Не убежишь...

— Пироги, что ль, печёшь?

— Пытаюсь, чтоб их так и разэтак… А тесто и к столу прилипает, и к скалке, и к рукам, сил моих уже нету!

— Может, ты муки не доложила?

— Да не знаю, вроде всё, как у бабушки в рецепте…

— Хочешь, помогу?

— А ты точно умеешь? Хуже не сделаешь?

Лита сунула нос на кухню и засмеялась.

— Хуже — точно не сделаю!

— Ладно, пошли руки мыть, переоденешься с дороги. Платье у тебя есть, или будешь и дальше под мальчишку косить?

— Да есть, есть…

Так, за работой, девушки познакомились и разговорились. Кейра заявила, что сразу просекла её маскарад, и велела рассказать ей всё — откуда она и как дошла до жизни такой. Лита скрытничать не стала. К концу рассказа Кейра уже устала головой качать и глаза таращить.

— Ничего себе, ну ты и нахлебалась, подруга! И всё из‑за дурости людской! Были б глаза одинаковые, сейчас бы ты со мной тут не сидела, а со старосты вашего сынком вовсю женихалась. Зато б и отца напоследок не увидела, и сотника своего бешеного не повстречала. Прям завидно!

— Чему ж завидовать‑то??

— Тому, что жизнь у тебя интересная, свободная.

— А у тебя, скажешь, нет?

— Ну… Я и не спорю, но мелко всё это. Кавалеры надоели, проходу не дают, даже сглазу не боятся. Как прыщи — писяки сходят, снова ко мне прибегают… А я…

— Меньше, чем на князя, не согласна? Вот уж не думала, что так скоро вторую Фаню встречу.

Кейра фыркнула и стала накручивать на палец длинную рыжую прядь — задумалась.

— Не нужен мне никакой князь. А что нужно — и сама не знаю. Как бабка померла, всё маюсь чего‑то… Замуж не хочу, а вот мир поглядеть и взаправду любопытно. Да только не решусь я на это.

— Почему?

— Потому что к дому привыкла. В Соколином народ острый на язык, но незлой, понапрасну не обидит. В детстве ещё ведьмой дразнили, пока плюху от меня не получали, а теперь обращаются уважительно, самой смешно. Знают, что могу сгоряча сглазить — ну, несильно, конечно, и не навсегда. Ты вот говорила, у тебя ведьминский дар со страху пробуждается, а у меня, видать, когда разозлюсь крепко. Бояться‑то я давно ничего не боюсь… А вот доводят, бывает, и по нескольку раз за неделю. Особенно ухажёры неуёмные. Я тут у них почётный трофей в игре 'захомутай рыжую'. Надоели хуже горькой редьки. Гоню в дверь — а они в окно, нашлю порчу — а они ко мне тут же как к целителю приволокутся. Я ведь бабушкиными стараниями травница неплохая. И, знаешь, мои зелья никто пить не боится. Потому что помогают, и потому что работу с личным я никогда не мешаю. Вот и получается замкнутый круг: сама порчу, сама лечу.

— А что, даже весело выходит, — улыбнулась Лита. — Это хорошо, что ты отходчивая, а то вот бы приезжие удивлялись — полгорода в прыщах! Мужчин понять можно — вон ты какая красавица! Я‑то у тёти Цары в Белореченске на богатых купчих да дворянок вдоволь насмотрелась. Но такой, как ты, никогда не видела.

Кейра польщённо усмехнулась.

— Спасибо. Ты тоже ничего. Только одеваешься слишком просто. Ну да ничего, это дело поправимое! Вот пойдём с тобой завтра по лавкам, отведём душеньку!

Всё сложилось ещё лучше, чем надеялась Лита. Кейра не только помогла ей устроиться в Соколином, всё показывала — рассказывала, но и жить оставила в своём домике. Место есть, жалко что ли? И веселей, и выгодней. Пока она свои зелья варит, подруга и приберёт, и еду сготовит, тем более, это у неё куда лучше получается. Одни её пироги чего стоят…

Тогда, в первый же вечер, Лиита благодаря им приобрела нового поклонника. Как обычно, вечером к Кейре под разными предлогами слетелся добрый десяток местных молодцев. В том числе небезызвестный Бран: он всё вертел головой, высматривая среди гостей незадачливого паренька с бусами, и, конечно, не признал его в красивой скромной 'подруге и дальней родственнице'.

— Лита теперь со мной будет жить. Если узнаю, что кто‑то её обидит — наведу настоящую порчу, неснимаемую. Все это слышали?! И дружкам своим передайте!

