Повесть о детстве

Кажется, хорошо? Нет! У Сёмы никогда не бывает хорошо до конца. Шера шла гю улице, но на руке её, болталось пустое ведро. Что может выйти приличного из такой встречи с пустым ведром? Это же первый признак неудачи! Отступать, однако, было уже поздно, и Сёма, столкнувшись лицом к лицу с Шорой, тихо сказал:

— Здравствуйте!

Она кивнула головой, с удивлением взглянула на него, и наступила минута молчания, очень долгая и трудная для обоих.

Сёма, как назло, забыл заученную фразу, и только последние слова: «если это вам не помешает» — каким-то чудом уцелели в его памяти. Куда годятся эти слова — с ними никуда не сунешься!

— Вы идёте набирать воду? — краснея, спросил Сёма.

— Как это вы догадались? — улыбнулась Шера.

— А ведро же,— развёл руками Сёма, чувствуя себя плохо и вспоминая дедушкину лампу.

До самого угла шёл оп рядом молча и только на другой улице, обрадовавшись чему-то, заговорил торопливо п громко.

— Вы меня не знаете,— воскликнул Сёма торжественно,— по я знаю вас!..

— Почему? — неожиданно оборвала Сёму Шера, глядя на него смеющимися глазами.— И я вас тоже знаю. Вы — Сёма. И вы даже...— она лукаво улыбнулась,— и вы даже Старый Нос.

— Кто сказал?— возмутился Сёма.— Я ему!..

— Что — вы ему? — с любопытством спросила Шера и перебросила через плечо тяжёлую косу.

— Уши надеру! — угрюмо ответил Сёма.

— А ещё что?

— Подзатыльников дам!

— Я вижу, Сёма, вы не скупой.

— Нет! — сердито огрызнулся Сёма.— Он уже получит от меня! Нужно только знать, кто он.

— Ото не секрет,— пожала плечами Шера,— мой папа...

Сёма посмотрел на Шеру каким-то внезапно остановившимся взглядом и проглотил слюну. В милое положение его поставила эта девчонка! Интересно бы он выглядел, если б захотел отвесить подзатыльник Доле.

— Придётся отложить...— смущённо сказал Сёма.— А мы ведь уже прошли колодец.

— Вернёмся,— улыбнулась Шера.— Так вот, папа сказал: «Этот мальчик — Старый Нос. Он воробей». Это у папы самое ласковое слово... Я вот тоже воробей.

— У нас, наверно, одна стая.— Сёма галантно поклонился и, взяв у Шеры ведро, принялся доставать воду из колодца.

Шера подошла к нему и, положив руку на его плечо, заглянула вниз. Ведро ещё не коснулось воды, но вот оно опустилось, зачерпнуло немножко. Сёма дёрнул верёвку ещё раз — и ведро сразу отяжелело.

— Готово,— сказала Шера и, положив свои руки на его, смуглые и шершавые, принялась тянуть верёвку.

В эту минуту какой-то незнакомый холодок пробежал по спине Сёмы, и ему захотелось, чтоб верёвка была очень длмц-

ной и колодец бесконечно глубоким... Опустив осторожно вдвоём ведро на землю, они молча подняли головы, и глаза их встретились.

— Шера,— тихо сказал Сёма,— теперь я вижу, какая вы красивая. У вас глаза как угли.

По Шера не обрадовалась комплименту.

— Знаете что,— сказала она,— пойдёмте к нам. Как раз папа дома, и вы сможете надрать ему уши.

— А как я доберусь до них? — улыбнулся Сёма.— У вас есть подходящая лестница?

Они пошли вместе. Сёма нёс ведро, и, так как он мало думал об этом, вода то и дело выливалась на землю.

— Оставьте мне хоть кружечку! — взмолилась Шера.

— Скажите,— Сёма вдруг остановился,— а он вас никогда не трогает?

Лицо Шеры мгновенно сделалось грустным, и Сёма понял, что он ляпнул что-то неподходящее.

— Он никого не трогает,— гордо ответила Шера,— слышишь, мальчик! Это только говорят о нём. Ему уже больше сорока лет. И он не виноват, если ему негде руки приложит!,. Он не виноват, что мама умерла, он пе виноват, что у нас никого нет...

Сёма уже очень жалел, что затеял этот разговор, но Шера продолжала с укором смотреть на него.

— Он мухи не обидит! А ты говоришь! — с обидой сказала она, неожиданно переходя на «ты».

— Я ничего не говорю! — оправдывался Сёма.— У меня тоже нет мамы.

— А кто у тебя есть?

— Бабушка, дедушка.

