Повесть о детстве

— Ничего я не хотел... А револьвер настоящий? — недоверчиво спросил Пейся.

— Игрушечный! — разозлился Сёма.— Стоило б его на тебе попробовать.

— Ша! — поднял руку Пейся.— Не задавайся так... Ты видел, как мой папа рубит кость?

— Нет,— признался Сёма.

— Тоже стоит посмотреть! — важно сказал Пейся.— А я не задаюсь.

Они расстались, и новые гости сменили Пейсю. Зашёл Трофим, сидел с отцом часа полтора, чертил что-то на бумаге, курил. Бабушка несколько раз заглядывала в комнату и обиженно пожимала плечами. Сидят шушукаются! Какие могут быть дома секреты? И как люди не поймут, что ему надо отдохнуть? Приходили друзья Якова — фабричные, сапожники, бондари, смеялись, шутили, вспоминая что-то.

Бабушка опять бурчала, обращаясь к деду:

— Они, когда сядут, забывают, что надо встать.

Но приходили и к ней гости и обязательно целовались и твердили, что с них двойное поздравление: за сына и за отпа. Ведь это всё равно как нашли — и того и другого! Наконец шум затихал, и семья собиралась в столовой к обеду. Дедушка уже чувствовал себя неплохо и совался во все домашние дела. То ему надо осмотреть чердак, то ему надо ремонтировать кухню, то вдруг, оказывается, необходимо срочно переставить всю мебель. Сила, покинувшая старика во время болезни, вдруг вернулась к нему, и он искал себе дела. Всё было хорошо, только в политике дедушка никак не мог разобраться и за обедом всегда нападал на сына. Так было и сегодня.

— Я не понимаю,— дед пожал плечами,— что происходит? В каком я свете?

Яков молчал, бабушка запретила ему затевать большие разговоры с дедом.

— Хотел сегодня выйти в город,— продолжал дедушка,—· она не пустила. Но я же человек! Я обязан знать!

— Хорошо,— улыбнулся Яков.— Пришли красные.

— Красные? — недоумевая, повторил дедушка.— Что же мы будем делать с царём?

— Его уже давно нет.

— Николая нет? — спросил дедушка таким тоном, как будто они с царём всю жизнь провели вместе.— Ай-я-яй! А кто же есть?

— Мы,— серьёзно ответил Яков,— большевики.

— Большевики! — Дедушка почесал затылок и с подозрением взглянул на сына.— И какую же ты у них занимаешь должность?

— Я — комиссар.

— Нет,— нахмурился дедушка,— ты меня не забрасывай такими словами: комиссар! Ты мне скажи просто: исправником, допустим, ты можешь быть?

— Могу,— улыбнулся отец.

— А вице-губернатором?

— Могу и вице-губернатором.

— А губернатором?

— Тоже.

— Обожди! — Дед встал, подошёл к столу и начал рыться в старых книгах. Всё время ему попадалось не то, что он искал. Наконец, вытащив из-под груды бумаг запылившийся, старый журнал и хитро улыбнувшись, он подошёл к сыну.— Ты видишь, кто это? — спросил он, указывая пальцем на портрет тучного человека с бакенбардами, обвешанного орденами.— Это его превосходительство,— с почтением произнёс он,— киевский генерал-губернатор!

— Вижу.

— И ты можешь быть всё равно как он?

— Всё равно.

Дедушка испытующе посмотрел на сына и, покачав головой, неожиданно прекратил разговор.

— Сарра! — тихо сказал он бабушке.— Ты видишь, что делается? Эти гости могут его окончательно свести с ума!.. Яша,— спросил он ласково,— почему бы тебе дпем не поспать два часа?

— Вот что я тебе отвечу, отец,— сказал Яков, смеясь одними глазами и подмаргивая Сёме.— Руководитель правительства России, помощник Ленина — Яков Свердлов.

— Тогда выходит, что я,— всё ещё не веря, произнёс дедушка,— могу стать полицмейстером? — Он расхохотался и, размахивая руками, заходил по комнате.— Интересно!.. Ну, а ты...—· обратился он к Якову,— ты пока что комиссар? Это много или мало?

— Много.

— А кто же над комиссарами старший?

— Ленин.

— Ленин...— задумчиво повторил дедушка.— Он не был в кабинете министров?.. Нет? А в государственном совете?.. Тоже нет? Где же он был?

— Там, где я,— улыбаясь, ответил Яков и крепко обнял дедушку.— Там, где я, папа!

