Страница 15 из 17
– Rebelle[35], – коротко бросил его отец, но с нежностью в голосе.
Родители Магали в честь Рождества обменялись поцелуями под омелой. Они подарили друг другу особые подарки, которые снились им в долгие месяцы разлуки. Любовь их всю жизнь проявлялась урывками, когда обстоятельства позволяли им оторваться от дел. Мать начала поговаривать о поездке в Штаты с отцом на несколько месяцев, пока лавандовое хозяйство пребывает в зимней спячке.
– Взгляните-ка на мою маленькую parisie
На лице отца отразилось смешанное выражение гордости и тоски. И эта тоска камнем легла на грудь Магали. С самого рождения дочери Стефани во всех поездках возила Магали с собой. Иначе и быть не могло. Но эти постоянные и болезненные расставания, вероятно, нанесли неисцелимую рану их отношениям.
– Ты всегда была очень способной и сильной, – с грустью произнес отец.
Женевьева и Эша, пристально посмотрев на обоих родителей, обменялись понимающими взглядами. Они ничего не сказали, но чуть позже Женевьева незаметно сунула ей шоколадную ведьмочку, а Эша заботливо принесла чашку чая. Может быть, эти женщины действительно познали законы магии, или магия сама собой естественно внедрилась в их жизни, но, откусив немного от помела ведьмочки и глотнув чаю, Магали почувствовала прилив сил.
Она привезла с собой подаренную ей коробку пирожных и подавляла в себе искушение выставить их на стол в качестве особого угощения в конце праздничной трапезы. Но пока ее дед откупоривал бутылки сотерна, чтобы подать это вино к фуа-гра, она, прихватив подарок, незаметно выскользнула из дома и прошлась по их уснувшему на зиму лавандовому полю. Его притягательные силы пребывали в сонном состоянии, и их влияние на ее мать ослабело. Всякий мог бы сравнить ее честолюбивого, непоколебимого и при этом мягкосердечного отца с божественным Аидом, способным удерживать ее мать в своем мире только четыре зимних месяца в году.
Холодный ветер разносил вокруг ослабевший запах дремлющих розовато-лиловых растений. Поежившись в теплой куртке, Магали открыла крышку и заглянула в коробку. В ее сознании неожиданно швельнулась мысль, что она может незаметно взять одно-единственное пирожное прямо здесь, под темным звездным небом, где никто ничего не узнает, и уж тем более этот несносный хвастун Филипп.
Но внезапно их красота, сонное забытье лавандовых полей и тоскливый взгляд отца слились в ней в ощущение неведомой прежде дикой ярости, и, швырнув коробку на землю, она принялась неистово топтать ее, точно ребенок в приступе капризного раздражения, и успокоилась лишь тогда, когда от подарка остались втоптанные в грязь половинки картонной упаковки и раздавленные липкие сладости.
Отчего-то она надеялась, что эта вспышка бешенства вернет ей утраченное спокойствие и уверенность в себе, однако надежда не оправдалась.
Скорее случилось нечто противоположное. После такого варварства в ее душе словно бы появилась странная трещина, и ей никак не удавалось восстановить свою целостность.
Подали фуа-гра, и Филипп как раз разливал по бокалам сладкий сотерн, как внезапно почувствовал мучительную боль, будто острые каблучки сапожек разбили его сердце на мелкие кусочки и втоптали их в землю. Его рука напряглась и так сильно сжала бутылку, что побелели костяшки пальцев. Ноэми, отвлекшись на мгновение от материнской поглощенности брыкающимся в ее животе ребенком, подняла глаза на брата.
– С тобой все в порядке?
– Она не попробовала их, – мрачно произнес он.
Та… колдунья.
Неужели она просто втоптала его макаруны в грязь?
– Может быть, в следующий раз стоит попробовать классический рецепт? – подначил его отец. – По моим сведениям, женщины обожают шоколад.
И он, положив руку на плечо сына, ободряюще сжал пальцы. Отец понимал, какие чувства может испытывать человек, вкладывающий в свою работу всю душу.
Глава 7
Вернувшись в замерзший Париж, Магали и ее тетушки обнаружили в почтовом ящике приглашение на открытие кондитерской. Филипп Лионне включал их в число гостей в этот знаменательный день.
