Повесть о детстве

Сёма, пе отвечая, пошёл домой. И лишь теперь он заметил, что улица опустела и в местечке стало тихо, как ночью. У лавки Гозмана приказчик торопливо опускал железные шторы. «Чёрт принёс этого солдата,— подумал Сёма.— Жили спокойно, так пет!»

Бабушка выбежала ему навстречу с испуганным криком:

— Что ты плетёшься? Иди скорей!

Он вошёл в дом и плотно закрыл двери.

— Подними крючок,— сказала бабушка, с тревогой глядя на дверь,— теперь просунь сюда палку!.. Так. Теперь пойди проверь ставни.

Сёма с удивлением смотрел на бабушку.

— Что ты смотришь? — рассердилась она.— Стреляли, ты слышал?

— Нет,— признался Сёма.

— То, что не надо, ты всегда слышишь!

— Откуда стреляли?

— Ещё я должна знать — откуда! Иди уж живей в комнату и не стучи каблуками.

— Когда стреляли? — робко спросил Сёма, боясь гнева бабушки.

— Только что. Дали таких два залпа, что я думала — конец свету. Интересно, где были твои уши в это время?

— Не знаю,— смутился Сёма.— Там солдат приезжал.

— Что он говорил?

— Войны нет. Большевики в Москве. А здесь, где-то близко, пылят гайдамаки.

— Боже мой! — всплеснула руками бабушка.— Что делается! Я же тебе говорила: евреям будет плохо.

Их разговор прервал выстрел, тяжёлый, глухой и далёкий. Бабушка зашептала молитву. Сёма бросился к дверям.

— Куда ты? — остановила его бабушка.— Чтоб мальчик не понимал, что там, где стреляют, там убивают.

— Так стреляют где-то за городом,— успокоил её Сёма.— Интересно посмотреть.

— «За городом»! — со злостью повторила бабушка.— А осколки? Мне рассказывали! Эти осколки летят чёрт знает куда.

В это время тихо постучали в ставни.

— Я пойду открою,— сказал Сёма.

— Никто тебя не просит! — строго сказала бабушка.— И вообще сиди в комнате и не ищи себе гуляний!

Она тихо вышла в коридор и, слегка приоткрыв дверь, заглянула в щёлку.

На улице стоял Доля с Шорой. Бабушка вынула палку, сбросила крючок и, отодвинув тяжёлый ржавый засов, впустила гостей. Доля, зная характер бабушки, быстро запер дверь и тут же у порога принялся объяснять своё появление.

Но бабушка снисходительно сказала:

— Что вы торопитесь? Это самое вы можете рассказать дома.

Они вошли в комнату. Шера подмигнула Сёме. И он с облегчением подумал: «Что ей идёт, всё к лучшему!»

Доля опустился на стул и, скрутив папироску, принялся рассказывать:

— Говорят, что идут гайдамаки. Вы знаете, что это за блюдо?.. Нет? Я TOHte не зиаю. Но есть шанс, что будут по дороге

бить евреев. Как вы думаете? Я думаю, да. Мой воробей говорит мне: «У Сёмы никого нет — пойдём туда». Так я подумал: то богатство, что я имею, не пропадёт, если я его оставлю без сторожа.

Бабушка улыбнулась и, тяжело вздохнув, села рядом.

— Кроме того,— продолжал Доля,— что я такое один? Ничего. А вдвоём с Сёмой мы уже немножко сила.

— Там идёт кто-нибудь? — спросил Сёма, указывая на улицу.

— Ни души. Можно подумать, что все выпили и легли проспаться.

— Хороший смех! — опять вздохнула бабушка.— Садитесь, я вас покормлю.

Бабушка прошла на кухню, и Шера вышла следом за ней. Сёма остался с Долей.

— Синежупанник идёт,— сказал Доля тихо.— Хороший кусок бандита! У вас топор есть?

— Есть! — обрадованно воскликнул Сёма.

— Принеси и положи под кровать. Только не делай шума! Понял?

— Понял,— кивнул головой Сёма.— Им разве много нужно, этим женщинам? Чуть что — уже слёзы!..

— Хорошо, хорошо,— оборвал его Доля.— Ты топор сумеешь поднять?

— Что вы говорите! — возмутился Сёма.

— Ничего! А то ещё нечаянно отрубишь себе палец. Хороший я тогда буду иметь вид перед бабушкой.

Сёма обиженно пожал плечами.

Бабушка вернулась из кухни и, поставив кастрюлю, принялась разливать суп. Ш'ёра молча перетирала тарелки.

— Ну й дочка у вас,— сказала бабушка, обращаясь к Доле,— золотые руки! К чему ни прикоснётся — сразу делается. Вот если б я имела не внука, а внучку, я б от неё уже видела помощь. И печку растопить, и картошку почистить, и мясо помолоть. Девочка — это таки не мальчик! Мальчик тут набросает, тут накидает — ходи за ним...

— Зато есть мужчина в доме! — важно сказал Сёма.

