Страница 69 из 91
— Опять звонили.
— Слышал. Забыл предупредить — подходить не надо.
— Да я и не стала.
Растопырив пальцы, она шлифовала ногти большим пальцем другой руки. Непонятно, откуда вдруг внезапная забота о внешности. Может, подумалось мне, такова и есть ее истинная сущность? Возможно, на семинары она являлась в наряде, какой, по ее мнению, подобает настоящей писательнице? Вот ведь театральный режиссер заявил в интервью, что, приди он на репетицию в галстуке, никто из актеров просто — напросто не воспримет его всерьез. Я поймал себя на том, что снова таращусь на гостью.
— Ну как Эйлина?
— Спит.
— Любит поваляться по воскресеньям?
— Иногда не прочь.
— Та вчерашняя женщина нагнала на нее тоску.
— Да. Все так непонятно… и огорчительно.
— Признаться, я до сих пор не могу до конца поверить.
— Да, верится с трудом.
— У соседей кутерьма еще вовсю.
— Угу. А нас в одиннадцать навестит репортер.
— Знаю. Ему ведь нужен только Бонни?
— Точно. Какие планы на сегодня?
— Обычно по воскресеньям я стираю, прибираюсь в квартире, а потом сажусь писать.
— Одиноко вам?
— Нет, у меня друзей навалом. Но воскресенья целиком мои.
— А мы нарушили распорядок.
— Что вы! А в общем, двинусь тотчас, как начну мешать.
— Я не о том. Оставайтесь, коли охота.
— Спасибо. Посмотрим.
Опять не пойму, кто меня за язык тянул. За завтраком я только и надеялся, что Юнис не застрянет у нас на весь день.
Рассеянно оглядевшись, она пошла в гостиную. Я перехватил ее за руку, когда она проходила мимо, и развернул лицом к себе. Обнял ее, поцеловал. Юнис не противилась, пока объятье не стало чересчур крепким. Тут она, упершись мне в грудь, отпихнула меня.
— Чего это вы?
— Захотелось вдруг.
— Всегда слушаетесь нахлынувших желаний?
— Зависит от их силы и остроты.
— Неужели надеетесь, что примут всерьез?
— Простите.
— Да подумаешь! Невинный поцелуй да объятье между друзьями.
Хотелось высказать ей: вовсе она мне не нужна, толкнуло меня скорее любопытство, а не желание, моя сексуальная жизнь меня полностью удовлетворяет и так далее.
— Вы ведь не всерьез, правда? На самом деле желания у вас нет?
Да, хладнокровия ей не занимать. Ничего мудреного, что Бонни измывался над ней за ужином. Надо же, оба брата чуть ли не в один день. Я почувствовал, что заливаюсь краской.
— Готов поспорить, вы — первоклассная шлюха.
— А вас потянуло на шалости. Или позволяете себе иной раз?
— Если вам охота думать о себе как об обычной юбке.
— А что, я особенная?
— В забавы я не пускаюсь, — заявил я. — Посторонних женщин я оставляю в суровом одиночестве. Просто захотелось посмотреть, как вы отреагируете.
— Ну вот. Посмотрели.
Юнис вышла. Пройдясь по кухне, я остановился, опершись обеими руками о раковину, понося последними слонами и себя и ее. Тут звякнули в дверь. На ступеньках высился детина, которого я видел в окно, когда он шел к Нортонам.
— Мистер Тейлор?
— Да, я.
— Колебался, то ли через черный вход входить, то ли через парадный.
— Неважно, — меня неожиданно защекотало подозрение, не глядел ли он в кухонное окошко, как я обнимал Юнис.
— Мне нужно с вами поговорить, — здоровяк сверкнул удостоверением. — Главный инспектор уголовного розыска Хеплвайт.
— Проходите.
— Наверное, мистер Гордон Тейлор?
— Да.
— Вашего брата я бы уж точно узнал. Видел его по телевизору и в матчах, и в интервью. Он, кстати, сейчас у вас?
— Поехал за газетами. Вот — вот вернется.
— Ну так для начала побеседуем с вами.
Я провел инспектора в гостиную.
— Присаживайтесь. Я уже обо всем подробно рассказывал полиции. Добавить нечего.
— Может, и так. Но случай серьезный, и я хотел бы послушать все самолично. С самого начала, пожалуйста.
Я начал с того, как машина въехала на дорожку и Юнис заметила фигуру в свете фар.
— Непосредственно общались с миссис Нортон вы и ваша жена?
— Да. Брат и мисс Кэдби только видели ее.
— А знаете, у нас не зафиксировано, что точно говорила миссис Нортон.
— Вот что вас интересует. Не проронила ни словечка.
— Ваша жена наедине с ней не оставалась? Хоть ненадолго?
— Нет.
— А она дома?
