Реальность на продажу

Он умолк, но лишь на секунду.

— С финансовой точки зрения в этом, может, и есть какой-то смысл. Но если Ричард не хотел, чтобы мы продавали компанию, то я этого делать не стану. И тебе не позволю.

Я прикусил губу. Еще не хватало, чтобы отец приказывал мне, как поступать. Такого права он лишился еще десять лет назад.

— А что думает Уолтер? — поинтересовался он.

— Не знаю. Я высказал ему свое мнение. Он собирался сегодня поговорить с тобой. Завтра мы с ним вернемся к этому. Поскольку мы с тобой два крупнейших акционера компании, он заинтересован в том, чтобы между нами было достигнуто согласие.

— Ладно. Ему я доверяю. Поговорить с ним поговорю, но своего решения менять не собираюсь.

— Ну что ж, пока, отец. — Я положил трубку.

Меня охватила злость. Ясно же, что компанию надо продавать. А он еще вздумал меня поучать! Я встал, сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел из окна гостиной на впадающую в море речушку.

Злился же я потому, что отец, конечно же, был прав. Отец и Рейчел стремились сохранить компанию. Я ничем не был обязан ни своему отцу, ни Рейчел, однако от причины, по которой они не хотели ее продавать, мне никуда не спрятаться.

Ричард.

Нахлынуло чувство вины. Вспомнилась наша размолвка незадолго до его смерти, мой отказ прийти к нему на помощь, когда он о ней просил. Отец прав, «Фэрсистемс» — это все, что осталось после Ричарда, а я предлагаю от нее избавиться.

Но ведь если этого не сделать, компания обанкротится и ее все равно не будет. Упорствовать здесь просто глупо.

Я позвонил Карен и был очень рад слышать ее голос. Рассказал ей о «Фэрсистемс» и ее плачевном положении. Сообщил о своем решении продать компанию и о споре с отцом.

— А ты что думаешь обо всем этом? — спросил я ее.

— Даже не знаю, — протянула она. — Ты прав, ситуация сложная. Конечно, ради Ричарда было бы неплохо сохранить компанию, однако если она неизбежно развалится, то цепляться за нее нет никакого смысла.

— Приятно для разнообразия послушать здравомыслящего человека, — обрадовался я.

— Только не думай, что сумеешь убежать от своих чувств к Ричарду, — продолжала Карен. — Ты, конечно, можешь попробовать, но у тебя ничего не получится. Однако поступать ты должен так, как сам считаешь правильным. Никто другой не вправе учить тебя, что делать, — ни я, ни твой отец, ни Соренсон. Доверяй только своим суждениям и выводам. Я лично им верю.

— Спасибо. Ты мне здорово помогла. — Я отнюдь не кривил душой.

— Как ты там справляешься?

— Нормально.

— Трудно приходится?

— Да, тяжеловато. С одной стороны, мне хорошо среди вещей, которые принадлежали Ричарду, были частью его жизни. А с другой, от этого только острее ощущаешь, что его уже нет.

— Может, тебе не стоило останавливаться в его доме?

— Ну почему же. Я должен смотреть правде в глаза. Ричард мертв. От этого никуда не спрячешься.

— Наверное, ты прав, — согласилась Карен. — Крепись. Я по тебе скучаю.

— Я тоже. — Положив трубку, я огляделся.

Я не обманывал Карен, мне и вправду нравилось в доме Ричарда. Здесь, конечно, все напоминало о нем и причиняло душевную боль, однако скорее всего именно поэтому представить себя сейчас в другом месте я не мог.

Я устроился в кресле в гостиной Ричарда. Здесь почти ничего не изменилось. Раскрытый томик «Трудного пути» по-прежнему лежал на софе обложкой вверх, с фотографии сквозь огромные очки смотрел в потолок совсем еще юный Билл Гейтс.

В доме Ричарда я старался ничего не трогать, все свои вещи сложил в пустующей наверху комнате.

У окна гостиной стоял ветхий письменный стол. Ричарду он достался от нашей мамы. Понятия не имею, где она его раздобыла, вероятно, в какой-нибудь торгующей подержанной мебелью лавке в Оксфорде. Стол этот действительно просто старый, вряд ли его можно назвать старинным, он не дотянул всего несколько лет.

Из любопытства я принялся выдвигать ящики. Нашел множество милых вещиц, ничего особенного, но все они напоминали о Ричарде. Письма от старой подружки, школьный учебник, конспекты, которые он вел в Эдинбурге.