Но в это время послышался стук копыт по деревянному мосту, и все замолчали.

— Едут! — прошептала бабушка.— Сохрани бог!

Гул приближался и нарастал. Раздались выстрелы, послышался чей-то крик — сначала вдали, потом близко, почти рядом.

— Идите на кухню,— сказал Доля, вставая из-за стола.—

Шера, возьми бабушку, поднимите старика и — па кухшо. Ну, поворачивайся уже!

Бабушка подошла к деду и, осторожно обняв его за плечи, приподняла с постели. Дедушка равнодушно посмотрел на неё и встал. Шера взяла его под руку, и они вышли из комнаты.

— Сёма,— приказал Доля,— быстренько открывай окно! Ну!

Сёма покорно выполнил приказание. В распахнутое окно

ворвался людской крик, плач, конское ржанье. Пахло порохом и ещё чем-то горелым, как будто на улице смолили птицу. Ехали на конях, в тачанках, бежали и шли люди в синих бекешах, в потёртых шинелях, обвешанные гранатами и оружием. Сёма уже ничего не соображал. Страха не было, какое-то странное чувство тупого безразличия охватило его. Гайдамак с очень весёлым, смеющимся лицом волочил за собой на мостовую седого еврея в длиннополом вылинявшем сюртуке.

— А ну-ка, батько, ударим раз! — кричал парень, приподняв старика над собой и опуская его с силой на мостовую,— А ну, ударим ещё раз!

Сёма провёл горячей ладонью по глазам, не понимая, что происходит.

— Отойди от окна! — прикрикнул Доля.— Стань к стёпе! Дай подушку!

Сёма бросил подушку и прижался к стене. Он хотел бы войти в неё, как гвоздь до шляпки, и ничего не слышать, не видеть и не чувствовать. Но глаза смотрели и видели. Доля склонился у подоконника и с силой рванул наволочку. Раздался треск. Схватив табурет, Доля швырнул его на улицу. Зачем делал он это? Сёма стоял у стены, боясь сойти с места. Доля взял со стола нож и ударил им по подушке. На улице кто то крикнул: «Так их!» Но Сёма не понял, к кому относилось это восклицание. Перья вырвались из вспоротой подушки. Стоя на корточках, Доля протянул руку и, схватив с постели маленькую перинку, ударил по пей пожом. Перья вылетали и уносились ветром. Их было много, и казалось, что из окна падает крупный снег.

Молодой гайдамак, отбросив в сторону старика, который только что кусал его руки, со злобой плюнул и выругался. Взгляд его упал па открытое окно. Он довольно улыбнулся, вновь поднял старика на плечи и, подойдя к окну, свалил его в комнату.

— Может, вам мало? — крикнул он.— Добавляю! — и, свистнув плетью, вскочил на коня.

— Кричи! -— прошептал Сёме Доля, приподнимая тело старика.— Ну, кричи же!

7 Повесть о детстве

193

Но Сёма молчал; он смотрел на эти сумасшедшие перья, на старика с красными, выкатившимися глазами, хотел кричать, но голоса не было. Доля схватил его эа плечо и больно сжал свободной рукой. Сёма закричал пронзительным, тоненьким голоском: «Убивают!»—и почувствовал, что пол уходит из-под ног, тело медленно сползает по стене куда-то вниз, вниз...

Когда Сёма открыл глаза, он увидел Шеру, склонившуюся над чашкой с водой. Мокрое полотенце дрожало в её руках.

— Шера! — сказал Сёма тихо, но она не слышала его.— Шера! — повторил оп опять одними губами, испытывая горечь и сухость во рту.

Она услышала или угадала, что Сёма говорит что-то, и повернулась к нему.

— Это ты? — сказала Шера, удивлённо смеясь и плача и вытирая слёзы мокрым полотенцем.

— Это я,— ответил он тихо и улыбнулся.— Что ты делаешь?.. Полотенце ведь мокрое!..

— Ничего,— успокоенно прошептала Шера, смущаясь своих слёз и неизвестно для чего пряча полотенце за спину,— всё хорошо!.. Вот идёт бабушка... Скажи ей что-нибудь, Сёма...

НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

Сёма спустил на пол босые ноги, посидел так немного, потом встал с постели и подошёл к окну. Улица была спокойна. На лесном складе вздрагивала и звенела пила. Соседка Цыва бегала за серенькой франтоватой курицей и жалобно кричала; «Цып, цып, цып...» На скамейке у ворот сидел сын Цывы, Зго-ся, и, наблюдая за мамашей и курицей, дразнил обеих, крича ие вовремя то «цып», то «кыш». Нз дому вышла торговка кореньями Сура и принялась щёлкать подсолнухи. Она с таким шумом выплёвывала шелуху, что вконец испуганная курица, хлопая крыльями, убежала на чужой двор. Цыва кинулась за ней с прутиком. Зюся, не глядя на мамашу и даже ие раскрывая рта, шипел: «кшш, кшш...» На улице было хорошо и весело. Сёме захотелось выйти.