момент его неожиданного одиночества показалась ему в самом деле незнакомой. А потом что‑то случилось. Что‑то, чему он, пятилетний ребёнок, не мог дать объяснения. Но и руководитель их группы тоже так и не смог понять, как его воспитаннику удалось преодолеть самую нехоженую и дикую часть парка, точно, как по компасу, выйти к месту сбора и даже опередить всю группу.

Да, Джейк никогда не боялся заблудиться, а здесь где заблудишься? Одна улица и два ряда домов. К тому же он на всю жизнь запомнил дорогу к Чайне, с закрытыми глазами сумел бы пройти до этого места. И он пошёл к реке, не задумываясь, ведь запруда, если правильно понимать, может быть только там, а путь к Чайне всего один.

Но девушки не оказалось на реке, не встретилась она и на дороге. И это Джейка озадачило. Что делать теперь? Двадцать жилых домов в деревеньке, и гриффитка с этим Ариартисом могут быть в любом из них. Так в каком же? Как узнать? Что теперь делать? И спросить некого! На улице никого!

Неужели домой идти? К А‑лате?

Сразу вспомнились последние слова гриффитки, упоминание о Кайне. Кайна сказала… Опять запреты. Постоянно одно и то же. Кайна, везде эта Кайна!

Упрямо склонив голову, глядя чуть исподлобья, Джейк медленно шёл по песчаной дороге, слушая скрежет песка под каблуками лёгких плетёных туфель. Однообразное скр‑скр. И жара. Непереносимая, ужасная жара. Джейк задумался, даже не сразу сообразил, когда увидел старика на улице. Они шли друг другу навстречу, не доходя несколько шагов, остановились. Гриффиты никогда не здоровались на ходу, это было оскорбительно, а не поздороваться вовсе – оскорбить смертельно.

Джейк поздоровался первым, скорее автоматически, так, как когда‑то давно учила его этому мать:

– Нежного неба, сочных трав, весенних цветов!

В этих словах было всё: пожелание хорошей погоды, сытной жизни и долголетия. У гриффитов Новый год начинается весной, когда, расцветают самые яркие цветы. Дожить до весны – значит, пережить самое трудное время и получить ещё одни год жизни.

Гриффит улыбнулся в ответ. Седой, старый, лет сто ему по земным меркам, если не больше, но улыбка – искренняя, молодая, белозубая – поразила Джейка. Ему впервые кто‑то из местных ответил вот так: улыбкой и добрым взглядом, без настороженности и затаённого страха.

И Джейк растерялся, его раскрытые приветственно ладони застыли, протянутые гриффиту навстречу, тот должен был коснуться их кончиками пальцев, но не смог: Опирался рукой на парку. Поэтому смог ответить лишь одним прикосновением. А потом заговорил, оправдываясь и всё также улыбаясь6