— Бабушка, дедушка?—удивилась Шера.— И они тебе не могут сделать брюки длиннее?.. Тут же наверняка есть запас,— деловито добавила она.— А ты сам не можешь причесаться? И почему у тебя нос чёрный? Ты нюхал сажу?

Сёма смутцеппо молчал. Откуда вдруг сажа?

— А из рукава пальто,— не унималась Шера,— торчит локоть. Зачем ждать, пока дыра вырастет? Нужно заштопать, пока она маленькая. Ты попимаешь что-нибудь в этих делах?

— Нет,— признался Сёма,— я только иногда для бабушки просовываю нитку в иголку. Бабушка плохо видит.

— А я и дрова рублю,— сказала Шера,— и обед готовлю. И окна у меня блестят... На мне всё хозяйство лежит! —вздохнула она.— Мама наша больная была. А у папы сразу руки опу-

стались, побледнел, испугался... Пришлось всё самой делать. Видишь?

Но Сёма ничего не видел: уже наступил вечер, и улица была темна и пустынна.

— Называется — ушла на минуточку,— всплеснула руками Шера,— и сказала папе: одним моментом будет чай. Хорошая минуточка! — Она подошла к ведру и махнула Сёме рукой: — Ты иди! Тебя там ждут, а меня тут ждут.

— Я пойду,— колеблясь, ответил Сёма.— А если бы нам ещё раз повидаться?

— Даже два,— улыбнулась Шера,— у меня ведь знакомой души ист. А тут вдруг такой кавалер! Только слушай, Сёма,— сказала она тихо,— если ты уж нюхаешь сажу, так вытирай после этого нос. Хорошо?

Сёма радостно кивнул головой. Сейчас он был согласен на всё...

$ #

Проходя мимо высокого дома Магазаника с большими, светлыми окнами, Сёма заметил маленькую, притаившуюся у забора фигуру. Конечно, какое дело Сёме до этой фигуры, пусть делает, что ей хочется, тем более что Сёму ждёт бабушка. Но всё-таки интересно знать, что нужно этому еврею в поздний час возле дома купца? Сёма тоже притаился.

Человек в сипей куртке с поднятым воротником бесшумными шагами подкрался к забору и, оглянувшись по сторонам, быстро перепрыгнул во двор. Сёма последовал за ним. «Наверняка жулик в маске!» — с волнепием подумал Сёма. В местечке завелась своя собственная маска! Человек, согнувшись, подбежал к полуоткрытому окну и остановился. Сёма подполз к нему и поднял голову. Никакой маски не было! Перед ним стоял Антон, к чему-то насторожённо прислушиваясь.

— Вот это встреча! — воскликнул Сёма, вытирая пот.

— Молчи,— прошептал Антон, зажимая ему ладонью рот.— Слышишь?

Из окна доносились незнакомые звуки какой-то городской весёлой песни.

— Что это? — тихо спросил Сёма, не понимая, что здесь особенного пашел Антон.

— Стой тихо! — разозлился Аптоп.— Не понимаешь?

— Что это? — вновь спросил Сёма, удивляясь ещё больше.

— Фисгармония играет! — прошептал Антон, приставив ухо к окну.-— Слышишь?

Сёма пожал плечами и тихо выбрался со двора. «Фисгармо-

ния — подумаешь, какое счастье! Он даже не знает такого слона и ничего — жив, здоров. Вот Шера — это другое дело. И как всё получилось просто,— с удовольствием вспоминал Сёма,— я ей сказал, и она мне сказала!.. Как будто знакомы сто лет!..»

СЕМА—НЕ РЕБЁНОК

Тревоги остались позади, и весёлое настроение вновь вернулось к Сёме. Всё-таки жизнь — интересная вещь, даже если в местечке не ходит конка.

Шивой человек, если он ещё ходит своими ногами, горевать не должен. Вот, допустим, у Гозмана есть такой служащий — Ланцет. Он очень худой и от этого страшпо переживает. Такое трудное положение... И действительно, Ланцет очень худой, и кажется, что он весь состоит из палок: две палки внизу, две палки в рукавах и самая тоненькая палка — та, на которой он носит свою голову. Одним словом, Ланцет — не красавец, и влюбиться в него с первого взгляда нет никакой возможности.

Но кто сказал, что это навсегда? Ланцет — живой человек, и всякое бывает! Есть, например, такая болезпь, что если после неё не умирают, то появляется волчий аппетит, и человек начинает поправляться. Или совсем другой случай. Пейся рассказывал, как делали кресло: взяли обыкновенный худой стул и стали его обивать каким-то войлоком, подсыпать опилки, и стул так распух и заважничал, что попробуй теперь сесть на него. Жизнь! В жизни всякое происходит!