Страница 16 из 62
Все же в июле ему удалось вырваться. «Несмотря на мое полное истощение, я решил использовать свои последние пять франков, чтобы сделать восемьдесят лье. В субботу вечером я сажусь в праздничный поезд, отправляющийся в Дюнкерк, красивый морской порт, совершенно голландский. Наконец-то я увижу Северное море!..»
Песчаные дюны, лодки «исландских рыбаков», уходящие с отливом в холодное море, туда, к большой ньюфаундлендской мели, к берегам Исландии, небо, такое же серое, как и море, — это был пейзаж, совсем не похожий ни на пышные ноля на берегах Луары, ни на словно тушью выведенные в старом альбоме рощи парижских окрестностей. На молодого писателя — ведь ему было только двадцать шесть лет! — этот бедный край навеял какое-то грустное очарование. Быть может, внешние впечатления совпали с настроением или это было ощущение новизны, но этот скудный, почти лишенный красок северный пейзаж поразил Жюля Верна гораздо больше, чем не знающая меры природа тропиков, виденная им… лишь в воображении.
«Зимовка во льдах. История двух обрученных из Дюнкерка» — так назывался новый рассказ Жюля Верна, начатый им по возвращении в задыхающийся от зноя Париж, уже с первых строк молодой автор вдруг почувствовал, что повесть о капитане брига «Жен Арди» ему удается, что в ней он сумел сочетать и занимательный сюжет и романтику географических исследований. Жюль надеялся, что новое произведение принесет ему успех: ведь поиски пропавшего без вести Джона Франклина не были закончены, и его трагическая судьба еще не была полностью подтверждена. Но так удачно начатой повести не суждено было так легко и так скоро завершиться.
Еще летом во французских портах появилась ужасная гостья, бледная спутница войны. Это была азиатская холера, которой стоило только ступить на почву Франции, чтобы смерть стала ее спутницей. Ее отделяло от Парижа всего несколько шагов: в сентябре она появилась в столице.
Одной из первых жертв эпидемии стал директор Лирического театра. «Севест в несколько часов унесен холерой, — писал родным Жюль Верн. — Это был человек бодрый, но всегда преследуемый предчувствиями. Я его очень любил: он был моим близким другом. Я скорблю до глубины сердца…»
Несмотря на то, что это трагическое происшествие было для молодого писателя потерей близкого друга, одновременно оно стало ступенью на пути к освобождению: смерть Севеста снимала с Жюля Верна служебную лямку, от которой он не имел ни сил, ни мужества отделаться. Она освобождала его также от обязанности заканчивать новую оперетту. Только обещание, данное мадам Севест, удерживало его от бегства.
Теперь все заботы о театре лежали на нем, он стал фактическим директором театра — именно тогда, когда он физически не мог исполнять этих обязанностей, когда он потерял вкус к театру. Ирония судьбы… Но разве исполнение наших затаенных желаний всегда приносит нам счастье?
Теперь он хотел только одного: вырваться из Парижа, уединиться в Шантеней, дышать свежим воздухом полей, видеть перед собой спокойное и бесконечное течение Луары. Но ему пришлось ждать до октября, когда явился Пеллерен, новый директор Лирического театра, а с ним Филипп Жилль, старый приятель Жюля Верна, который должен был наследовать ему в должности секретаря.
Но за освобождение пришлось платить не малой ценой: для литературного Парижа Жюль Верн сразу перестал быть человеком, мнение которого о драматургии не безразлично, чье слово имеет вес в одном из крупнейших театров французской столицы. Ныне это был малоизвестный драматург, скорее всего неудачник, начинающий романист, зарекомендовавший себя двумя-тремя рассказами, но провалившийся на попытке написать повесть.
Его молодость ушла, унеся с собой веру в немедленный и неизбежный успех, в какую-то необыкновенную удачу, в славу, не завоеванную, но приходящую утром, вместе с первым почтальоном и приносящую свои дары прямо к изголовью счастливца, у него теперь не было даже тех ста франков в месяц, которые лежали в основе его бюджета, — ведь рассказы его появлялись так редко, а пьесы не приносили почти ничего. Но он зато владел теперь бесценным сокровищем, даром, который губит слабых и обогащает сильных.