Дедушка откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул:

— Подумайте, что делается! Не тот свет.

Бабушка прервала их беседу:

— Уже встретились! Вот так, Сёма, всегда! Они могут сесть утром и подняться на другой день.

— Нет, не можем,— засмеялся Яков.— Я хочу, мама, немного пройтись... Как ты думаешь, Сёма?

— Конечно! — обрадовашю воскликнул Сёма и полез за шинелью.

— Что это такое? — удивился отец.

— Шинель,— дрогнувшим голосом ответил Сёма.

— От неё же остались одни рукава!

— А я что говорила,— вмешалась бабушка,— но он же такой упорный!.. Может быть, ты отца послушаешь и сбросишь уже эту тряпку?

— Нет,— обиженно пробурчал Сёма,— я пойду в ней.

Отец с интересом взглянул на него и строго сказал:

— Товарищ курьер, следуйте за мной!

Сёма с удовольствием подчинился.

* * *

Старые улицы местечка! Всё здесь как было, и каждый камень знаком ему с детства. Вот он, ветхий деревянный мост, полосатая будка, река. Здесь когда-то рвали камыши и в мокрых штанах выбегали на берег. «Знаешь ли ты про это, Сёма?» Но Сёма идёт молча рядом и важно смотрит на прохожих. «Какое усталое лицо у мальчика! А губы и подбородок — матери. Это хорошо!..» Яков медленно шёл по улице, грязь чмокала под ногами, и казалось — ничто не изменилось в местечке.

Но рядом в шинели шёл сын. А на земле — следы копыт и колёс, потерянные подковы, осколки снарядов. Заколоченный дом, в разбитое окно втиснута подушка; куда-то идёт хромой солдат, и на фуражке его ещё свежий след оторванной кокарды. Война, война... Она продолжается, идёт этой улицей, мимо этих дворов и хижин с почерневшей, грязной соломой.

А вот здесь, па этом бульваре, он сидол с женой. Может быть, ещё сохранилась та скамейка, такая глупая, кривая скамейка на трёх низеньких ножках? А может быть, срубили уже её? Потом вечером бежали вниз, к реке, бросали в воду камни, и Соня как-то очень смешно, по-женски взмахивала рукой...

— Тебе не скучно со мной, Сёма? — спрашивает Яков.

— Нет, папа!

Они вышли на главную улицу, и все сразу заметили Голь-дина. Люди подходили, чтоб поздороваться за руку, спросить что-нибудь, и Сёма, ревнуя к отцу, нетерпеливо ждал конца разговора. Сняв шапку, бежит навстречу маклер по продаже леса Шустёр. «Что нужно ему?» — хмурится Сёма. Шустёр кланяется отцу:

— Я хотел только два слова.

— Пожалуйста!

— Вы еврей, и я еврей,— тихо говорит Шустёр. — Вы не можете мне сказать, сколько продержатся большевики?

— Вы же видите по мне,— улыбаясь, отвечает отец,— большевики держатся долго!

Они идут дальше. Из каких-то ворот показался учитель Фу-дим.

Он сразу узнал отца, не удивился, только выкатил глаза и подал руку.

— По-моему,— сказал он, наморщив лоб и сдвинув на затылок картуз,— я вас учил.

— Да,— признался отец.

— И по-моему,— продолжал Фудим вспоминая,— у вас были крупные неприятности с падежами. А?

— Совершенно верно.

— И спряжения вам тоже не давались?

— Именно так.

— Это хорошо,— сказал учитель и посмотрел на отца. Он ничего не спрашивал, ничем не интересовался: ему было важно проверить свою память.

— А вы что? Всё учите?

— Я же возился с замками,— развёл руками Фудим,— теперь бросил.

— Почему?

— Мне сообщили из достоверных источников, что частной собственности не будет.

Он рассеянно взглянул на Сёму и, не прощаясь, пошёл дальше. Сделав несколько шагов, он повернул обратно и, подойдя к отцу, строго сказал:

— Я должен предупредить, декрета такого ещё нет. В интересах истины! — добавил он и перешёл на другую сторону.

— Чудак! — засмеялся Сёма.

— Ты не смейся...— задумчиво произнёс отец.— Большого ума был человек.

Они помолчали.

— А сейчас куда? — спросил Сёма,

— Пойдём на базарную площадь,— предложил отец.— Когда-то там ярмарки бывали.

— А теперь солдаты. И туда подходить не разрешается.