Её клятвенно заверили, что станут относиться к девушке словно к сестре родной. Промолчал лишь кузнец — высоченный и массивный, но на редкость застенчивый. Кстати, он был единственным, кто не носил на лице следов ведьминого сглаза. На остальных юношах язвы — коросты — бородавки цвели пышным цветом и знаменовали собой разную степень Кейриного гнева. У того же Брана 'всего лишь' шишка величиной с яйцо вскочила на затылке (под форменной шапкой и не видно), а вот на самого приставучего и смотреть‑то было противно. Особенно на заплывшие свиные глазки и губы в пол — лица. А он ничего, сидит себе, этими губёхами по пирогам шлёпает и знай себе болтает да смеётся. Видно, привык уже…

Конечно, кавалеры не с пустыми руками приходили: кто пряники с вареньем притащит, кто орехи в меду, кто корзинку яблок. Но первыми, знамо дело, все за пироги ухватились, ели да нахваливали. Кейра честно призналась, что не её эта заслуга, и на новую ведьмочку стали смотреть ещё одобрительней. Спиртное не пили, только чай, но всё равно обстановка на посиделках была самая душевная. Верховодила всеми хозяйка; Лита пока всё больше молчала.

Расходились поздно и с неохотой. Лита заметила, что верзила кузнец явно не наелся и с тоской поглядывает даже на откусанное и забытое кем‑то яблоко. Пожалела и уже в дверях сунула пару отложенных на утро пирогов. В ответ получила такую улыбку — словно солнце из‑за туч выглянуло. Кейра потом долго над ней смеялась и предрекала в Соколином громкий поединок чести: 'всеобщий любимец Микул против заезжего сотника, храбреца — молодца! Спешите видеть!' Не приведи стихии…

Этот Микул, и правда, прилип к Лите как банный лист. На своё счастье, вёл он себя на редкость прилично, и, когда не работал, таскался за девушкой двухметровой молчаливой тенью. Помогал донести покупки, безропотно соглашался натаскать воды или спилить на груше высохшие ветки (Кейра шепнула, что благосклонность подруги надо как следует заслужить). Лите же было просто его по — человечески жаль. Такой же сирота, как и она; после смерти родителей старший брат разделил наследство так, что ему достался дом и всё хозяйство, а Микулу — лишь заброшенная дедова кузня на окраине города. Там Мику и жил, и работал. И на брата зла не таил: как же, у него семья большая, а ему пока и так неплохо. А когда к зиме стены утеплит — ещё лучше станет.

— Тебе одному‑то там и вправду самое место, а ну как женишься, что, и жену в кузню приведёшь? — насмешливо спрашивала Кейра.

Парень краснел и мычал что‑то неразборчивое, но всё равно упорно не отходил от Литы. А ей что — жалко? Хочет сидеть, смотреть, как она вышивает, пусть сидит. А что молчит, так то даже хорошо. И вообще Мику парень хороший. Вот только сердце при взгляде на него не трепещет, не замирает…

Десять дней на новом месте пролетели незаметно. За это время Лиита сносно изучила город, сходила с Кейрой поглядеть на башню, спускалась к реке. Познакомилась не только с подругиными поклонниками, но и с соседями и хозяевами ближайших лавок. В одну из них договорилась относить на продажу свои работы. К своему удивлению, за всё время девушка ни разу не увидела столь любимого белореченцами знака, отводящего порчу. И с ней, и тем более с Кейрой здесь разговаривали спокойно и приветливо, будто и не было у них злосчастной ведьминой приметы. Выходит, права была бабушка Юва, несуеверный в Соколином народ. Если уж и оставаться ей где‑то надолго, то только тут.

И лишь одно не давало Лите полностью расслабиться и наслаждаться жизнью — мысли о Яраме. Днём она, как могла, отгоняла их прочь, но вечерами, во время очередных шумных посиделок её всё больше охватывала тоска. Как он там, здоров ли? Решил вернуться в столицу и забыл о ней? Или продолжает вместе с Рином искать — но не там? А вдруг что‑то случилось? Не хотелось думать о том, что своим уходом она накликала на них ещё одну беду. Не хотелось… но думалось. Вот только даже Кейре Лита о своих терзаниях не говорила. Знала, что она на то скажет: раньше надо было думать. Раз сама захотела в Соколиный и дойти до него смогла — значит, так и было нужно. Кому? Кому — кому… Судьбе.