— Я ее уговорил не вставать. Она еще спит. Не хочу беспокоить ее. На нее очень все подействовало.
— Это можно понять. Вам с братом того хуже досталось.
Хеплвайт, поерзав, подался вперед, аккуратные руки свесил между толстых ног.
— Миссис Нортон будут судить? — спросил я.
— Не понял?
— Да ведь очевидно — ударила она?
— Да, — признал он, — на кочерге не обнаружено других отпечатков пальцев. Только ее и Нортона, — он примолк, словно бы нехотя смиряясь с такой слишком уж очевидной разгадкой. — Да, наверное, ей предъявят обвинение.
— Непонятно, как это она.
— Кому ж ведомо, что творится за закрытой дверью между мужем и женой? Поговаривают, он бил ее.
— Про это и мы слыхали.
— При осмотре у нее на теле обнаружили синяки. Алкоголичка. Возможно, с душевным расстройством. Впала в крайность. И кинулась на него. Само действие не отнимает и минуты, но вынашивала она его, может, годами. — Мы услышали, как стукнула входная дверь. — Брат?
— Наверное.
— Надо и с ним поговорить.
— Пойду позову, — я встал. — Между прочим, нам спасенья нет от репортеров. Бонни, сами знаете, знаменитость, а последнее время его имя без конца мелькает и газетах.
— Как только миссис Нортон предъявят обвинение, дело становится sub judice, — сказал Хеплвайт. — Тогда у газетчиков есть право помещать лишь сухие факты. Попробуйте отвадить их таким способом.
— Спасибо. Пойду за Бонни. Хотите поговорить с ним наедине?
— Желательно.
Юнис, забравшись с ногами на диван, читала газету. Я подумал, что Бонни на моем месте давно бы выдворил девицу. Но я чувствовал себя странно непричастным к случаю на кухне. Я понимал, что выгляжу дураком, позволил ей завладеть инициативой, и мне не раз еще придется пожалеть об этом, но пока что я словно отрешился. И все‑таки надо ж, какая дрянь девка! Есть ведь и другие способы охладить мужчину. Эта же пустила в ход эдакую хитрую издевочку!
Я пролистал журнал. Реклама настольных дорогих часов в медном корпусе, кожаные «дипломаты», новая серия серебряных медалей, на сей раз в честь знаменитых битв и полков, страничка мод: манекенщиц снимали в глухой греческой деревушке — на заднем плане неуверенно ухмыляются крестьяне, которые на месте бы пришибли своих жен, вздумай те разгуливать в таких нарядах.
Телефон. Я машинально встал было, но тут же уселся снова.
— Проще снять трубку с рычага, — предложила Юнис.
— Тогда будет занято. А вдруг друзья позвонят?
— Так вы же все равно не берете трубки, какая разница?
— Будет желание — возьму.
— А еще женщин винят в нелогичности.
— Да уж никак не вас, Юнис.
— Жалко, что не комплимент.
— А мне сдается, вам безразлично.
— Допустим, — пожала плечами девушка.
Я отложил журнал и принялся за другой, по искусству. Скользил по строчкам, ничего не улавливая и не запоминая. Больше всего мне хотелось, чтобы вошла Эйлина, протирая глаза, улыбнулась: «Господи, так бы и спала все воскресенье! Кому кофе сварить?» И жизнь двинулась бы своим заведенным чередом. Мне и невдомек было, насколько, оказывается, я зависим от Эйлины. На Эйлине держится и строй и смысл моего жизненного уклада. Вину за перемену мне хотелось взвалить на Бонни, на его приезд: раньше у нас все клеилось. Но в трагедии соседей Бонни уж никак не виноват. Нет, вернее всего, Эйлина уже давненько потосковывает, а я не замечал.
Тучи рассеивались, в окне робко заиграло солнце.
Я пребывал в каком‑то подвешенном состоянии. Никакой свободы выбора. Плетусь вслед за событиями. Таков и мой интерес к современному искусству. Сосредоточившись, я узнал из журнала про сериал из шести новаторских телепьес модного драматурга, про американский научно — фантастический фильм, нашумевший в Лондоне, про новую книгу молодого и уже популярного английского романиста, про феминистский роман какой‑то американки. Все течет и совершается, минуя меня. В моей воле лишь высказываться: нравится — не нравится. Быть искренним и восхищаться или, завидуя, кисло морщиться. Самому мне недостает творческой активности выплеснуть талант, который, возможно, кроется во мне. Мне не дано воздействовать на кого‑либо. Видно, навечно застрял в зрителях. Даже обучая, упираю я главным образом на устоявшиеся истины. Какая из меня личность? Типичная заурядность, только что образование может сойти за хорошее. Примерный сын, который не причиняет хлопот родителям, добропорядочный гражданин с правильными, в меру либеральными воззрениями, дрейфующий по реке жизни к пенсии.