Приподнятое настроение от рождественских и новогодних увеселений слезло с Магали, будто лохмотья обгоревшей кожи. Она просто застыла на месте, чувствуя, как ею вновь завладевает мрачное уныние. Вот мерзавец! Неужели обязательно было напоминать им об этом проклятом открытии? Она самозабвенно готовила шоколад, но гибель их кафе неотвратимо приближалась.
На протяжении всей следующей недели Женевьева частенько спрашивала ее:
– Милая, с тобой все в порядке? Разве можно так нервничать, когда готовишь chocolat chaud и tartes au chocolat[37]? – И задумчиво добавляла: – Шоколад этого не любит. Может быть, мы чересчур хлопочем? Ты боишься, что от нас сбежит кто-то из наших верных соседей? Но им ведь и в самом деле нет нужды заходить к нам каждый божий день!
– А мне понравилось новое сочетание из абрикосовой начинки с фисташковой крупкой, – словно бы невзначай заметила тетушка Эша.
– Неужели вас совсем не беспокоит наше будущее? – невольно вырвалось у Магали.
Ей не хотелось тревожить их еще больше, обсуждая надвигающееся бедствие, но… как же им удается сохранять такое олимпийское спокойствие?
Женевьева склонила голову.
– Я привыкла беспокоиться о твоей матери. Таков удел старшей сестры. Но оказалось, что у нее все просто прекрасно.
Эша пристально глянула на подругу.
– Ну, почти прекрасно, – уточнила Женевьева. – У нее свой стиль жизни.
– А я боялась уйти из дома, – тихо призналась Эша, вспомнив свою эмиграцию во Францию. – Тогда я была приблизительно в твоем возрасте. Но все получилось прекрасно.
«Бояться надо Лионне!» – мысленно взывала к ним Магали.
Но если от страха нет никакой пользы, то зачем обременять таким страхом жизнь?
Когда обе тетушки скрылись в кухне, Магали прижалась лбом к прохладному стеклу входной двери кафе, скосив гневный взгляд на вывеску с именем «Лионне», горевшую на одном из ближайших домов на другой стороне улицы. Спасла бы она кафе своих тетушек, если бы сумела заставить себя обратиться к нему с просьбой? Нет. А почему? Потому что их горькая участь решилась в тот самый момент, когда он обратил пристальное внимание на этот остров, на эту улочку, в тот самый момент, когда прикупил здесь помещение бывшего оливкового магазина.
Оторвавшись от двери, она подошла к витрине, чтобы поправить замечательную шоколадную елку, которая угрожающе покосилась. Потом она подняла глаза и едва не подпрыгнула до потолка, увидев прямо перед собой синие глаза Филиппа Лионне. Рядом с ним стояла высокая женщина с шелковистыми золотисто-каштановыми волосами, расчесанными на прямой пробор, и явно выдающимся животиком, а он поглаживал ее по спине.
Магали показалось, будто она получила сокрушительный удар в живот. Так Филипп Лионне женат? В прочитанных о нем статьях ей не попалось ни одного упоминания об этом факте его биографии, но, в отличие от американской прессы, французские репортеры не обсуждали его vie privйe[38].
Нет, это же… Минутку. Она оценивающе сравнила их каштановые волосы, одинаковые синие глаза и сходный рост… Нет ли между ними семейного сходства? Почему же она обнаружила его с таким облегчением? Потому что могла бы почувствовать болезненные уколы совести, мечтая поставить на колени отца счастливого семейства?
О да, возможно, и в самом деле поэтому.
– Будет досадно, если ты вытеснишь их из бизнеса, – сказала сестра Филиппа с легкой печалью, когда они отошли от витрины «Волшебной избушки» и направились в сторону Сены. Филиппу отчаянно захотелось вернуться и влететь в то самое кафе, обхватить Магали Шодрон за плечи и стереть выражение ужаса с ее лица, но его остановило присутствие сестры.
35
Мятежник (фр.).
36
Парижанка (фр.).
37
Горячий шоколад и шоколадные пирожные (фр.).
38
Личная, интимная жизнь (фр.).