Попалось мне и руководство по пользованию микрокомпьютером «Альтаир-8800». Отец привез его из Америки в виде комплекта отдельных компонентов, и Ричард часами корпел в своей спальне, собирая их вместе в готовое устройство. На том этапе его жизни подобные занятия должны были храниться в строгой тайне. У нас Ричард слыл заводилой и не мог позволить, чтобы увлечение компьютерами подорвало его высокий авторитет среди уличной ребятни. К пятнадцати годам он стал вполне симпатичным парнем, находчивым и остроумным, пользовался огромным успехом у соседских девчонок. Это было тогда для него крайне важно. До сих пор помню испепеляющий взгляд брата, когда я предложил показать одной из сверстниц собранный им компьютер. Это был тяжелый удар по его репутации.

Внезапно на меня навалилась неимоверная усталость. Я откинулся на спинку кресла, рассеянно перелистывая страницы брошюры.

Почему Ричард погиб? В чем были смысл и цель его жизни? Неужели он вложил столько сил в «Фэрсистемс» лишь ради того, чтобы всего через несколько месяцев она потерпела крах? Почему именно мне выпало на долю выпутываться из этой ситуации? Ответов я не находил.

Надо развеяться. Я переоделся в джинсы и свитер, сунул в карман десятифунтовую банкноту и отправился в паб.

«Инч-Таверн» находился в сотне ярдов вверх по реке. Там было тепло и уютно. Над головой низко нависали массивные балки, в уставленном бронзовыми безделушками камине горел жаркий огонь, атмосфера царила приветливая и дружелюбная. У стойки собралось с полдюжины мужчин и одна женщина, все они, перебивая друг друга, увлеченно перемывали косточки какому-то Арчи.

Бармен оказался бородатым здоровяком в теплой клетчатой рубахе поверх тонкой шерстяной фуфайки. Такой наряд, судя по всему, в Керкхейвене был своего рода униформой, во всяком случае, так были одеты еще двое местных парней, облаченных к тому же в утепленные брюки. Я предположил, что это рыбаки. У всех, включая бармена, широко развернутые крутые плечи. Крепкие ребята.

— Что вам подать, мистер Фэрфакс? — обратился ко мне бармен.

На мгновение я удивился тому, что он знает мое имя. Потом понял — естественно, оно уже известно всему Керкхейвену, убийство Ричарда в этом баре обсуждалось в мельчайших деталях.

— Пинту пива, — попросил я.

Он протянул мне кружку, я расплатился и устроился за столиком в нескольких футах от стойки. С наслаждением сделал большой глоток.

При моем появлении в зале наступило молчание, всем хотелось меня хорошенько рассмотреть, однако вскоре оживленная беседа возобновилась. Сидя в теплом пабе и прихлебывая пиво, я прислушивался к непривычному говору уроженцев Файфа, и охватившие меня тоска и уныние стали потихоньку отступать.

Мысли мои унеслись к Карен. Я вспомнил наш первый проведенный вместе отпуск, когда мы в позапрошлом году катались на лыжах в Норвегии. Карен — отличная и хорошо тренированная лыжница. Так и стоит перед глазами: длинные ноги размашистыми ритмичными движениями несут ее по ослепительно сияющему снегу. Вспомнил ее обнаженной перед камином в крохотной хижине, где мы однажды ночевали. От воспоминаний о наших страстных объятиях сердце забилось гулко и часто. Из отпуска мы с ней вернулись совершенно обессиленными. Я невольно улыбнулся всплывающим в кружке пузырькам.

Допив свою пинту, я вернулся к стойке еще за одной.

— Не могу передать, как мне жаль вашего брата, — сказал бармен, наполняя мою кружку. — Хороший был человек.

— Да, очень хороший.

Бармен старательно потер полотенцем мокрую от пивной пены ладонь и с дружелюбной улыбкой протянул мне руку.

— Меня зовут Джим Робертсон.

— Марк Фэрфакс. — Мы обменялись рукопожатием.

Я задержался у стойки, прихлебывая пиво.

— Вы хорошо знали Ричарда?

— Да нет, совсем немного. Он наведывался сюда выпить пинту пива, иногда глоток виски. Бывало, конечно, перекинешься парой слов о том о сем... А так он обычно садился вон там и читал журналы, — ответил Джим, указывая на столик возле окна у дальнего конца стойки. — Технические, знаете ли. Хотя на ученого он был совсем не похож, выглядел вполне нормальным человеком. К слову сказать, он заходил сюда в тот самый вечер, когда его убили.