Это была свобода!
Его Вселенная
Каждый из нас живет в своей собственной вселенной, масштабы которой он часто склонен считать измерениями великого и безграничного мира звезд, планет и людей.
Для некоторых она ограничена стенами коммунальной квартиры, события в которой они готовы рассматривать, как мировые. Иные мыслят в масштабах своей деревни, родного города и, в крайнем случае, своей страны. Конечно, сейчас мы склонны считать такую узость горизонта исключением, но в XIX веке редко кто мыслил масштабами материков. Вселенная Жюля Верна была огромна: она охватывала весь земной шар — все страны, все части света, включала в себя прошлое и будущее, в нее были включены не только Земля, но и другие планеты солнечной системы, и она достигала таинственной и недоступной до этого времени сферы звезд…
Эта вселенная была не стационарной, — она росла и расширялась с каждым днем. Ныне это был Париж, Франция… Созревание таланта Жюля Верна шло очень медленно, но тем уверенней он включал в пределы своего кругозора другие страны, материки, планеты и далекие звезды…
Далеко не сразу нашел Жюль Верн свой собственный путь, который позволил ему с наибольшей полнотой и силой выразить свое мировоззрение и воплотить в ярких художественных образах многолетние мечты о лучезарном будущем освобожденного человечества, которые вдохнул в него 1848 год.
Жизнь официальной Франции того времени походила на пародию. Палата депутатов заседала в Париже, но она не имела права ни издавать законопроекты, ни вносить поправки в правительственные предложения. Заседания ее были публичны, но печатать прения было запрещено. Каждый мыслящий человек находился под надзором полиции, университет существовал, но внимание было обращено главным образом на древние языки; кафедры философии и истории были упразднены. И всем профессорам было приказано брить усы, чтобы «уничтожить в костюме и нравах последние следы анархии»…
Но была другая Франция — великая страна, населенная великим народом. Этот скованный гигант продолжал трудиться и бороться. Железные пути все дальше протягивались во все концы страны, все гуще становился дым паровозов, пароходов, заводов и фабрик. И все сильнее приливала кровь народа к центру страны — к Парижу. Это была не только столица императора и его своры: жандармов, спекулянтов, шпионов. Это был центр промышленности и торговли, столица науки и мысли, подлинное сердце Франции.
То было время быстрого развития промышленности, расцвета техники. Еще недавно, в 1838 году, первый пароход пересек Атлантику, и то проделав часть пути под парусами, а в шестидесятые годы железные паровые суда установили регулярные рейсы, соединяющие Францию со всем светом, и гигантский «Грейт-Истерн», в девятнадцать тысяч тонн водоизмещения, проложил первый телеграфный кабель между Европой и Америкой.
Когда Жюль Верн в 1848 году приехал в Париж, ему пришлось проделать значительную часть пути на почтовых лошадях. А через пятнадцать лет в Лондоне появился первый метрополитен, и сквозь горный проход Мон-Сенис была начата прокладка тоннеля, соединяющего Францию с Италией.
Открытие в 1831 году фарадеем электрической индукции стало для электротехники началом новой эры. Все глубже опускались, еще неуклюжие, подводные лодки и все выше поднимались аэростаты, движением которых в воздухе пытались управлять их изобретатели.
И, наконец, сами машины — грандиозные паровые молоты, гигантские гидравлические прессы, мощные токарные станки — стали производиться при помощи машин. Наступила последняя фаза промышленного переворота.
Все это создало питательную почву для бурного развития науки, которая во второй половине XIX века переживала удивительно счастливый период своего развития. Это был период великих побед не только частных теорий, но и могучего синтеза, начавшегося объединения воедино разрозненных прежде наук. Майер, Джоуль, Гельмгольц завершили доказательство всемирного закона сохранения энергии, впервые высказанного еще Ломоносовым. Бертло окончательно изгнал из химии понятие жизненной силы. Менделеев, создав свою Периодическую систему, обосновал единство всех химических элементов. Пастер опроверг теорию самозарождения. Дарвин воздвиг гигантское здание теории эволюции и посягнул на божественное происхождение человека.